Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Гарди Томас (книги без регистрации полные версии txt) 📗

— Нет! — прошептала она. — Я бы не могла выйти за него замуж! Очень уж он мне не нравится.

В тот же вечер она начала писать трогательное письмо Клэру, скрывая от него свои беды и заверяя в вечной своей любви. Всякий, кто умеет читать между строк, понял бы, что за великой ее любовью скрывается великий страх, чуть ли не отчаяние, — страх, вызванный какими-то обстоятельствами, о которых ни слова не сказано в письме… Но и на этот раз не закончила она своего послания… он предлагал Изз ехать вместе с ним и, быть может, совсем ее не любит. Она спрятала письмо в сундучок и задумалась о том, попадет ли оно когда-нибудь в руки Энджела.

Зима проходила для нее в тяжелой работе, и наконец настал день, знаменательный для всех земледельцев, — день сретенской ярмарки. На этой ярмарке заключались новые договоры на год, начиная с благовещенья, и те батраки, которые подумывали о том, чтобы подыскать другое место, неизменно отправлялись в город, где была ярмарка. Почти все работники с фермы Флинтком-Эш подумывали о полном расчете и рано поутру двинулись в город, находившийся милях в десяти — двенадцати, по холмистой дороге. Хотя Тэсс также намеревалась остаться только до благовещенья, однако она была в числе тех немногих, кто не пошел на ярмарку; смутно надеялась она на какую-то перемену, благодаря которой ей не нужно будет снова наниматься батрачкой на ферму.

Был тихий февральский день, удивительно теплый для этой поры года, и можно было подумать, что зиме конец. Не успела она пообедать, как перед окном ее домика, где она осталась сегодня одна, появился д'Эрбервилль.

Тэсс вскочила, но гость уже стучал в дверь, и убежать она не могла. Стук д'Эрбервилля, походка его, когда он шел к двери, указывали на то, что со времени их последней встречи с ним произошла какая-то неуловимая перемена. Казалось, он стыдился того, что делал. Она хотела было не открывать дверь, но вряд ли и это имело смысл; подняв щеколду, она быстро отступила назад. Он вошел, увидел ее и, не поздоровавшись, сел на стул.

— Тэсс, я ничего не мог поделать! — с отчаянием начал он, вытирая лицо, раскрасневшееся от волнения. — Я должен был хотя бы зайти узнать, как вы живете. Клянусь, я совсем о вас не думал, пока мы не встретились в то воскресенье. А теперь меня преследует ваш образ, и я не могу от него избавиться! Грустно, что хорошая женщина причиняет зло дурному человеку, но это так! Если бы вы помолились обо мне, Тэсс!

Было что-то почти жалкое в этом тихом отчаянии, но Тэсс не чувствовала к нему жалости.

— Как я могу молиться о вас, — сказала она, — если мне запрещено верить в то, что великая сила, которая правит миром, ради меня изменит свои планы?

— И вы действительно так думаете?

— Да. Меня излечили от самонадеянных представлений.

— Излечили? Кто же?

— Мой муж, если уж; вы хотите знать.

— Ах, ваш муж… ваш муж! Как это странно! Помню, что-то в этом духе вы мне говорили в прошлый раз. Во что же вы верите, Тэсс? — спросил он. — У вас как будто нет никакой религии… и, быть может, по моей вине.

— Есть, но ни во что сверхъестественное я не верю.

Д'Эрбервилль посмотрел на нее недоверчиво.

— Значит, вы считаете, что я избрал ложный путь?

— Да, более или менее.

— Гм… а я-то был так уверен, — встревоженно проговорил он.

— Я верю в дух нагорной проповеди, в это верит и дорогой мой муж. Но я не верю…

И она перечислила все, что отрицала в религии.

— Понимаю, — сухо сказал д'Эрбервилль, — вы принимаете все, во что верит дорогой ваш муж, а все, что отрицает он, отрицаете и вы, не рассуждая и не задумываясь. Как это по-женски! Он поработил ваш ум.

— Да, потому что он все знает! — воскликнула она с такой горячей простодушной верой в Энджела Клэра, какую не только он, но и человек более совершенный вряд ли мог бы заслужить.

— Но не следует усваивать целиком чьи бы то ни было скептические взгляды. Нечего сказать — хорош ваш муж, если он учит вас скептицизму!

