Собрание сочинений. Том 5 - Дойл Артур Игнатиус Конан (полная версия книги txt) 📗

— Клянусь святым Ивом! — наконец воскликнул Дюгесклен. — Пора обсудить, что нам делать этой ночью, едва ли в придорожной гостинице найдутся подходящие комнаты для почтенных людей.

Сэр Найджел глубоко вздохнул, вынужденный расстаться со своими мечтами о рыцарской отваге и смелости, которые в нем снова пробудила эта странная женщина.

— Мне все равно, где спать, — отозвался он, — но для этой прекрасной дамы здешние комнаты мало подходят.

— Чем удовольствуется мой супруг, тем удовольствуюсь и я, — отозвалась она. — А вы, сэр Найджел, как видно, дали обет, — добавила она, взглянув на его залепленный глаз.

— Да, я хочу попытаться совершить маленький подвиг, — ответил он.

— А эта перчатка вашей дамы?

— Да, моей любимой жены.

— Которая, без сомнения, гордится вами.

— Скажите лучше — я ею, — поспешил заявить он. — Бог знает, что я не достоин быть даже ее смиренным слугой. Легко мужчине мчаться вперед среди бела дня и выполнять свой devoir [90] на глазах у всех. Но в сердце женщины живет сила верности, которой не нужны восхваления, и она ведома лишь тому, кому принадлежит это сокровище.

Леди Тифен издали улыбнулась мужу.

— Вы не раз говорили мне, Бертран, что среди англичан есть великодушные рыцари, — сказала она.

— Ну да, ну да, — сердито согласился он. — Но сядемте-ка в седла, вы, сэр Найджел, и ваши спутники, и мы поищем замок Тристрама де Рошфора, он по эту сторону Вильфранша, в двух милях от города. Хозяин — оверньский сенешал и мой старый боевой товарищ.

— Конечно, он с охотою примет вас, — отозвался сэр Найджел, — но он может отнестись подозрительно к человеку, который перешел без разрешения французскую границу.

— Пресвятая Дева! Когда он узнает, что вы намерены увести отсюда этих мошенников из Отряда и ради этого явились, он будет очень рад увидеть вас. Хозяин, здесь десять золотых монет. Что останется сверх моих издержек, пусть пойдет на оплату счета какого-нибудь другого рыцаря, который будет испытывать нужду в деньгах. Пора, уже поздно, лошади выведены на большую дорогу и бьют копытом от нетерпения.

Леди Тифен и ее супруг вскочили в седла, не коснувшись стремян, и все поехали рысью по белой от лунного света дороге — сэр Найджел чуть позади леди Тифен, а Форд — отстав на длину меча. Аллейн задержался в коридоре, и в эту минуту из какой-то комнаты слева раздался отчаянный крик, оттуда выбежали Эйлвард и Джон, заливаясь смехом, точно два набедокуривших школьника. Увидев Аллейна, они поспешно прошли мимо него с несколько пристыженным видом, затем вскочили на коней и поскакали догонять остальных. Однако возня в комнате не стихла, наоборот, даже как будто усилилась, и оттуда донеслись вопли:

— A moi, mes amis! A moi, camarades! A moi, l'honorable champion de l'Eveque de Montauban! A la recouse de l'eglise Sainte [91].

Столь пронзительны были эти крики, что и хозяин гостиницы, и Аллейн, и все услышавшие их слуги бросились в комнату, чтобы узнать причину.

Их глазам предстала поистине странная картина. Комната была длинная, высокая и пустая, с каменным полом, в дальнем ее конце пылал очаг, где кипел большой котел. Посреди комнаты стоял длинный сосновый стол, на нем — деревянный кувшин с вином и двумя роговыми кружками. Поодаль они увидели другой стол, поменьше, с одним стаканом и разбитой винной бутылкой. В тяжелые балки потолка были рядами вбиты крюки, на них висели свиные туши, куски копченого мяса и связки лука, запасенного на зиму, а посреди всего этого на самом большом крюке висел жирный краснолицый человек с огромными усами, он неистово брыкался, хватаясь за балки, окорока и за все, до чего мог дотянуться. Конец огромного стального крюка был проткнут через воротник его кожаной куртки, и вот человек висел, как рыба на леске, извиваясь, крутясь и вопя, но никак не мог освободиться из странного положения, в которое попал. И лишь когда Аллейн и хозяин взобрались на стол, они сняли его, и он, задыхаясь от ярости, упал в кресло и стал озираться по сторонам.

