Блеск и нищета куртизанок - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗

Несмотря на то, что эти заметки представляют собою пересказ событий, уже известных из истории этой драмы, необходимо привести их дословно, чтобы показать роль полиции в Париже. Полиция располагает, как, впрочем, можно было видеть по справке, затребованной о Пераде, сведениями, почти всегда точными, о всех семьях и о всех лицах, жизнь которых не внушает доверия, а действия заслуживают порицания. Она берет на заметку всякое отклонение от нормального. Эта всеобъемлющая записная книжка, представлявшая собой баланс людской совести, содержится в таком же порядке, как книга записи состояний во Французском банке. Подобно тому как банк отмечает малейшие опоздания платежа, взвешивает кредитоспособность клиентов, ведет учет капиталов, следит за финансовыми операциями, точно так же ведет полиция учет добропорядочности всех граждан. Тут, как и в суде, невиновный может не бояться: подобные меры принимаются только в случае проступка. Самые высокопоставленные семьи не ускользнут от этого-ангела-хранителя, опекающего общество. Впрочем, строгость хранения тайны здесь равна широте власти. Великое множество протоколов полицейских приставов, донесений, заметок, дел – весь этот океан сведений дремлет недвижный, глубокий и спокойный, точно море. Случится ли какое-нибудь несчастье, совершат ли проступок или преступление, правосудие обращается к помощи полиции, и тотчас же, если существует дело на обвиняемого, судья с ним знакомится. Эти дела, где исследована вся прежняя жизнь человека, – лишь осведомительный материал, который никогда не выйдет из стен суда; правосудие не может в законном порядке предать его гласности, оно лишь черпает в нем сведения, пользуется им, вот и все! Эти папки являют собою как бы изнанку вышивки по канве преступлений, их первооснову, почти всегда скрытую от общества. Ни один состав суда присяжных не поверил бы этим документам, весь округ поднялся бы от возмущения, если бы вздумали на них сослаться на открытом заседании упомянутого суда. Словом, эта истина, обреченная лежать на дне колодца, как всегда и всюду. В Париже не сыщется судьи, который, если он лет двенадцать занимается своим делом, не знал бы, что суд присяжных, а так же исправительная полиция утаивают половину гнусных поступков, служащих как бы ложем, на котором долгое время пригревалось преступление, и не признал бы, что правосудие оставляет безнаказанными половину совершенных злодеяний. Если бы общество могло знать, как тщательно умеют хранить тайну служащие полиции, которые, однако ж, одарены памятью, оно чтило бы этих славных людей наравне с Шеверюсом 131. Думают, что полиция хитра, вероломна, а она чрезвычайно добродушна; она лишь наблюдает, как разгораются страсти, она получает донесения и хранит все эти памятки. Страшна она только с одной стороны. То, что она делает для правосудия, она делает и для политики. Но в том, что касается политики, она так же жестока, так же пристрастна, как покойная Инквизиция.

– Довольно, – сказал судья, вкладывая бумаги в дело, – это тайна полиции и правосудия. Судья решит, имеет ли все это какую-либо цену, но господин и госпожа Камюзо не должны знать об их существовании.

– Неужто тебе надо напоминать мне об этом? – сказала г-жа Камюзо.

– Люсьен виновен, – снова заговорил следователь, – но в чем?

– Мужчина, любимый герцогиней де Монфриньез, графиней де Серизи и Клотильдой де Гранлье, невиновен, – отвечала Амели. – Виновен во всем должен быть тот, другой.

– Но Люсьен его сообщник! – вскричал Камюзо.

– Хочешь меня послушать?.. – сказала Амели. – Верни священника дипломатии, он ведь ее лучшее украшение, и оправдай этого гадкого мальчишку, а потом найди других виновных…

– Очень уж ты бойка!.. – отвечал судья, улыбаясь. – Женщины устремляются к цели, не думая о законах, точно птицы в воздухе, где им ничто не ставит преград.

– Но, – возразила Амели, – дипломат он или каторжник, аббат Карлос укажет на кого-нибудь, чтобы выпутаться из дела.

