Кузина Бетта - де Бальзак Оноре (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗

— Что вы имеете против брата? Что сделал вам мой муж? — крикнула она таким пронзительным голосом, что маршал расслышал ее слова.

— Он обесчестил нас всех! — с трудом проговорил старый солдат Республики, растравляя этими словами свою рану. — Он обокрал государство! Он сделал мне ненавистным мое собственное имя; он заставляет меня желать смерти, он убил меня... Силы у меня достанет лишь на то, чтобы возместить похищенное!.. Я был опозорен перед князем Виссембургским, ибо этого человека, которого я уважаю превыше всех, как Конде Республики, я несправедливо обвинил во лжи!.. Разве, по-вашему, этого мало? Вот счет, который предъявляет ему отечество!

Старик отер слезу.

— Теперь о его семье! — продолжал он. — Он вырывает у вас из рук кусок хлеба, который я для вас приберегал, плод тридцатилетней экономии, сбережения старого солдата! Я предназначал это для вас! — сказал он, указывая на банковые билеты. — Он убил своего дядю Иоганна Фишера, благородного и достойного сына Эльзаса, который, не в пример ему, не мог вынести мысли, что его честное крестьянское имя будет запятнано. Наконец господь, по неизреченной своей милости, позволил ему избрать среди женщин сущего ангела! Ему выпало неслыханное счастье иметь женой Аделину! И он изменил ей, отравил ей жизнь, променял ее на распутниц, потаскух, плясуний, актрис, на всяких Кадин, Жозеф, Марнеф!.. И этого человека я называл своим сыном, своей гордостью! Уходи же, несчастный, раз ты миришься с жизнью, которую ты сам опозорил, уходи прочь! Я не в силах проклясть брата, ведь я так любил его и так же был слаб в отношении его, как и вы, Аделина; но пусть он больше не попадается мне на глаза. Я запрещаю ему присутствовать на моих похоронах, следовать за моим гробом. Пусть преступник испытает хоть стыд за содеянное, если он не чувствует угрызений совести...

Маршал сделался бледен и упал на диван, обессиленный своей торжественной речью. Может быть, впервые в жизни у него на глазах показались слезы и скатились по щекам двумя крупными каплями.

— Бедный мой дядюшка Фишер! — вскричала Лизбета, прикладывая платок к глазам.

— Брат! — сказала Аделина, опускаясь на колени перед маршалом. — Вы должны жить ради меня. Помогите мне примирить Гектора с жизнью, чтобы он мог искупить свои грехи...

— Искупить? — повторил маршал. — Да если этот преступник останется в живых, он снова нас опозорит. Человек, который не умел ценить Аделины и угасил в себе чувства истинного республиканца, любовь к родине, к семье и бедному люду, все то, что я старался ему внушить, такой человек — закоренелый негодяй, скот!.. Уведите его, если вы все еще его любите, иначе я послушаюсь голоса своей совести: заряжу пистолеты и прострелю ему голову! Убив его, я спасу вас всех, а этого человека спасу от него самого.

Старый маршал встал с таким грозным видом, что бедная Аделина вскрикнула:

— Идем, Гектор!

Она схватила мужа за руку, увела его из комнаты и вышла вместе с ним из дома маршала; барон покорно шел за женой, еле волоча ноги, так он ослабел; пришлось везти его в извозчичьей карете, а дома он сразу же слег. Несколько дней он пролежал в постели, безучастный ко всему, отказываясь от пищи, не произнеся ни одного слова. Аделина со слезами заставляла его проглотить ложку бульона; она неотлучно находилась возле его кровати, ухаживая за ним, и, из всех чувств, недавно переполнявших ее сердце, осталась лишь одна глубокая жалость.

В половине первого Лизбета, неотступно находившаяся при своем дорогом маршале, — так напугала ее происшедшая в нем перемена, — ввела к нему в кабинет нотариуса и графа Стейнбока.

— Граф, — сказал маршал, — я прошу вас подписать разрешение моей племяннице, вашей супруге, на продажу ренты, владелицей которой она является пока без права пользования доходом. — Мадмуазель Фишер, вы дадите свое согласие на эту продажу, отказавшись от вашего права на проценты?

— Да, дорогой граф, — сказала Лизбета без малейшего колебания.

— Отлично, моя дорогая, — ответил старый солдат. — Надеюсь, я еще поживу немного и успею вас вознаградить. Я не сомневался в вас: вы-то настоящая республиканка, дочь народа.

