Беатриса - де Бальзак Оноре (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Не приступайте ко всем этим мерзким делам, прежде чем я не посоветуюсь с аббатом Броссетом, он мне объяснит, до каких пределов мне позволительно дойти в качестве вашей соучастницы! — вскричала герцогиня, и в этом наивном восклицании сказался весь эгоизм благочестивой дамы.
— Вы ничего и знать не будете, любящая мать! — добавил маркиз д'Ажуда.
На крыльце, в ожидании кареты, д'Ажуда сказал Максиму:
— Вы совсем запугали нашу добрую герцогиню.
— Но ведь она не знает, чего, в сущности, требует, насколько это сложное дело... Заедемте в Жокей-клуб... Я хочу, чтобы де Рошфид пригласил меня завтра на обед к госпоже Шонтц, ибо к утру мой план будет готов, и я намечу, с какой пешки начинать партию, которую нам предстоит разыграть. В пору своего расцвета Беатриса, видите ли, не желала меня принимать, — я сведу нынче с ней счеты и так отомщу вашей невестке, что она, пожалуй, признает меня уж чересчур мстительным...
На следующий день де Рошфид заявил Орели, что у них обедает Максим де Трай; он сказал это с умыслом, желая, чтобы г-жа Шонтц показала себя во всем блеске и приготовила самый тонкий обед для этого заслуженного чревоугодника и волокиты, перед которым трепетали все дамы такого сорта, как Орели; г-жа Шонтц на сей раз особенно позаботилась как о своем туалете, так и об обеде.
В Париже существует столько же королей, сколько имеется различных искусств, видов морали, наук, профессий; у самого видного и преуспевающего специалиста в той или иной области есть свой двор, свои почтительные придворные, которые прекрасно знают, как трудна роль короля, и отдают дань уважения тому, кто умеет хорошо ее играть. В глазах «крыс» и куртизанок Максим слыл человеком могущественным и способным, ибо обладал даром привлекать сердца. Им восхищались все те, кто знал, как трудно нынче жить в Париже в добром согласии со своими кредиторами; наконец, по части элегантности, манер и ума у Максима был только один соперник, а именно знаменитый де Марсе, который пользовался Максимом для различных политических поручений. Этим и объясняется, почему герцогиня де Гранлье решила посоветоваться с графом де Трай, почему его так высоко ставила г-жа Шонтц и почему его слова должны были произвести сильнейшее впечатление на некоего юношу, уже достигшего известности, хотя и новичка в парижской богеме; именно с ним Максим де Трай и рассчитывал побеседовать завтра на Итальянском бульваре.
На следующее утро, когда граф де Трай только что поднялся с постели, ему доложили о приходе Фино, вызванного еще накануне. Максим попросил своего почитателя как бы случайно свести его за завтраком в «Английском кафе» с Кутюром и Лусто и поболтать с ними в его присутствии. Фино, который состоял при графе де Трай на положении младшего адъютанта при маршале, не посмел отказаться; к тому же было бы слишком опасно раздразнить этого льва. Итак, когда Максим явился в кафе, он застал Фино и двух его приятелей уже за столиком; разговор с помощью Фино зашел о г-же Шонтц. Кутюр, подстрекаемый Фино и Лусто, который, сам того не подозревая, играл на руку Фино, сообщил графу все, что тот хотел знать об Орели.
В час дня Максим, покусывая кончик зубочистки, беседовал уже с банкиром дю Тийе на террасе кафе Тортони, где спекулянты открыли свою маленькую биржу — преддверье настоящей. Казалось, он весь углубился в дела, но в действительности мысли его были заняты графом Ла Пальферином, который в этот час обычно проходил здесь. В наше время Итальянский бульвар — то же, чем был в 1650 году Новый мост: все знаменитости появляются здесь хоть раз в день. И в самом деле, через десять минут Максим отошел от дю Тийе и, дружески кивнув юному принцу богемы, сказал с улыбкой:
— На минутку, граф...
Два соперника, два светила — одно на ущербе, а другое — восходящее, уселись за столик у входа в «Кафе де Пари». Максим с умыслом поместился подальше от старичков, которые по привычке выползают в эти часы на солнышко, чтобы прогреть свои ревматизмы. Он имел достаточно оснований не доверять старикам (смотри «Деловой человек» в «Сценах парижской жизни»).
