Школьная горка - Твен Марк (мир книг txt) 📗

– Вот он, но там остались другие. Дверь захлопнулась.

– О! – в отчаянии простонал Хотчкис. – Нам придется им пожертвовать, его не спасти! Рейчел! – Он сбивал тряпкой снег со вновь принесенного. – Разрази меня гром, да это ж Безумный Медоуз! Поднимайся, Джеф, помогите мне, вы оба! Тяните его к камину!

Приказ был выполнен.

– А теперь – одеяло, еды, горячей воды, виски – да поживее двигайтесь! Мы вернем его к жизни, он еще не умер!

Все трое хлопотали вокруг Безумного Медоуза с полчаса и привели его в чувство. Все это время они были настороже, но их бдительность не была вознаграждена: ни звука, только рев да грохот бури. Безумный Медоуз сконфуженно огляделся, постепенно сообразил, где он, узнал лица и произнес:

– Я спасен, Хотчкис, неужели это возможно? Как это случилось?

– Тебя спас мальчик – самый удивительный мальчик в мире. Хорошо, что у тебя был с собой фонарь.

– Фонарь? Никакого фонаря у меня не было.

– Да был, ты просто запамятовал. Мальчик описал, как ты сложен, какая у тебя борода.

– Уж поверьте, не было у меня фонаря, и никакого света там не было.

– Масса Оливер, разве мисс Ханна не говорила, что молодой господин может видеть в темноте? – напомнила Рейчел.

– Ах, ну конечно, теперь, когда ты заговорила об этом, вспомнил. Но что он видел сквозь снежную пелену? О боже, хоть бы он вернулся! Но он уж никогда не вернется, бедняжка, никогда, никогда!

– Масса Оливер, не беспокойтесь, господь не оставит его своей милостью.

– В такую бурю, старая дура? Ты себе отчета не отдаешь в своих словах. Впрочем, погодите – у меня есть идея! Быстрее за стол, возьмемся за руки. Все помехи – прочь! Отбросьте сомнения: духи бессильны перед сомнением и недоверием. Молчите, соберитесь с мыслями. Бедный мальчик, если он мертв, он придет и расскажет о себе.

Хотчкис оглядел сидевших за столом и обнаружил, что круг не замкнулся: Безумный Медоуз заявил, не преступая этикета рабовладельческого государства и не обижая присутствующих рабов, ибо они за свою жизнь успели привыкнуть к откровенности этого этикета:

– Я пойду на любые разумные шаги, чтобы доказать свою озабоченность судьбой моего благодетеля; нельзя сказать, что я неблагодарный человек, или озлобленный, хоть дети и гоняются за мной по пятам и забрасывают меня камнями – просто так, шутки ради; но всему есть предел. Я готов сидеть за столом с черномазыми сейчас ради вас, Оливер Хотчкис, но это самое большее, что я могу для вас сделать; я думаю, вы избавите меня от необходимости держаться с ними за руки.

Благодарность обоих негров была глубокой и искренней: речь Безумного Медоуза сулила им облегчение; ситуация была в высшей степени неловкой: им пришлось сесть вместе с белыми, потому что им было велено, а повиновение вошло в их плоть и кровь. Но чувствовали они себя не вольготней, чем на раскаленной плите. Они надеялись, что у хозяина хватит благоразумия отослать их, но этого не произошло. Он мог провести свои seance и без Медоуза и намеревался это сделать. Сам Хотчкис ничего не имел против того, чтобы взяться за руки с неграми, ибо он был искренний и страстный аболиционист [10]; фактически он был аболиционистом уже пять недель и при нынешних обстоятельствах остался бы им еще недели две. Хотчкис подтвердил искренность своих новых убеждений с самого начала, освободив двух своих рабов, правда, это великодушие было лишено смысла, потому что рабы принадлежали жене, а не ему. Жена его никогда не была аболиционисткой и не имела намерения стать аболиционисткой в будущем.

По команде рабы взялись за руки с хозяином и сидели молча, дрожа от страха, ибо ужасно боялись привидений и духов. Хотчкис торжественно наклонил голову к столу и молвил почтительным тоном:

– Присутствуют ли здесь какие-нибудь духи? Если присутствуют, прошу стукнуть три раза.

После паузы последовал ответ – три слабых постукивания. Негры сжались так, что одежда повисла на них, и принялись жалобно молить, чтоб их отпустили.

