Маски - Белый Андрей (читать книги полностью TXT) 📗

– Все мы родимся от похоти в – в похоть, – расставил он ноги.

– Течем, как струя из сортирных пространств.

И с прикряхтом застегивался.

– Даже имя, – два шага к фарфоровой чашке, – сотрется; скажу – а пропо; писсуары опрятнее, чем будуары.

Стряхнул бледный пепел в фарфоровый и округленный оскал:

– Их же дезинфицируют.

И он с мечтательным вздохом сапфировый выпыхнул дым:

– Как не бывшее бывшее: несколько лет, – и кто вспомнит, что Тертий Мертетев с Друа-Домардэном стояли здесь, выпятив ноги; и – мыслили здесь.

Но Мандро не ответил, принюхиваясь; но зачиркали блеском вторые глаза:

– Караулимый вами, – пунцовые десны беззубо оскалил, – спокойнее вас; и – свободнее вас.

И заикою став, продрожал:

– Негодяй я ужасный, – попал, – эдак скалясь, похабничают, – негодяю ужасному в лапы.

О, странно живые, – ужасно живые, – мерцающие над беззубым оскалом глаза!

– Вы, почтеннейший, – тише, – Мертетев ему, подходя к умывальнику:

– Этот Вадим Велемирыч – откормленный скот, – «непщевати вины о гресех», – так его называем, – чудовище грязное; ну, а приходится, в корне беря, с философским спокойствием действовать: вы не волнуйтесь.

Свои руки вытер:

– Пренэ: сэрвэ ву [117].

Передал полотенце:

– Прискорбная штука есть жизнь.

Но ударило, как по щеке: это – чмокнули губы:

– Мэрси!

Что-то вроде неистового поцелуя!

– Не мучайте: сразу, – глазами хотел приласкаться, – убейте!

С неистовой ненавистью:

– Задразненье!

И Мандро, понимая, – за все отольется, – простроил невинную мину, как пляшущая обезьяна: под лапой бичующей.

– О, – ненароком – профессор Душуприй влетел, торопливо насаживая на горбину дерглявого носа расставом локтей золотое пенсне: золотые показывал зубы:

– Ну?

– Как?

Бросил руки сочувственно и патетически:

– Вот человек? Ему лавры срывать, – а он вот что!

Мертетев же в ухо Душуприю:

– Плох!

Но Душуприй свои золотые показывал зубы:

– Вы знаете?

И очень сухо с горбины низринул на черную ленту пенсне свое:

– Я – старый медик: а я ничего в нем не вижу особенного: шизофрениками кишит мир.

И – пошел к писсуару, где стал облегчаться, чтобы, убежав к рукомойнику, – руки помыть; —

– да, —

– кордон —

утонченный; в глаза не бросается; цепче он проволоки; и – надежнее кандал.

____________________

Мандро же, зафыркав, шарчил и кидался простроенным клином своей бороды над бабацавшим в тяжких усилиях телом, бросая в Содомы во веки веков свой оскаленный рот, попирая ковер, на котором скрещалися темные, сизые полосы в клеточку с синими шашками; громко в пустой коридор брекотали – бры, бры, – каблуки – над историями: древней, средней и новой;

а следом за ним, держась линии кайм, вдоль стены, поправляя орла, шел Мертетев;

и ерзавшим задом свой корпус качал.

Перед дверью в тринадцатый номер Мандро торопился ему досказать писсуарные мысли:

– Кривая не вывезет: и – кривизной кривизны не исправите. Непротивление, – я, к сожаленью, к нему пришел поздно; тогда б не имел удовольствия с вами в беседу вступать.

И Мертетев, подбросивши руки, одной головой согласился:

– О, да! Суета сует! И – честь имею.

Защелкал в двенадцатый номер.

Мандро же затылочной шишкой – в тринадцатый; и – налетел на Жюли де-Лебрейльку.

Убит публицист Домардэн

Нога на ногу, стан изломавши, без лифа, показывая мускулистую, смуглую, голую руку, подмышку и груди, – застрачивала что-то наспех она в свой блокнот, отняв столик.

Как? Корреспондирует?

– Акикуа?

А она, настоящий гарсон, повалясь на козетку, сучила ногами с тем видом развратным, с каким обнажала когда-то пред ним свои прелести:

– А-а-а!

