Вор - Леонов Леонид Максимович (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗
Был поставлен стул и Векшину, по вряд ли тот заметил его, а лишь обвел присутствующих взором и, как бы смирившись, по-прежнему в шубе, машинально пошел здороваться со всеми, кроме Чикилева, выскользнувшего на минутку якобы по хозяйственной надобности; никто пе посмел отказать Векшину в рукопожатии. Подойдя же к Заварихину, он долго держал его руку в своей и, точно силясь вспомнить, пристально всматривался в то место Николкина лба, откуда начинаются волосы. Возможно, он припоминал старую встречу.
— Это жених мой, Заварихин Николай… подружись с ним, Митя! — волнуясь и кусая губы, сообщила Таня. — Вот скоро сестренка твоя станет купчиха Заварихина… не рассердишься?
Как ни хотелось ей придать видимость шутки своей новости, брат даже не взглянул на нее, а продолжал глядеть в Заварихина, но, пока не заговорил, у того не было полной уверенности, что Векшин видит его.
— Сожалею, что нет у меня власти отменить… — жестко и совсем трезво произнес он, подразумевая замужество сестры, — по плечо руку дал бы себе отрубить, лишь бы того не случилось! — И многие переглянулись, потому что вложил в свои слова какое-то болезненное, снедавшее его раздумье.
Тогда, обычно столь робкая с ним, а сейчас почти суровая, только будто почерневшая лицом за те недолгие минуты, Зина Васильевна сняла с Векшина шубу и за руку, как хозяина, повела к столу; он машинально повиновался. Все так же не спеша, не стесняясь глазевших гостей, на виду у помертвевшего Чикилева, Зина Васильевна по-семейному отвернула край парадной скатерти, чтоб не залить невзначай, и, ко всеобщему удивлению, принесла с кухни тарелку исходивших паром щей.
— Не хлопочи, гости у тебя… — вяло сказал Векшин.
— Ничего, поймут, люди же, — отвечала та. — Покушай, Дмитрий Егорыч. Там у вас небось рано обедают, а ты, видать, на радостях еще погулять успел…
— Друзья угостили, Зина, — в таком же точно тоне, словно наедине, признался Векшин. — А так ни к чему и не тянет что-то, да, по правде сказать, и не на что.
Он сидел очень прямой, похудавший и серый с больничной койки, но чистый и выбритый, — сидел, шевелил ложкой в тарелке, не ел. Время от времени, безмерно удаленный от всего происходящего, он приподымал голову и скорее вслушивался, чем вглядывался в ничем как будто не занятое пространство перед собою. Подсевшая сбоку Таня вполголоса выспрашивала его о здоровье, о планах на будущее, обо всем, кроме недавнего прошлого, — допытывалась с тем большей нежностью, что все вокруг таили про него несправедливую правду. Ее усилия разговорить брата неизменно разбивались об его рассеянные кивки и такие же односложные замедленные ответы… Посреди одного особо настойчивого Танина обращенья он придвинул тарелку сидевшему наискосок Манюкину с предложением похлебать горяченького, пока не остыло зря.
— Два раза давеча жаловался старик, что оголодал весь, — пояснил сестре Векшин. — А у меня ни копейки, как на грех, и взять негде.
— Что ж так, Дмитрий Егорыч?.. прохожих в переулках не оставалось либо из гордыни… мараться не хотелось, не по специальности? — вкрадчиво, тоном разлюбезной шутки, и, видно, неожиданно для самого себя, спросил Петр Горбидоныч, и всем показалось, что надолго оглохли от испуга.
Векшин так внимательно поглядел на обидчика, что безработный Бундюков опять бежать собрался с побоища, вместе с супругой на этот раз, не выносившей зрелищ с пролитием крови. Но, видимо, другие голоса донимали в ту минуту Векшина, — чего-то недослышал сперва, а потом Манюкин подоспел на выручку.
— Высосу, пожалуй, тарелочку, — засуетился он, обеими руками прихватывая векшинское подаянье, как бы из опасения, чтоб не отняли. — Вдоволь было выпито нынче, а вот пообедать чего-либо, кроме закуски, не довелось. Кассиры беглые угощали… странно, целых пять штук — и одинакие все, как из зеркала вылезли. Ох, какие же мы все милостивые становимся, как почуем свой смертный час!.. при мне же их и забрали. Зато и я для них по чести старался… такие фортеля выкомаривал, право слово, богу душу не отдал едва.
