Крестьяне - де Бальзак Оноре (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Я его подготовлю, — предложил Блонде.
— Они убили собаку, — промолвила Олимпия, утирая слезы.
— Вы, верно, очень любили эту бедную борзую, дружок, если так по ней плачете? — спросила графиня.
— Смерть Принца для меня мрачное предзнаменование, я боюсь, как бы не случилось несчастья с мужем!
— Как они испортили нам это прекрасное утро! — сказала графиня, очаровательно надув губки.
— Как они портят весь край! — грустно отозвалась молодая женщина.
Генерал встретился им у ворот.
— Откуда вы? — спросил он.
— Сейчас узнаете, — таинственно ответил Блонде, помогая выйти из тильбюри г-же Мишо, поразившей генерала своим печальным видом.
Минуту спустя генерал и Блонде уже ходили по террасе.
— Вы выслушаете меня хладнокровно, не поддадитесь ярости, не правда ли?
— Да, да, — ответил генерал, — но договаривайте же скорей. Право, я могу подумать, что вы меня поддразниваете...
— Видите вон те деревья с засохшими листьями?
— Да.
— А те, с пожелтевшими кронами?
— Да.
— Так вот, все засохшие деревья загублены теми самыми крестьянами, которых, как вам кажется, вы обезоружили своими благодеяниями.
И Блонде рассказал про утренние приключения.
Генерал так побледнел, что Блонде испугался.
— Ну что же вы? Бранитесь, проклинайте, выходите из себя! Сдержанность может еще больше вам повредить, чем гнев.
— Я пойду покурю, — сказал граф, направляясь в свою беседочку.
Во время завтрака приехал Мишо. Он никого не поймал. Явился и Сибиле, вызванный графом.
— Господин Сибиле и вы, господин Мишо, осторожно пустите слух, что я заплачу тысячу франков тому, кто поможет мне захватить с поличным людей, которые губят деревья. Надо узнать, чем они для этого пользуются, где достают инструмент, и тогда... у меня есть свой план.
— Нет, крестьяне за деньги не выдадут, раз преступление им выгодно и совершено преднамеренно, — ответил Сибиле. — Ведь ясно же, что в этой дьявольской затее все заранее обдумано и рассчитано...
— Да, но тысяча франков — это для них один или два арпана земли.
— Попробуем, — сказал Сибиле. — За полторы тысячи я, пожалуй, берусь найти доносчика, в особенности если все останется в тайне.
— Только сделаем вид, будто мы ничего не знаем, особенно я. Лучше пусть думают, что вы это раскрыли помимо меня, а то нас опять обманут; их, разбойников, надо остерегаться куда больше, чем врага на войне.
— Но это же и есть враг! — воскликнул Блонде.
Сибиле поглядел на него исподлобья, очевидно, поняв, куда метят эти слова, и вышел из комнаты.
— Не люблю я вашего Сибиле, — сказал Блонде, когда услышал звук захлопнувшейся двери, — фальшивый человек!
— Пока о нем нельзя сказать ничего плохого, — ответил генерал.
Блонде ушел к себе, чтобы написать несколько писем. Беспечная веселость первых дней покинула его; он был встревожен и озабочен. У него это было не предчувствие, как у г-жи Мишо, а скорее ожидание предвиденного и неминуемого несчастья. Он думал: «Это кончится плохо. Если генерал не придет к определенному решению и не отступит с поля битвы, где враг возьмет верх своей численностью, жертвы неизбежны... Кто знает, удастся ли еще им с женой выбраться отсюда целыми и невредимыми? Боже мой! подвергать стольким опасностям такое прелестное, такое преданное и совершенное создание!.. И он думает, что любит ее! Ну что ж, я разделю их участь и, если мне не удастся их спасти, погибну вместе с ними!»
VIII
СЕЛЬСКИЕ ДОБРОДЕТЕЛИ
Было уже темно, когда Мари Тонсар, сидя на краю мостика по дороге в Суланж, поджидала Бонебо, который, как обычно, провел весь день в кофейне. Она еще издали услышала его шаги и по походке определила, что он пьян и проигрался, потому что он обычно пел, когда бывал в выигрыше.
— Это ты, Бонебо?
— Я самый, ягодка...
— Что с тобой?
— Задолжал двадцать пять франков, и сколько меня ни жми, ничего из меня не выжмешь.
