Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
И если проследить происхождение всех видов одежды, то можно убедиться в том, что они появлялись на свет не в результате необходимости, не от нечего делать, не случайно, не по рассеянности, а из чувства соперничества, из оголтелого стремления перещеголять других, из желания доказать, что «я — это совсем не ты». Такие же психологические мотивы явились причиной и всех других великих изобретений. Как природа не терпит пустоты, так и человек ненавидит равенство. Из ненависти к равенству человек привык к одежде, как к мясу и костям своим, одежда стала частью его сущности, а поэтому предложение вернуться сейчас к прежней эпохе справедливости и равенства воспринимается как бред сумасшедшего. То есть вы можете смириться со званием сумасшедшего, но вернуть прежнюю эпоху вам не удастся. По мнению цивилизованного человека, те, кто вернется к наготе, станут оборотнями. Ничего не получится даже в том случае, если бесчисленные миллионы людей попадут под влияние оборотней, разденутся и объявят, что им не стыдно, потому что-де теперь все — оборотни. Ибо на следующий же день после возникновения мира оборотней между ними начнется борьба. Нельзя больше бороться одетыми — будут бороться голыми. Голые все равно будут до бесконечности утверждать неравенство между собой. Даже только с этой точки зрения не стоит снимать одежду.
Тем не менее люди, которые находились сейчас перед моими глазами, сняли и сложили на полки свои панталоны, рубашки и шаровары. Бесстыдно выставив на всеобщее обозрение свою безобразную сущность, они как ни в чем не бывало беседуют друг с другом и даже смеются. Именно это я и назвал причудливым зрелищем. Об этом я и собираюсь поведать со всей учтивостью вам, господа члены цивилизованного общества.
Все было там настолько перепутано, что я, право, не знаю, с чего начать. В том, что делают оборотни, нет никакой логики, поэтому дать последовательное описание трудно. Ну, начнем с бассейна. Не знаю только, бассейн ли это, но думаю, что бассейн. Ширина его около метра, длина — около трех метров. Бассейн разделен перегородкой на две части. В одну часть налита какая-то беловатая жидкость. Кажется, ее называют целебной водой. Эта вода такая мутная, словно в ней растворена известь, и не обычная известь, а какая-то жирная и очень тяжелая. Не удивительно, что она кажется протухшей. Как я узнал, эта целебная вода меняется в бассейне всего раз в неделю. В соседнюю половину бассейна налита обычная горячая вода. Но я бы не мог показать под присягой, что она чиста и прозрачна. Цвет у нее примерно такой, как у затхлой воды в старой пожарной бочке, если ее как следует взбаламутить.
Теперь я расскажу об оборотнях. Это очень трудно. Вот у бассейна с затхлой водой стоят двое юнцов. Они поливают свои животы горячей водой. Отменная забава! Оба черны до крайности. Глядя на них, я подумал: «Крепкие ребята, эти оборотни!» И что же? Один из них, растирая полотенцем грудь, вдруг заявил: «Что-то у меня вот тут побаливает, Кин-сан. С чего бы это?» Кин-сан с живейшим участием объяснил: «Желудок, конечно. От желудка можно, знаешь ли, и помереть, так что гляди». — «Так у меня же здесь болит, слева», — возразил первый парень и указал на левую сторону груди. «Вот-вот, там как раз и находится желудок. Слева желудок, а справа легкие». — «Ишь ты, — сказал первый парень. — А я думал, желудок здесь». И он похлопал себя по пояснице. «Там бывает прострел», — сказал Кин-сан.
Тут в бассейн с шумом плюхнулся человек лет двадцати пяти, украшенный реденькими усиками. Грязное мыло, приставшее к его телу, сейчас же всплыло и радужно заблестело на поверхности, как нефтяная пленка. Рядом, ухватившись за остриженного наголо типа, разглагольствовал о чем-то лысый старик. Из воды торчали только их головы. «Я такой старенький, что просто беда. Как человек состарится, ему больше с молодыми не сравняться. А вот воду и теперь еще люблю только самую горячую». — «Вы, барин, еще хоть куда. Здоровый и бодрый, что еще нужно». — «И бодрости у меня уж нет. Только что вот не болею. Ведь человек, если он ничего дурного в жизни не делал, до ста двадцати лет живет». — «Да неужели?» — «Живет, живет. За сто двадцать лет ручаюсь. А вот перед Реставрацией при одном вассале бакуфу [121] Магарибути состоял слуга, так он до ста тридцати лет дожил». — «Вот это пожил человек». — «Ну да, он так долго жил, что даже забыл, сколько ему лет. Говорил, что до ста лет помнил, а потом забыл. Это когда я его знал, ему было уже сто тридцать, но он тогда еще не умер. Что с ним дальше было — не знаю. Может, до сих пор еще жив». И старик стал вылезать из бассейна. Человек с редкими усиками ухмылялся про себя, разбрасывая вокруг клочья мыльной пены, похожие на кусочки слюды.
Вместо старика в бассейн погрузился необычный оборотень с целой картиной, вытатуированной на спине. Картина, видимо, должна была изображать Дзютаро Ивами [122] в тот самый момент, когда он одержал победу над гигантской змеей. К сожалению, для змеи места не хватило, и вид у Дзютаро, воздевшего меч к небу, был довольно глупый. Влезая в воду, оборотень с картиной на спине сказал: «Вот безобразие, остыла!» Следом за ним в бассейн забрался другой оборотень. Судя по его лицу, ему было так горячо, что он едва терпел. Но и он сказал: «Ну что же это… Надо бы хоть немного погорячее». Затем он разглядел лицо господина Дзютаро и приветствовал его словами: «А, хозяин!» В ответ Дзютаро сказал «а!» и осведомился: «Что с Тами-саном?» — «А что с ним может быть? Он же любит дзян-дзян». — «Хорошо, кабы только дзян-дзян…» — «Вот как? Да, темный он человек, и не любит его никто. Почему — непонятно, только не верят ему люди. Нельзя быть мастеру таким». — «Вот то-то. О Тами-сане не скажешь, что он услужливый. Слишком уж нос задирает. Потому ему и не верят». — «Справедливо, хозяин. Он считает себя лучше всех, а это ему только вредит». — «Старый-то мастер на улице Сираганэ умер, только и осталось подрядчиков, что бондарь Гэн-сан да хозяин кирпичной. Я хоть местный уроженец, а Тами-сан неизвестно откуда здесь взялся». — «Конечно. А все-таки он тоже кое-чего достиг». — «Достичь-то достиг, а вот не нравится он людям. Никто с ним водиться не хочет». Так перемывали косточки Тами-сану.