— Вот для чужих и жизни не жалеете, а своим хоть бы кусочек отвалили посмеяться, Сергей Аммоныч! — от лица присутствующих попрекнул безработный Бундюков, не посещавший пивных как из страха влипнуть в историю, так и ради экономии. — Право, уже сколько годов стенка в стенку с нами квартируете, а того нет, чтобы своих вспомнить. За деньги можно, а по дружбе нельзя… необщественно получается, Сергей Аммоныч!
И, разохотясь после незавершенного чикилевского рассказца, все так и прилипли к Манюкину с просьбой поведать им задаром какое-нибудь, в легком духе, похождение из помещичьей жизни, тем более что Клавдя мирно спала в своем уголке.
Тот даже руками замахал.
— Куды!.. ведь я же прекращаю ее, завирательную мою деятельность. Последнее время уж самое заветное с донышка доставал, шаришь-шаришь, аи нет ничего: выдохся Манюкин. Давеча принялся было рассказывать, как на святках покойный родитель мой у проезжих цыган кривого черта купил по случаю… лучшая история из всего репертуара, а не смеются. Двое уставились в меня, жевать забыли, и глаза вроде мокрые. На поверку выходит, что не мне с них, а вроде им с меня причитается, за сочувствие… — и задрожавшей от волнения рукой поправил ломоть хлеба перед собою. — Впрочем, русские обожают глушить пиво под соленую слезу, заместо моченого гороху!
— Извиняюсь, вы это прежних русских, из обеспеченных классов, имели в виду или нас, извиняюсь, из современности? — зловеще поинтересовался Бундюков.
— Тех, прежних, конечно… — немедленно сдался струсивший Машокин.
— Уж не стращайте его, гражданин Бундюков, — великодушно заступился за того Петр Горбидоныч. — Дайте ему подкрепиться, он тогда еще общительней станет!
После удачнейшего — оставшегося безответным, да еще в присутствии дамы сердца! — выстрела по сопернику Петр Горбидоныч пребывал в чудесном настроении. Нигде в организме не болело, жизнь манила вперед, созревала одна новая пилюля в адрес Векшина. В отличие от помянутых кассиров, он благодушно посмеивался на смешные выражения и действительно забавные кривлянья Манюкина, проявляя тем самым снисходительность в отношении низшего существа, неспособного скрыть свои никому не интересные переживанья.
В ту минуту он до такой степени не питал обиды на Манюкина за причиненное ему, Петру Горбидонычу, зло, что решился дружески пошалить с ним.
— В таком случае, раз от привычных занятий отстраняетесь, — вполне безразлично спросил он, — откуда же вы извлекать станете свой доход… хотя бы на выкуп пайка, на оплату жилплощади?
— А я себе службу отыскал постоянную, Петр Горбидоныч! Не похвастаюсь, но очень покойное местечко!
— И не утомительное?.. все на ногах небось? Я к тому, что ни в какую приличную канцелярию вы из-за курячьего почерка своего никак не сгодитесь?
— Это ничего, хоть бы и на ногах, — махнул рукой Машокин, но уши его уже выдавали непривычку к мелкой лжи. — Любая должность на свете хороша, Петр Горбидоныч, если только человеческая!
— В чем же конкретно состоит такая ваша должность? — продолжал Петр Горбидоныч, как бы запуская в душу ему вращательный зонд испытателя природы.
Прижатому к стенке Манюкину приходилось выдать свои взгляды на смысл жизни и объем человеческой деятельности, чего ему в большой компании делать отнюдь не следовало, но он все равно выдал бы, если бы вдруг не бросилась ему в глаза одна незамеченная раньше несообразность. На столе перед Петром Горбидонычем находилась заложенная посреди чайной ложечкой та самая его сердечная тетрадка, которую он полагал запертою на два оборота ключа. С ужасным тиком в лице, глаз не сводя с находки, Манюкин напрямки, так что даже стул опрокинул по дороге, устремился к Петру Горбидопычу. И хотя тут всего можно было ожидать от разъяренного собственника, еле скрывавшего свои намерения под довольно некрасивой ухмылкой, Петр Горбидоныч и жеста не сделал для самообороны, только руку положил на предмет, принципиальную принадлежность которого приготовился оспаривать, из чего стало видно, что без рукопашной делу не обойтись.
