Источник. Книга 2 - Рэнд Айн (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
«Мы слышим крики, — говорилось в другой передовице Винанда, — что Говард Рорк проводит время в судах или в ожидании судов. Что ж, это правда. Человек, подобный Рорку, предстает перед судом общества всю свою жизнь. Но кто в этом виновен — Рорк или общество?»
«Мы никогда не поднимались до попытки понять, что такое человеческое величие и как его распознать, — говорилось еще в одной статье Винанда. — Мы в каком-то тошнотворном приступе сентиментальности пришли к выводу, что величие состоит в постоянном самопожертвовании. Самопожертвование, истекаем мы слюной, — это высшая добродетель. Но разве жертвенность — добродетель? Может ли человек жертвовать своей целостностью? Своей честью? Своей свободой? Своим идеалом? Своими убеждениями? Чистотой своих чувств? Свободой мыслить? Все это — высшие достижения личности. И жертва ради них — не жертва, а благо. Они выше любой жертвы. Так не следует ли прекратить проповедь опасной и порочной глупости? Самопожертвование? Но именно собственной личностью мы не можем и не должны жертвовать. Это не подлежит жертвованию, ибо это мы должны ставить в человеке превыше всего».
Эту передовицу цитировали «Новые рубежи» и многие другие газеты; перепечатывали ее в рамках и под заголовком «Взгляните, кто это говорит!».
Гейл Винанд смеялся. Сопротивление раззадоривало его и придавало ему сил. Это была война, а он уже давно не ввязывался в настоящую войну, во всяком случае, с тех пор как заложил фундамент своей империи под протестующие вопли всех газетчиков. Ему было дано осуществить невозможное — мечту каждого мужчины: использовать мудрость опыта, сохранив способность к риску и горячность юности. Объединение нового начала и кульминации. В ожидании этого, думал он, я и жил.
Его двадцать две газеты, его журналы, его экранные «Новости дня» получили приказ защищать Рорка. Рекламировать Рорка. Остановить линчевателей.
— Каковы бы ни были факты, — поучал он своих сотрудников, — этот процесс не будет руководствоваться фактами. Он будет руководствоваться общественным мнением. Мы всегда занимались общественным мнением. Давайте его делать. Я вас учил. Вы эксперты по рекламе. Покажите мне, чего вы стоите.
Ответом на его слова было молчание, его сотрудники поглядывали друг на друга. Альва Скаррет хмурил лоб. Но они подчинились.
«Знамя» опубликовало фотографию дома Энрайта, сопроводив ее словами: «Вы хотите разделаться именно с ним?» Фотографию загородного дома Винанда: «Найдите лучший, если сможете». Фотографию Монаднок-Велли: «Разве этот человек ничего не дал обществу?»
«Знамя» печатало биографию Рорка в колонке автора, имени которого никто не слышал, она была написана Гейлом Винандом. «Знамя» начало печатать серию статей об известных судебных процессах, на которых были осуждены невинные, поплатившиеся за предрассудки, которые разделяло большинство. «Знамя» печатало статьи о мучениках, убитых обществом: Сократе, Галилее, Пастере, мыслителях, ученых, длинный список героических имен — каждый был одиночкой, человеком, бросившим вызов другим.
— Гейл, ради Бога, это же был только строительный проект. Винанд обессиленно посмотрел на Скаррета:
— Бессмысленно заставлять вас, дураков, понять. Ну ладно. Поговорим о строительстве.
«Знамя» писало о вымогательстве в жилищном строительстве: о подкупах, некомпетентности, яданиях, яатраты на возведение которых в пять раз превышали смету, которой бы удовольствовался частный застройщик; о постройках, возведенных и брошенных; об ужасных проектах, которые принимались и которыми восторгались во имя священной коровы — альтруизма. «Полагают, дорога в ад вымощена благими намерениями, — писало «Знамя». — Может быть, потому что мы не научились различать, какие намерения создают благо? Разве не пора научиться этому? Никогда еще не было столько прекрасных намерений, которые бы так громко восхвалялись в обществе. А посмотрите на него…»
Передовицы «Знамени» были написаны Гейлом Винандом за столом в наборном цехе; он писал, как всегда: синим карандашом на громадных листах газетной бумаги буквами высотой в дюйм. В конце статьи он размашисто ставил «Г.В.», и знаменитые инициалы никогда еще не выглядели столь беспечно гордыми.
