В поисках Беловодья (Приключенческий роман, повесть и рассказы) - Белослюдов Алексей Николаевич
11 июня выехали мы в Архипелаг. Архипелагское море наполнено несколькими десятками островов, о которых упомянется ниже.
С полудня туманно завиднелись высоко-скалисто-обрывистые горы полуострова знаменитого Афона; в 5 часов вечера подъехали к Пантелеймонскому русскому монастырю, который построен на прекрасном прибрежии морском, дома о 3-х и 4-х этажах. По скалам и склонам горы Афона построены монашеские скиты; между скитов и монастырей, по обрывистым скалам, расщелинам зеленых пропастей устроены трудников хижины, к которым пройти очень трудно: нужно спускаться по крутым 200 ступеням, а к иным даже спускают пищу на длинной веревке. Ио склонам гор густо зеленится разной породы лес. Под Афоном, в море придерживаются разные морские животные: большие 10 фунтовые раки, морские „автоподы" (пауки), имеющие более дюжины ног, длиной по 5 четв. каждая, толщиной как человеческая рука; цвет имеют по грунту дна моря, поэтому в море увидать его трудно [40]. Когда человек кунается, „автопод" подходит незаметно и берет своей лапой человека за ногу, а другой лапой держится за дно моря. Человек, желая освободиться, берет его рукой за лапу, автопод хватает человека за руку; человек не может освободить руку, начнет помогать другой рукой, автопод третьей лапой хватает за другую руку, опутывая его лапами. И несчастный от автопода погибает в море.
Но всячески и человек достиг, как избавиться от опасной животины, а именно: когда автопод ухватит своей лапой за ногу, тогда вскоре рукой освобождение ноги делать не нужно; неторопливо осмотреть автопода и потом рукой взять его за оба глаза; тогда у автопода отнимается сила, он разжимает лапы и человек выкидывает его на берег. Больших морских раков афонские монахи употребляют в пищу; в особенности же автоподы монашеское лакомство: говорят, они очень вкусны. С нами вместе ехали из Константинополя афонские монахи и говорили нам, что-де и вы в Ильинском монастыре покушаете автоподов. Но нам все монастыри посетить не пришлось, так как у нас пароходные билеты взяты были на Салоники; поэтому мы автоподов не отведали и насколько вкус их приятен — не знаем.
У Афона мы были не более 4-х часов; пароход наш снялся в 9 часов ночи.
12 июня, в 11 часов дня приехали в Салоники (Солунь); на пароходе встретил нас монах Пантелеймонского афонского монастыря Герасим, который находится много лет в Салониках, сеет на монастырь хлеб, делает разные закупки, продает изделия трудников. С парохода мы сели к нему в лодку. „Нет ли у вас каких подозрительных вещей?" — спросил нас Герасим. — „Есть при нас по револьверу и по 50 патронов". — „Ох, Боже сохрани, — найдут! Это очень опасно. Прошлый год проезжали русские два офицера, при них найдены были револьверы. Затаскали этих офицериков, право слово замотали, да спасибо русский консул защитил их. Ох, дело неладное! На кой вам их?" — „Отец Герасим, а офицеров турки не повесили?" — спросил Максимычев. — „Да повесить не повесили, да я вчуже от печали хлеба не ел, и офицеры то даже робели." — „Не печалься, отец, нам турки дурного не сделают и револьверы при нас не найдут." — „Ой-ли! вы казаки, небось слово знаете?" — „Знаем, отец". — „Ну дай же вам Бог".
Подъехали к берегу, пошли в таможенство. Стража при обыске повытаскала все из чемоданов и сумок, но подозрительных вещей, по мнению ихнему, при нас не оказалось. Монах быстро смотрит на нас с радостью и удивляется, что револьверы, бывшие при нас, не найдены. Собрали мы все свое добро, уложили в чемоданы и подвинулись шагов пять вперед. Тут четыре человека приостановили нас и снова начали пересматривать вещи. На грех нашли у одного из нас патроны. „Ну, стой!" и несколько рук стали пересматривать и перетрясать все, до последнего махра, но револьвера и патронов более найти не могли. Спрашивают нас по-турецки: „Где у вас револьвера?” — „Нет ничего у нас“, отвечаем по-русски. Стража показывает нам патроны, просят у нас револьверы. Мы как будто совсем не понимаем, чего от нас требуют. Стражи смотрят один на другого, пожимают плечами, затем приказали прибрать нам свои вещи, чего только мы и ожидали. Поспешно свои вещи шиворот на выворот потискали в чемоданы, но найденные при нас один комплект патронов, книжки и бумаги стража оставила к дознанию, что в них написано. Также взяли бывшие при нас турецкие дескире и сказали нам: при отъезде из Салоников деескире получите обратно.