— У вас есть долги? — обратился Максим к своему собеседнику.
— Если бы у меня их не было, разве был бы я достоин стать вашим преемником?.. — ответил Ла Пальферин.
— Задавая этот вопрос, я ничуть не сомневался в вашем ответе, — возразил Максим, — я только хочу знать, достаточно ли солидна общая сумма долга? Пять или шесть?
— Чего «шесть»?
— Шесть цифр. Сколько вы должны — пятьдесят или сто тысяч?.. Я, например, был должен около шестисот тысяч.
Ла Пальферин снял шляпу скорее с уважением, чем с насмешкой.
— Будь у меня кредит в сто тысяч, — ответил он, — я забыл бы о своих кредиторах и уехал бы в Венецию, проводил бы там жизнь среди прекраснейших творений искусства, ходил по вечерам в театры, коротал ночи с хорошенькими женщинами и...
— И кем бы вы стали в мои годы? — перебил его Максим.
— Мне никогда не сравняться с вами! — ответил молодой граф.
Максим отдал дань вежливости своему сопернику: он тоже слегка приподнял шляпу с комической торжественностью.
— Ну что ж, можно по-разному относиться к жизни, — произнес он таким тоном, каким знаток говорит со знатоком. — Итак, вы должны?..
— О, жалкие пустяки, в которых я не посмел бы признаться даже дяде, будь у меня таковой, — он лишил бы меня наследства, услышав эту ничтожную цифру: шесть тысяч!
— Долг в шесть тысяч тяготит больше, чем долг в сто тысяч! — наставительно изрек Максим. — Ла Пальферин, у вас смелый ум, у вас ума даже больше, чем смелости, вы можете пойти очень далеко, сделать карьеру в политике. Знаете, среди тех, кто вступил на путь, с которого я схожу, и кого хотели бы мне противопоставить, вы — единственный пришлись мне по душе.
Ла Пальферин покраснел, так польстило ему это признание, которое с подкупающим добродушием сделал главарь парижских авантюристов. Самолюбие юноши было польщено, но в то же время он почувствовал себя униженным. Максим сразу разгадал опасный поворот, неизбежный при столь тонком уме, как у Ла Пальферина, и старый пройдоха решил спасти дело, выказав высокое доверие преемнику.
— Хотите оказать мне одну услугу и тем помочь мне покинуть парижское ристалище ради выгодного брака? В дальнейшем я сделаю для вас все! — добавил он.
— Я, чего доброго, возгоржусь: ведь это все равно, что разыграть басню «Лев и мышь», — ответил Ла Пальферин.
— Прежде всего я дам вам взаймы двадцать тысяч франков, — продолжал Максим.
— Двадцать тысяч?.. Я так и знал, что, прогуливаясь по Бульварам, я... — произнес Пальферин как бы про себя.
— Дорогой мой, вас надо поставить на ноги, — сказал, улыбаясь, Максим, — но не следует ограничиваться парой ног, их требуется, по крайней мере, полдюжины; посмотрите на меня, — я никогда не вылезаю из своего тильбюри...
— Боюсь, что вы попросите от меня чего-нибудь такого, что превышает мои силы!
— Нет, не попрошу! Речь идет о том, чтобы в течение двух недель влюбить в себя женщину.
— Девицу легкого поведения?
— Почему вы спрашиваете?
— Потому, что с такой это было бы невозможно; но если речь идет о вполне порядочной да к тому же еще и умной женщине...
— Да, об одной очень известной маркизе.
— Вам нужны ее письма? — спросил молодой граф.
— Ах, умница! — воскликнул Максим. — Нет, речь не о том.
— Значит, нужно ее любить?
— Да... притом в самом реальном смысле.
— Если придется выйти за рамки моих эстетических воззрений, то это для меня просто невозможно, — возразил Ла Пальферин. — Видите ли, в отношении женщин я сохранил кое-какую честность: мы можем им изменять, но не...
— Вот именно! — снова вскричал Максим. — Неужели я похож на человека, которому нужны грошовые подлости? Нет, ты должен прийти, ослепить, победить... Мой дружочек, я дам тебе двадцать тысяч франков сегодня вечером и десять дней сроку. До свидания. Встретимся у госпожи Шонтц.