С перекатами: про «Фигаро».

Что? Кому?

Вопрос – праздный, – как если бы спрашивать, – кто он: Иван, Каракалла, Нерон, – питекантропос?

В доисторической бездне сидели.

Схвативши за плечи Лебрейльку, ее протолкав за альков, он ей лиф зашвырнул, чтоб оделась:

– Лэссе муа сёль [118].

– Крэатюр! [119]Он услышал:

– Саль сэнж! [120]

Надев лиф, ставши взаверть, бросая блеснь черноче-шуйчатой талии, юбку рукой захватив, точно вставшая на лапки задние ящерица, шустро шуркнула, точно сухою осокой, в двенадцатый номер, не видя его, будто он и не воздух, которым он все еще дышит; лизнувшись, одернувшись, дернувши носиком, – дверь за собою на ключ; офицерам чеканила твердо головкою, рукою, зажатою бровью.

____________________

Мандро же, забытый, блокнотный листок зачитал; и в глазах у него заплясали французские буквы:

– О, о! О, лала!

Там стояло: «Такого-то, там-то» (но – пропуски; не обозначено)… – «Пулей шальною убит публицист Домардэн».

– Дьё де дьё! [121]

Дом ар дэн – существует!

В эфире он, отображение прошлого, легкой волной световой, километры отчесывающей от нашей земли: триста тысяч таких километров в секунде; и скоро уже: Домардэн будет зрим в телескоп с Волопаса: с созвездия Солнца – он стерт. Все же: он виден в эфире!

В его физиологии, все еще мысль истощающей, психики нет: психа психика.

Мысль далека, как…созвездие Пса.

Ждали случая стибрить

Мертетев в двенадцатом номере громко докладывал перед Велес-Непещевичем, Миррой Миррицкой, достав портсигар:

– Силы нет!

С треском бросил на стол портсигар.

– Поскорее!

Велес, вздернув плечи, оправил субтильно визитку, над пепельницей тупо дуясь.

– Имейте терпенье.

Почтенный свинух, пережевывал что-то кровавою челюстью, тонус тупого молчания для; и Лебрейль – ногу вытянула, свои икры разглядывая:

– Бьен пикан: са шатуайль! [122]

И он выбросил:

– Случая нет: пока этот торчит Кокоакол, – воняет английским посольством.

Лебрейль, тряся белой копною волос, подавилась, как дымом, от смеха:

– Фэ рьен! [123]

Но Мертетев шагал и рукою зацапывал, тыкая пальцем с сигарой в тринадцатый номер:

– Он – мучается!

– Надо длить!

Непещезич бычиную шею с надутою жилой показывал, ухом разинувшись:

– А то придут: и – украдут.

И тонус тупого молчания – длился.

– В чем дело?

Мертетев брезгливо подергал мизинцем, над пеплом сигары, которую в пальцах зажал он:

– Сэрвис милитэр? [124]

– Нет, – печать не приложена, Тертий, – Велес помигал, точно боров, с корыта топыривший рыло.

– А мы-то? Вторая неделя. Да он безопасен теперь: не ворующий вор!

Но Велес помотался:

– Коли англичанам отдать, они спрячут его в Полинезию… Маленькая табакерка недавно еще продавалась; в ней чортик: откроете, – чортик пружиною дергает под потолок.

Щелки: глазиков – нет; а в них жил – умный глаз:

– Он и выскочит из Полинезии: к Грею; а Грец – к Клемансо.

И тут —

– глаз осьминога, преумный, —

– из глазика: вымерцал.

– Пусть он один погибает, коль, – пусть ненароком, – узнал слишком многое; вбить в это дело осиновый кол, чтобы прочная точка была.

Он пошлепал губой кровожаждущей.

– Дочь же насиловал, глаз выжигал, – приводила резоны Миррицкая Мирра.

– Пустяк-с! – Непещевич пошлепал губой кровожаждущей.

– Суть в разговоре Бриана и Грея, который он знает.

Лебрейль, сломав руку, пропятивши впалый живот, неприлично расставивши ноги, хваталась ладонью за перекисеводородные космы, дымочком выстреливая: нетг куда провалились – мадам Тилбулга, Тотилтос, Лавр Монархов, которому можно… показывать…; «эти» – не смотрят.