— Ну, так вот, мы можем получить пятьсот, — шепнула она ему на ухо.
— Ого! Значит, надо кого-нибудь прикончить; а я хочу еще немножко пожить...
— Молчи! Деньги предлагает Водуайе, если ты поможешь поймать твою мать возле дерева.
— Я лучше убью человека, чем продам свою мать. У тебя есть старуха бабка, почему ты ее не выдашь?
— Я бы не прочь, да отец осерчает, и, стало быть, ничего не выйдет.
— Это верно... Только все равно моя мать в тюрьму не пойдет... Бедная старуха! Она мне и хлеб печет, и одежду не знаю откуда добывает... И чтобы отправить ее в тюрьму... да еще своими руками! Что же это, выходит, у меня ни души, ни сердца? Нет, нет! А чтоб ее другой кто не продал, скажу ей сегодня же вечером, чтоб бросила портить деревья...
— Ну что ж, пусть отец решает. Скажу ему, что есть случай заработать пятьсот франков, пусть спросит бабку, может, она и согласится. Семидесятилетнюю старуху в тюрьму не посадят. А потом ей там будет лучше, чем на чердаке.
— Пятьсот франков!.. Я поговорю с матерью, — сказал Бонебо. — И правда, коли она не прочь отдать их мне, я бы ей сколько-нибудь тоже дал на прожиток в тюрьме; будет себе прясть, время и пройдет, харч хороший, квартира теплая, забот куда меньше, чем в Куше. До завтра, ягодка... Некогда мне с тобой болтать.
На следующее утро, в пять часов, еще чуть светало, а Бонебо с матерью уже стучались в двери «Большого-У-поения», где была на ногах только старая бабка.
— Мари, — крикнул Бонебо, — дело слажено!
— Какое такое дело, не вчерашнее ли насчет деревьев? — спросила старуха Тонсар. — Уж договорились, я взялась.
— Вот еще новости! Господин Ригу обещал моему парню арпан земли за эту цену...
Старухи заспорили, которой быть проданной собственными детьми. Громкая ссора подняла весь дом. Тонсар и Бонебо взяли каждый сторону своей матери.
— Тяните соломинку, — предложила жена Тонсара.
Счастливая соломинка досталась кабаку. Три дня спустя, на рассвете, жандармы привели из лесу в Виль-о-Фэ старуху Тонсар, застигнутую на месте преступления начальником охраны, лесниками и стражниками; при ней оказались заржавленный напилок, которым она прорывала кору, и гвоздодер, которым она заглаживала кольцевую дорожку, чтоб она походила на след, оставляемый червяком. Протоколом было установлено, что такому вероломному повреждению подверглось шестьдесят деревьев на пространстве радиусом в пятьсот шагов. Старуху переправили в Оссэр, так как дело подлежало рассмотрению суда присяжных.
Когда Мишо увидел старую бабку у подножия дерева, он не удержался и сказал:
— Ну, что за люди!.. А граф и графиня осыпают их своими милостями!.. Честное слово, если бы графиня меня послушалась, она не дала бы приданого дочке Тонсара, та еще почище бабки будет.
Старуха подняла на Мишо свои серые глаза и злобно на него посмотрела. Когда граф узнал, кто был виновником преступления, он действительно запретил жене давать приданое Катрин Тонсар.
— Ваше сиятельство тем более правы, — сказал Сибиле, — что земля, купленная Годэном, приобретена им, как я теперь узнал, на три дня раньше, чем Катрин Тонсар приходила со своей просьбой к графине. Значит, бабушка с внучкой разыграли эту сцену, рассчитывая разжалобить графиню. От Катрин всего можно ждать, она способна нарочно попасть в то положение, в каком она оказалась, только бы заполучить деньги, и Годэн тут ни при чем...
— Что за люди! — воскликнул Блонде. — Парижские негодяи в сравнении с ними святые...
— Ах, сударь, — прервал его Сибиле, — корысть всюду толкает людей на гадости! Знаете, кто выдал старуху Тонсар?
— Нет!
— Ее внучка Мари. Она завидовала замужеству сестры и, чтобы устроиться...
— Это ужасно! — воскликнул граф. — Значит, они и убить могут?
— О, — ответил Сибиле, — из-за малейшего пустяка! Они так мало дорожат жизнью, им надоело все время работать. Ах, ваше сиятельство, в глуши деревень творятся дела похуже, чем в Париже. Вы просто не поверите.