Доминик поправилась и вернулась в загородный дом. Винанд приезжал поздно вечером. Он пользовался любой возможностью, чтобы привезти с собой Рорка. Они сидели втроем в гостиной, окна которой были распахнуты в весеннюю ночь. Темные склоны холма плавно опускались из-под стен дома к озеру, озеро блестело сквозь деревья далеко внизу. Они не говорили о предстоявшем судебном процессе. Винанд рассказывал о своем крестовом походе, не затрагивая личности, будто это совершенно не касалось Рорка. Винанд стоял посреди комнаты и говорил:
— Пусть вся история «Знамени» не внушает ничего, кроме презрения. Но это все оправдает. Я знаю, Доминик, ты не в состоянии понять, почему я не стыдился и не стыжусь своего прошлого. Почему я люблю «Знамя». Теперь ты услышишь ответ. Власть. У меня была власть, которую я никогда не использовал. Теперь ты увидишь, как это делается. Они будут думать то, что я хочу. Они будут делать то, что я скажу. Потому что это мой город, и я должен следить за тем, что в нем происходит. Говард, к тому времени, когда ты войдешь в зал суда, я их так скручу, что не останется ни одного присяжного, который бы осмелился осудить тебя.
Ночью он не мог заснуть. Он не чувствовал никакого желания спать.
— Давайте спать, — говорил он Рорку и Доминик. — Через несколько минут я тоже лягу.
И вот уже Доминик из своей спальни и Рорк из гостевой комнаты слышали шаги Винанда, долгими часами меряющего террасу, в его шагах звучало какое-то веселое беспокойство, каждый шаг — брошенный якорь высказывания, утверждение, припечатанное к полу.
Как-то поздно ночью, когда Винанд простился с ними, Рорк и Доминик вместе поднимались по лестнице и остановились на лестничной площадке первого этажа; они прислушались к резкому чирканью спички внизу, в гостиной, звуку, вызвавшему образ беспокойно дергающейся руки, зажигающей первую из сигарет, которые будут сменять друг друга до зари, — огненная точка, мечущаяся по террасе в такт шагам.
Они посмотрели вниз, затем друг на друга.
— Это ужасно, — произнесла Доминик.
— Это великолепно, — возразил Рорк.
— Он не сможет помочь тебе, что бы ни делал.
— Я знаю, что не сможет. Не в этом дело.
— Он рискует всем, что у него есть, ради тебя. Он не знает, что потеряет меня, если ты будешь спасен.
— Доминик, что для него хуже — потерять тебя или проиграть свой крестовый поход? — Она кивнула, догадываясь. Он прибавил: — Ты знаешь, что он спасает не меня. Я только предлог.
Она подняла руку и легонько коснулась его щеки. Она не могла позволить себе большего.
Потом повернулась, пошла к себе в спальню и услышала, как он закрывает дверь комнаты для гостей.
«Разве не примечательно, — писал Ланселот Клоуки в статье, перепечатанной многими газетами, — что Говарда Рорка защищают газеты Винанда? Если кто-то еще сомневается в моральном аспекте этого ужасного дела, это лишь доказательство того, «что есть что» и «кто где». Газеты Винанда — оплот желтой прессы, вульгарности, коррупции и диффамации, организованное оскорбление общественному вкусу и благопристойности, интеллектуальное подполье, руководимое человеком, у которого меньше принципов, чем у каннибала. Газеты Винанда подходящее поле для Говарда Рорка, а Говард Рорк их подлинный герой. Вполне понятно, что после целой жизни, посвященной подрыву нравственных основ прессы, Гейл Винанд оказывает поддержку своему закоренелому собрату-динамитчику».
— Разговоры вокруг да около, — публично заявил Гэс Уэбб, — ничего не стоят. Здесь все просто. Этот парень, Винанд, загреб кучу денег, вот именно — кучу, годами обдирая дураков на спекуляции недвижимостью. Разве Винанду может понравиться, что правительство само вступает в игру и вышвыривает его вон, чтобы простые парни могли получить достойную крышу над головой и современный унитаз для своих детишек? Можно поспорить на что угодно, что ему это не нравится, еще как не нравится. Эта парочка, Винанд и его рыжий дружок, просто сговорились, и могу вас уверить, этот дружок получил хороший куш за то, что провернул дельце.