После этого мы пошли в гостиницу и поместились на 3-м этаже, недалеко от столовой. Того же числа отыскали переводчика и в три часа пополудни пошли мы к гробнице мученика Дмитрия (Солунскаго).
Устное предание о церкви Дмитрия Солунского между народов передавалось так: когда турки приступом взяли город Салоники и пытались войти в церковь, где сохранялась гробница мученика Дмитрия, то невидимою силою наказывались различно: умирали, лишались ума. Отчего турецкое правительство вынуждено было принят осторожность и к входу Дмитриевой гробницы приставить стража, чтобы никого не впускать вовнутрь гробницы.
Пришли мы к Дмитриевой церкви (теперь обращена турками в мечеть). Вожак пошел узнать от турецкого монаха, который приставлен у дверей мечети, дозволят ли взойти христианам посмотреть гробницу мученика Дмитрия. — „С удовольствием; могут войти минут через 5“. Мы подошли к дверям, где ожидавший нас монах пошел вперёд. Мы, не отставая ни на шаг, шли за ним. В притворе мы повернули на левую сторону, в стене обозначилась пространная дверь. Монах отворил эту дверь, и мы вошли в какую-то темную комнату. Монах дверь затворил и запер. — „Что этот турецкий монах думает себе — не завел ли нас в разбойнический вертеп и не хотят ли нас ограбить?" Достал я из кармана ножик, раскладнул его и думаю: как только кинутся турки на нас грабить, так и всажу нож злодею в живот. Оглядевшись немного в комнате, стали мы видеть, что около двери стоят с десяток порожних бутылей; заметно было в них деревянное масло; в переднем правом углу подвешены не в уборе лампады, на полу лежит в рост человека высеченная из мрамора гробница; на крышке гробницы высечен четвероконечный крест. Монах достал три восковых тёмно-жёлтых свечи, зажег их от горящей лампады и прилепил к гробнице. Затем взял бумажный тонкий фитиль, висевший в углу против гробницы, вымерил в длину гробницы, завязал узел, помочил в масле и пережег от горящей лампады фитиль по узел, завернул в серую бумагу и подал нам. Потом достал висевший ликом к стене образ муч. Дмитрия и показывал нам. Очка образа 6-вершковая, обложена серебряной ризою, на иконе надпись славяно-церковная таковая: „Образ святого мученика Дмитрия". Этому мы немало удивились, так как местность Салоники принадлежала раньше грекам и письмо должно быть на образе на греческом языке, а не на славянском. Не два ли образа имеются в этой темной комнате: для русских поклонников турки может быть показывают на русско-славянском письме, а грекам на греческом.
Прекрасная бывшая церковь мученика Дмитрия построена из мрамора, и клеть с Дмитриевой гробницей находится давным-давно под властью сарацин. Всемогущий Бог за злодеяния наши попустил обладать святые места неверным народам. И как в этом месте признать святыню, — об этом предоставляю на обсуждение каждому читателю.
13 июня Максимычев напомнил нам, что нужно идти в таможенство для получения обратно взятых у нас бумаг и патронов, Когда Максимычев пришел в таможенство, то турки выдали ему книги и бумаги, но патронов не отдали, а, показывая на них, что-то говорили по-турецки. Потом пришел и переводчик, который тоже стал показывать на патроны и спрашивает: „Где? Где?" А слово „револьвер" видно, что запамятовал. Максимычев притворился, что не может понять. Наконец, толмач говорит: „Пушка где? Пушка где?" Максимычев указал рукой на крепостные барбеты, где стояло много орудий, и говорит: „вон пушка“. Чиновники турки засмеялись над его простотой, перестали теснить его насчет револьверов и с тем его отпустили, чего Максимычев только и желал, чтобы от них поскорее убраться благополучно.