— Он никогда не навязывал мне своих взглядов. И никогда не хотел говорить со мной об этом. А я рассуждала так: то, во что верит он, хорошо знакомый с разными доктринами, ближе к истине, чем мои убеждения, потому что я никогда никаких доктрин не изучала.

— Ну, а что он говорил? Хоть что-нибудь должен же был он говорить?

Она задумалась; отдельные замечания Энджела Клэра она запомнила слово в слово, даже если смысл был ей непонятен, и сейчас повторила жестокий полемический силлогизм, который слышала от него, когда он размышлял при ней вслух, что случалось с ним нередко. С удивительной точностью она воспроизвела даже манеру говорить и интонации Клэра.

— Скажите еще раз, — попросил д'Эрбервилль, который слушал с глубоким вниманием.

Она повиновалась, а д'Эрбервилль шепотом повторял за ней слова.

— Быть может, вы еще что-нибудь запомнили? — спросил он.

— Однажды он сказал вот что…

И она повторила аргументы, которые можно было бы найти в целом ряде произведений начиная от «Dictionnaire Philosophique» [6] и кончая научными очерками Гексли.

— Как это вы запомнили?

— Я хотела верить в то, во что верит он, хотя он этого и не просил. И мне удалось выпытать у него кое-что. Не могу сказать, чтобы я все это хорошо понимала, но я знаю, что это правда.

— Гм… Любопытно, что вы меня учите тому, чего сами не знаете.

Он глубоко задумался.

— Вот я и пошла по его дороге, — продолжала она. — Мне не хотелось, чтобы пути у нас были разные. Что хорошо для него — то хорошо и для меня.

— А ему известно, что вы такой же скептик, как и он?

— Нет… если я и скептик, то я никогда ему об этом не говорила.

— Ну, Тэсс, теперь вы находитесь в лучшем положении, чем я! Вы не верите в мою религию, и поэтому вам не нужно ее проповедовать, совесть вас за это не упрекает. А я верю, что проповедовать я должен, — и трепещу, потому что я отказался от проповеди и не сумел справиться со своей страстью к вам.

— Что?

— Да, — сказал он устало, — весь этот путь я прошел сегодня, чтобы увидеть вас. Но, выходя из дому, я хотел идти на кэстербриджскую ярмарку, где должен был сегодня в половине третьего говорить с фургона проповедь, и сейчас все братья ждут меня там. Вот и объявление.

Он вытащил из кармана объявление, возвещавшее о дне, часе и месте собрания, на котором он, д'Эрбервилль, должен был проповедовать слово божие.

— Но ведь вы же опоздаете! — воскликнула Тэсс, взглянув на часы.

— Я уже опоздал.

— И вы действительно обещали говорить проповедь?..

— Да, обещал, но говорить не буду, потому что меня сжигает желание видеть женщину, которую я когда-то презирал! Нет, клянусь честью, вас я никогда не презирал! Иначе я бы не мог любить вас теперь! Не презирал, потому что вы, несмотря ни на что, — чистая женщина. Как быстро и решительно ушли вы от меня, когда поняли создавшееся положение! Вы не сделались моей игрушкой. И потому есть на свете женщина, к которой я не чувствую презрения, и женщина эта — вы. Ну, а теперь у вас есть основания презирать меня. Я думал, что поклоняюсь господу на горних высотах, но вижу, что все еще служу в рощах! Ха-ха!

— О Алек д'Эрбервилль, что же это значит? Что я сделала?

— Что вы сделали? — переспросил он глумливо. — Умышленно — ничего. Но вы были орудием — невинным орудием моего отступничества, как они это называют. Я спрашиваю себя, не я ли один из тех «рабов порока», которые, «раз избегнув скверн мира сего, вновь запутываются в сетях и терпят поражение», и последнее их падение хуже, чем первое?

Он положил руку ей на плечо.

— Тэсс, Тэсс, я был на пути к спасению, по крайней мере — в глазах общества, пока снова вас не увидел! — воскликнул он, ласково встряхивая ее за плечо, словно ребенка. — Зачем же вы меня искушали? Я был тверд, как может быть тверд мужчина, пока не увидел снова этих глаз, этого рта… Клянусь, со времени Евы не было такого соблазнительного рта!