– Сидите тихо и уймите дрожь в руках!

То был дух лорда Байрона. В те дни Байрон был самым деятельным из потусторонних пиитов, медиумам спасения от него не было. Он скороговоркой изрек несколько поэтических строк в своей обычной спиритической манере – рифмы были гладкие, позвякивающие и весьма слабые, потому что ум его сильно деградировал с тех пор, как он усоп. Через три четверти часа он удалился – подыскать рифму к слову «серебро».

– Будь счастлив, и – с глаз долой, такого слова не найдешь, – напутствовал его Безумный Медоуз.

Затем явился Наполеон и начал толковать про Ватерлоо: бубнил одно и то же – это-де не его вина – в общем, все то, что он раньше говорил на острове Святой Елены, а в последнее время – на веселых спиритических сеансах. Безумный Медоуз язвительно заметил, что он даже даты перевирает, не говоря уж о фактах, и залился своим сумасшедшим неистовым смехом; эти пронзительные, резкие, страшные взрывы смеха давно уже пугали деревню и здешних собак, а ребятишки забрасывали Медоуза камнями.

Потом прибыл Шекспир и сочинил нечто крайне убогое, за ним последовала толпа римских сановников и генералов, и единственно примечательным во внесенной ими лепте было прекрасное знание английского языка; наконец около одиннадцати раздалось несколько громовых ударов, от которых подскочил не только стол, но и вся компания

– Кто это, назовитесь, пожалуйста.

– Сорок четвертый!

– О, как печально! Мы глубоко скорбим, но, конечно, мы опасались и ждали такого исхода. Ты счастлив?

– Счастлив? Разумеется!

– Мы так рады! Это огромное утешение для нас. Где ты?

– В аду.

– О, боже правый, сделайте милость, масса Оливер, отпустите меня, умоляю, отпустите! О, масса Оливер, мы с Рейчел не выдержим!

– Сиди спокойно, дурак!

– Ради бога, масса Оливер, сделайте милость!

– Да замолчишь ли ты, болван! О, если б мы только смогли убедить его материализоваться! Я еще не видел ни одного духа. Сорок четвертый, дорогой пропавший мальчик, прошу тебя, явись!

– Не надо, масса Оливер, рад» бога, не надо!

– Заткнись! Пожалуйста, материализуйся! Явись нам хоть на мгновение!

Гопля! [11] В центре круга сидел мальчик! Негры взвизгнули, повалились спиной на пол и продолжали визжать. Безумный Медоуз тоже упал, но сам поднялся и, тяжело дыша, глядя на мальчика горящими глазами, встал чуть поодаль. Хотчкис потер руки в порыве радости и благодарности, и преображенное лицо его засветилось торжеством.

– Пусть теперь сомневаются неверующие и насмешничают зубоскалы, если им это нравится, но их песенка спета. Ах, Сорок четвертый, дорогой Сорок четвертый, ты сослужил нашему делу огромную службу.

– Какому делу?

– Спиритизму. Да перестаньте же верещать!

Мальчик наклонился, тронул негров рукой.

– Вот так – засыпайте. А теперь – в кровать! Утром вам покажется, что это был сон.

Негры поднялись и побрели прочь, как лунатики. Сорок четвертый обернулся и глянул на Безумного Медоуза – его веки мгновенно опустились и прикрыли безумные глаза.

– Иди, выспись в моей постели. Утром и тебе все происшедшее покажется сном.

Медоуз поплыл, словно в трансе, вслед за исчезнувшими неграми.

– Что такое спиритизм, сэр?

Хотчкис с готовностью объяснил. Мальчик улыбнулся, ничего не сказал в ответ и сменил тему разговора.

– В бурю в деревне погибло двадцать восемь человек.

– О боже, неужели это правда?

– Я их видел, они под снегом – рассеяны по всей деревне.

– Ты видел их?

Сорок четвертый пропустил мимо ушей вопрос, прозвучавший в слове, на котором было сделано особое ударение.

– Да, двадцать восемь.

– Какое несчастье!

– Несчастье?

– Конечно, что за вопрос?

– Я не имею представления об этом. Я мог бы их спасти, если бы знал, что это желательно Когда вы захотели, чтоб я спас того человека под навесом, я понял, что это желательно, обыскал всю деревню и спас остальных заблудившихся – тринадцать человек.