— Он ушел? — спросил толстяк.

— Ушел? Кто?

— Рыжий, великан!

— Да, — ответил Аллейн. — Ушел.

— И он не вернется?

— Нет.

— Тем лучше для него! — крикнул человек, испустив долгий вздох облегчения. — Mon Dieu! Что? Разве я не защитник епископа Монтобанского? Ах, если бы я мог слезть, если бы я мог сойти, пока он не убежал! Тогда вы бы увидели! Вы кое-что запомнили бы на всю жизнь! Тогда одним негодяем на земле стало бы меньше.

— Добрый Пелиньи, — сказал хозяин, — эти джентльмены едут не очень быстро, у меня в конюшне есть лошадь, она в вашем распоряжении, ибо мне хотелось бы, чтобы вы совершали ваши кровавые деяния не в стенах моей гостиницы.

— Я ушиб ногу и не могу ехать верхом, — заявил защитник епископа, — я растянул себе сухожилие в тот день, когда убил троих в Кастельно.

— Спаси вас бог, господин Пелиньи! — воскликнул хозяин. — Наверно, очень тяжело иметь на совести столько пролитой крови. Все же я не хочу, чтобы такого храброго человека обижали, поэтому я сам из чистой дружбы поеду за англичанином.

— Нет, не поедете, — крикнул защитник, судорожно вцепившись в хозяина, — я люблю вас, Гастон, и не хотел бы навлечь на эту гостиницу дурную славу и нанести ущерб вашему дому и имуществу, что произойдет неминуемо, если здесь столкнутся такие люди, как я и этот англичанин.

— Нет, не заботьтесь обо мне! — ответил хозяин. — Что такое мой дом в сравнении с честью Франсуа Пелиньи, служителя христианской любви и защитника епископа Монтобанского? Андре, коня!

— Заклинаю вас всеми святыми, не надо! Гастон, я этого не допущу. Вы сказали правду: испытываешь страх и трепет, имея на совести столь тягостные деяния. Я всего лишь суровый солдат, но у меня есть душа. Mon Dieu! Я размышляю, оцениваю, взвешиваю. Разве я еще не встречусь с этим человеком? Разве не узнаю его по огромным лапам и рыжей копне? Ma foi, конечно!

— А смею я осведомиться, сэр, — спросил Аллейн, — почему вы именуете себя защитником епископа Монтобанского?

— Ты мог бы также спросить: подобает ли мне отвечать тебе? Епископу нужен защитник потому, что, если бы пришлось разрешать какой-либо спор поединком, ему при его сане едва ли пристало появляться на турнире одетым в кожу, со щитом и палицей и обмениваться ударами с противниками. Поэтому он ищет подходящего, испытанного воина, какого-нибудь честного рубаку, который способен нанести и выдержать удар. Не мне судить, удачен ли его выбор, но тот, кто думает, что он имеет дело только с епископом Монтобанским, окажется лицом к лицу с Франсуа Пелиньи, служителем христианской любви.

Тут на дороге послышался топот копыт, и слуга, стоявший у входа, возвестил, что один из англичан возвращается. Защитник епископа в страхе стал озираться, ища, куда бы спрятаться, а снаружи раздался голос Форда — он призывал Аллейна поторопиться, иначе он не будет знать, куда ехать. Поэтому тот попрощался с хозяином и защитником епископа, пустил лошадь во весь опор и вскоре догнал обоих лучников.

— Хорош, нечего сказать, — обратился он к Джону. — Да ты святую церковь против себя восстановишь, если будешь подвешивать ее защитников на железных крюках в кухнях гостиниц.

— Увы, я сделал это не подумав, — виновато ответил Джон, а Эйлвард звонко расхохотался.

— Клянусь эфесом, mon petit, — сказал он, — ты бы тоже хохотал, если бы все видел. Этот человек до того напыжился от гордости, что не захотел ни выпить с нами, ни сидеть за одним столом, ни даже отвечать на вопросы, а все время обращался к слуге и уверял, что, слава богу, наконец-то наступил мир и что он перебил больше англичан, чем у него петель на камзоле. У нашего доброго старика Джона не хватило французских слов, чтобы ответить ему, поэтому он взял его своей ручищей и осторожненько поместил туда, где ты его и застал. Однако нам пора ехать, топот лошадей на дороге уже чуть слышен.