Он взял руку старой девы и поцеловал ее.

— Господин Ганнекен, — продолжал он, обращаясь к нотариусу, — составьте необходимый документ в форме доверенности. Нужно, чтобы он был готов через два часа, я хочу сегодня же продать ренту на бирже. Все облигации у графини, моей племянницы; она сейчас приедет и подпишет доверенность, как только вы ее принесете; то же сделает и мадмуазель Фишер. Граф отправится с вами и даст свою подпись в вашей конторе.

Художник, по знаку Лизбеты, почтительно поклонился маршалу и вышел.

На другой день в десять часов утра граф Форцхеймский приказал доложить о себе князю Виссембургскому и был немедленно принят.

— Ну-с, мой дорогой Юло, — сказал маршал Коттен, подавая газеты старому другу, — как видите, мы соблюли приличия... Читайте.

Маршал Юло отложил газеты на письменный стол и протянул старому товарищу двести тысяч франков.

— Вот то, что мой брат взял у государства, — сказал он.

— Что за безумие! — воскликнул министр. — Мы не можем провести по документам эту сумму, — прибавил он, взяв из рук маршала слуховую трубку и поднеся ее к самому уху старика. — Это значило бы признать казнокрадство, совершенное вашим братом, а мы уже предприняли все, чтобы замять дело...

— Распорядитесь этими деньгами, как знаете, но я не хочу, чтобы на счету фамилии Юло был хотя бы один ливр, украденный у государства, — сказал граф.

— Я испрошу указаний короля на сей предмет. Не будем больше говорить об этом, — отвечал министр, не надеясь переломить благородное упрямство старика.

— Прощай, Коттен, — сказал Юло, пожимая руку князю Виссембургскому, — чувствую, что у меня сердце холодеет.

Потом, сделав шаг к двери, он оборотился, поглядел на князя, и оба бросились друг другу в объятия.

— Прощай! — сказал маршал. — Я как будто прощаюсь со всей великой армией...

— Прощай же, мой добрый старый товарищ! — сказал министр.

— Да, прощай, ибо я иду туда, где встречу всех наших солдат, которых мы оплакивали...

В это время вошел Клод Виньон. Два старых обломка наполеоновской армии степенно раскланялись друг с другом, согнав с чела всякий след волнения.

— Надеюсь, вы довольны газетами, князь? — сказал будущий докладчик прошений. — Мне удалось внушить оппозиционным газетам, будто они предали гласности самые наши сокровенные тайны...

— К несчастью, все это уже бесполезно, — сказал министр, провожая глазами маршала, проходившего через приемную. — Я только что с великой болью сказал последнее «прости» своему старому соратнику. Маршал Юло не проживет и трех дней. Я это, впрочем, и вчера понял. Человек, почитавшийся образцом честности, солдат, которого и пули щадили, несмотря на его беззаветную храбрость... вот тут... на этом кресле... получил смертельный удар, да еще от моей руки, — от клочка бумаги!.. Позвоните и прикажите подать мне карету. Я еду в Нейи, — прибавил он, пряча в портфель двести тысяч франков.

Несмотря на заботливый уход Лизбеты, маршал Юло спустя три дня скончался. Такие люди делают честь партии, к которой они принадлежат. Для республиканцев маршал был идеалом патриотизма, и все они присутствовали на его похоронах, собравших несметную толпу народа. Армия, министерство, двор, народ — все пришли отдать последний долг человеку высокой доблести, безупречной честности, воину, покрывшему себя неувядаемой славой. Не всякий удостоится того, чтобы его провожал в могилу народ. Похороны маршала Юло были отмечены одним из тех проявлений тонкости чувства, хорошего вкуса и доброго сердца, которые нет-нет да и напомнят о заслугах и славе французского дворянства. За гробом маршала шел старый маркиз де Монторан, брат того Монторана, который во время восстания шуанов в 1799 году был противником — и несчастным противником — Юло. Маркиз, павший под пулями синих [93], умирая, доверил заботы о состоянии своего юного брата солдату Республики (см. «Шуаны»). Юло так добросовестно отнесся к устному завещанию дворянина, что спас имение молодого человека, бывшего тогда в эмиграции. Поэтому старое французское дворянство не преминуло воздать честь солдату, который за девять лет перед тем победил герцогиню Беррийскую [94].