Обломов - Гончаров Иван Александрович (электронная книга TXT) 📗
— Да где я возьму? У меня нет денег! — возразил Обломов, ходя по комнате. — Нужно мне очень вашей репы да капусты!
— Как угодно-с! — тихо прибавил Иван Матвеевич. — Да не беспокойтесь: вам здесь будет удобно, — прибавил он. — А деньги… сестра подождет.
— Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам! Слышите?
— Слушаю-с. Как угодно, — послушно отвечал Иван Матвеевич, отступив на шаг.
— Хорошо, я подумаю и постараюсь передать квартиру! — сказал Обломов, кивнув чиновнику головой.
— Трудно-с, а впрочем, как угодно! — заключил Иван Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.
Обломов вынул бумажник и счел деньги: всего триста пять рублей. Он обомлел.
"Куда ж я дел деньги? — с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. — В начале лета из деревни прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!"
Он начал считать, припоминать все траты и мог припомнить только двести пятьдесят рублей.
— Куда ж это вышли деньги? — говорил он.
— Захар, Захар!
— Чего изволите?
— Куда это у нас все деньги вышли? Ведь денег-то нет у нас! — спросил он.
Захар начал шарить в карманах, вынул полтинник, гривенник и положил на стол.
— Вот, забыл отдать, от перевозки осталось, — сказал он.
— Что ты мне мелочь-то суешь? Ты скажи, куда восемьсот рублей делись?
— Почем я знаю? Разве я знаю, куда вы тратите? Что вы там извозчикам за коляски платите?
— Да, вот на экипаж много вышло, — вспомнил Обломов, глядя на Захара. — Ты не помнишь ли, сколько мы на даче отдали извозчику?
— Где помнить? — отозвался Захар. — Один раз вы велели мне тридцать рублей отдать, так я и помню.
— Что бы тебе записывать? — упрекнул его Обломов. — Худо быть безграмотным!
— Прожил век и без грамоты, слава богу, не хуже других! — возразил Захар, глядя в сторону.
"Правду говорит Штольц, что надо завести школу в деревне!" — подумал Обломов.
— Вон у Ильинских был грамотный-то, сказывали люди, — продолжал Захар, — да серебро из буфета и стащил.
"Прошу покорнейше! — трусливо подумал Обломов. — В самом деле, эти грамотеи — всё такой безнравственный народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи… Нет, рано школы заводить!.."
— Ну, куда еще вышли деньги? — спросил он.
— Почем я знаю? Вон, Михею Андреичу дали на даче…
— В самом деле, — обрадовался Обломов, вспомнив про эти деньги. — Так вот, извозчику тридцать да, кажется, двадцать пять рублей Тарантьеву… Еще куда?
Он задумчиво и вопросительно глядел на Захара. Захар угрюмо, стороной, смотрел на него.
— Не помнит ли Анисья? — спросил Обломов.
— Где дуре помнить? Что баба знает? — с презрением сказал Захар.
— Не припомню! — с тоской заключил Обломов. — Уж не воры ли были?
— Кабы воры, так все бы взяли, — сказал Захар уходя.
Обломов сел в кресло и задумался. "Где же я возьму денег? — до холодного пота думал он. — Когда пришлют из деревни и сколько?"
Он взглянул на часы: два часа, пора ехать к Ольге. Сегодня положенный день обедать. Он мало-помалу развеселился, велел привести извозчика и поехал в Морскую.
IV
Он сказал Ольге, что переговорил с братом хозяйки, и скороговоркой прибавил от себя, что есть надежда на этой неделе передать квартиру.
Ольга поехала с теткой с визитом до обеда, а он пошел глядеть квартиры поблизости. Заходил в два дома, в одном нашел квартиру в четыре комнаты за четыре тысячи ассигнациями, в другом за пять комнат просили шесть тысяч рублей.
— Ужас! ужас! — твердил он, зажимая уши и убегая от изумленных дворников. Прибавив к этим суммам тысячу с лишком рублей, которые надо было заплатить Пшеницыной, он, от страха, не поспел вывести итога и только прибавил шагу и побежал к Ольге.
Там было общество. Ольга была одушевлена, говорила, пела и произвела фурор. Только Обломов слушал рассеянно, а она говорила и пела для него, чтоб он не сидел повеся нос, опустя веки, чтоб все говорило и пело беспрестанно в нем самом.
— Приезжай завтра в театр, у нас ложа, — сказала она.
"Вечером, по грязи, этакую даль!" — подумал Обломов, но, взглянув ей в глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия.
— Абонируйся в кресло, — прибавила она, — на той неделе приедут Маевские, ma tante пригласила их к нам в ложу.
И она глядела ему в глаза, чтоб знать, как он обрадуется.
"Господи! — подумал он в ужасе. — А у меня всего триста рублей денег".
— Вот, попроси барона, он там со всеми знаком, завтра же пошлет за креслами.
И она опять улыбнулась, и он улыбнулся глядя на нее, и с улыбкой просил барона, тот, тоже с улыбкой, взялся послать за билетом.
— Теперь в кресле, а потом, когда ты кончишь дела, — прибавила Ольга, — ты уж займешь по праву место в нашей ложе.
И окончательно улыбнулась, как улыбалась, когда была совершенно счастлива.
Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда Ольга немного приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!
Обломов и про деньги забыл, только когда, на другой день утром, увидел мелькнувший мимо окон пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее в палате. Тот прочитал доверенность, объявил, что в ней есть один неясный пункт, и взялся прояснить.
Бумага была вновь переписана, наконец засвидетельствована и отослана на почту. Обломов с торжеством объявил об этом Ольге и успокоился надолго.
Он радовался, что до получения ответа квартиры приискивать не понадобится и деньги понемногу заживаются.
"Оно бы и тут можно жить, — думал он, — да далеко от всего, а в доме у них порядок строгий и хозяйство идет славно".
В самом деле, хозяйство шло отлично. Хотя Обломов держал стол особо, но глаз хозяйки бодрствовал и над его кухней.
Илья Ильич зашел однажды в кухню и застал Агафью Матвеевну с Анисьей чуть не в объятиях друг друга.
Если есть симпатия душ, если родственные сердца чуют друг друга издалека, то никогда это не доказывалось так очевидно, как на симпатии Агафьи Матвеевны и Анисьи. С первого взгляда, слова и движения они поняли и оценили одна другую.
По приемам Анисьи, по тому, как она, вооруженная кочергой и тряпкой, с засученными рукавами, в пять минут привела полгода нетопленную кухню в порядок, как смахнула щеткой разом пыль с полок, со стен и со стола, какие широкие размахи делала метлой по полу и по лавкам, как мгновенно выгребла из печки золу — Агафья Матвеевна оценила, что такое Анисья и какая бы она великая сподручница была ее хозяйственным распоряжениям. Она дала ей с той поры у себя место в сердце.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины, как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее — не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа. Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны.
Когда Обломов не обедал дома, Анисья присутствовала на кухне хозяйки и, из любви к делу, бросалась из угла в угол, сажала, вынимала горшки, почти в одно и то же мгновение отпирала шкаф, доставала что надо и захлопывала прежде, нежели Акулина успеет понять, в чем дело.
Зато наградой Анисье был обед, чашек шесть кофе утром и столько же вечером и откровенный, продолжительный разговор, иногда доверчивый шопот с самой хозяйкой.