– Я просто колпак, а ты – голова! – сказал Камюзо жене.

– Ну, ладно! Совещание закрыто, поцелуй свою Мели, уже час ночи…

И г-жа Камюзо пошла спать, предоставив мужу привести в порядок бумаги и мысли для предстоящего утром допроса обоих подследственных.

Итак, пока «корзины для салата» везли Жака Коллена и Люсьена в Консьержери, судебный следователь, позавтракав, разумеется, пешком шел по Парижу, что было принято при простоте нравов, существовшей среди парижских судейских, направляясь к себе, в свой кабинет, куда уж успели прибыть все бумаги, относящиеся к делу. И вот каким путем.

У каждого судебного следователя есть писец – некая разновидность присяжного секретаря из той неистребимой породы, что без наградных, без поощрений производит великолепные экземпляры прирожденных молчальников. Во Дворце правосудия не припомнят, со времени основания судебных палат и по нынешний день, ни одного случая нескромности со стороны писца-протоколиста при судебном следствии. Жантиль продал расписку, данную Самблансэ Луизой Савойской, а некий военный агент продал Чернышеву план русской компании, все эти предатели были более или менее богаты. Упование на место в суде, на должность секретаря, профессиональная честность – этого достаточно, чтобы обратить писца-протоколиста при судебном следователе в счастливого соперника могилы, ибо и могила стала нескромной со времени успехов химии. Этот служащий – перо самого следователя. Многие согласятся, что можно быть приводным ремнем механизма. Но быть гайкой? И все же гайка по-своему счастлива, – как знать, не из страха ли перед машиной? Протоколист г-на Камюзо, молодой человек двадцати двух лет, по имени Кокар, пришел рано утром на квартиру к следователю за бумагами и заметками, и в служебном кабинете все было уже приготовлено, пока сам судейский шагал, не спеша по набережной, поглядывая на редкости, выставленные в окнах лавок, и думая: «Как взяться за дело с таким молодчиком, как Жак Коллен, если это он? Начальник тайной полиции должен его признать, я буду делать вид, что исполняю свой долг, хотя бы только для полиции! Я предвижу тут столько всяких тупиков, что лучше, пожалуй, осведомить маркизу и герцогиню, показав им справки полиции. Тем самым я отомщу за отца, у которого Люсьен отбил Корали… Если я разоблачу таких отпетых злодеев, о моей ловкости заговорят, а друзья Люсьена скоро отрекутся от него. Впрочем, все это решит допрос…»

Он вошел к торговцу редкостями, соблазненный стенными часами Буль.

«Не погрешить против совести и оказать услугу двум знатным дамам – вот чудо ловкости!» – думал он.

– Помилуйте, и вы здесь, господин генеральный прокурор! – воскликнул вдруг Камюзо. – В погоне за медалями!.

– Это во вкусе всех судейских, – отвечал, смеясь, граф де Гранвиль, – по причине оборотной стороны медали.

И, постояв несколько минут в лавке, точно заканчивая ее осмотр, он пошел дальше по набережной вместе с Камюзо, который не мог усмотреть в этой встрече ничего иного, кроме случайности.

– Вам предстоит сегодня допросить господина де Рюбампре, – сказал генеральный прокурор. – Бедный молодой человек, я любил его…

– Против него много обвинений, – сказал Камюзо.

– Да, я видел записи полиции, но они основаны на донесениях одного агента, который не подчинен префектуре, – знаменитого Корантена. Вы не пошлете столько преступников на плаху, сколько по его милости скатилось неповинных голов, и… Но этот пройдоха вне нашей досягаемости. Отнюдь не желая оказывать давление на совесть такого следователя, как вы, позволю себе заметить, что, если бы вы могли предоставить доказательства полного неведения Люсьена касательно завещания этой девицы, стало бы ясным, что ее смерть была не в его интересах, ведь она давала ему чрезвычайно много денег!..

– Мы знаем достоверно, что эта самая Эстер была отравлена в его отсутствие, – сказал Камюзо. – Он поджидал в Фонтенебло мадемуазель де Гранлье и герцогиню де Ленонкур.