Наставники. Коридоры власти (Романы) - Сноу Чарльз Перси (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Это же очевидно, — втолковывал он Деспарду. — Три человека, не считая меня самого, согласились признать его компромиссным кандидатом. Можете вы что-нибудь на это возразить?
Утомленный Деспард отрицательно покачал головой.
— Вот и прекрасно, — сказал Кристл. — Значит, я имею право спросить Брауна, согласен ли он на выдвижение его кандидатуры. Вполне вероятно, что ни один из основных кандидатов не наберет абсолютного большинства. И нам необходимо к этому подготовиться. Я поговорю с Брауном завтра утром.
Кристл, казалось, ничуть не устал; удовлетворенно улыбнувшись — хотя его затея фактически провалилась, — он посмотрел на каминные часы и сказал:
— Вернее, не завтра, а сегодня. Утро-то уже наступило.
Глава сороковая
«МОЯ ЖИЗНЬ СЛОЖИЛАСЬ НЕУДАЧНО»
Измученный бессонной ночью, я проснулся на следующий день — семнадцатого декабря — около одиннадцати. За окном выл порывистый западный ветер, тяжелые тучи ползли над самыми крышами, утро было сырым и пасмурным. Днем ко мне зашел Рой, мы затопили в гостиной камин — не из-за холода, потому что западные ветры всегда приносят дождливую оттепель, а чтобы посидеть у живого огня, — и принялись обсуждать поведение Кристла. Почему он упорствовал — упорствовал вопреки здравому смыслу? Что его так обрадовало под утро? Может быть, ему хотелось доказать Брауну, что он остался верен их дружбе, хотя в предвыборной борьбе практически перестал поддерживать Джего? Да, он, несомненно, стремился продемонстрировать Брауну свою дружескую лояльность, это нам было ясно; но мы понимали, что он преследует и еще какую-то цель.
Нашу беседу прервал двойной, но неторопливый и спокойный стук в дверь.
— Дядюшка Артур собственной персоной, — объявил Рой, и мы приветливо улыбнулись входившему в гостиную Брауну. Но его ответная улыбка была вежливой, и только.
Он сел рядом с нами у камина, рассеянно посмотрел в огонь и озабоченно сказал:
— Я как раз думал повидаться с вами обоими. Мне передали, что вчера была названа моя кандидатура — без моего разрешения. Вы участвовали в этом?
Он был расстроен и возмущен. Я объяснил ему, какие мы с Роем взяли на себя обязательства.
— Меня по-настоящему обрадовала эта возможность, — сказал я. — Мне очень хочется, чтобы вы стали ректором. Это будет просто замечательно, если вы поселитесь в Резиденции.
Браун промолчал. Через несколько минут он сказал:
— Я знаю, что вы действовали из добрых побуждений.
— Доброта тут ни при чем, — возразил я. — Мы намеренно объявили, как мы к вам относимся.
— Я понимаю, у вас были добрые намерения.
— Кристлу представился случай заявить, что вы будете хорошим ректором, — проговорил Рой, — и он им воспользовался.
— Так он мне и сказал.
— И это правда.
— Он должен был сообразить, что я ни в коем случае не разрешу выдвигать сейчас мою кандидатуру, — проворчал Браун. — Я не хочу мешать Джего и вносить разлад в нашу партию, а, упомянув мое имя, Кристл только этого и добился. Мне очень жаль, что он так безответственно воспользовался моим именем. И я вынужден вам сказать, что, поддержав его, вы тоже поступили крайне безответственно.
— Мы сказали только то, что думали, — возразил я.
— Это-то мне понятно, — сказал Браун, стараясь сохранить свою всегдашнюю объективность. — Мне непонятно, как получилось, что вы, человек, безусловно, хладнокровный и проницательный, позволили вовлечь себя в эту безответственную авантюру. Уж вам-то должно быть ясно, что в нашем нынешнем и без того запутанном положении, да еще за три дня до выборов, нельзя противопоставлять своего союзника своему же кандидату — даже если вы говорите при этом только то, что думаете. Вы подыграли нашим противникам — ни больше, ни меньше. А меня использовали как пешку в этой игре.
— Вы разговаривали с Кристлом?
— Разговаривал. Я сказал ему, что не хочу быть пешкой в чужой игре — и не буду.
Браун полностью утратил терпимость, доброту и способность логически мыслить — при мне такого не случалось с ним ни разу, даже когда он узнал об измене Пилброу. Вышло так, что по вине Кристла он нарушил свой собственный «кодекс порядочности». Ему было приятно ощущать свою тайную власть в колледже, он с удовольствием ею пользовался, однако я давно заметил, что он скрупулезно придерживается выработанных им самим правил поведения и очень дорожит своей репутацией — его нежелание давить на Льюка в начале предвыборной кампании послужило этому наглядным примером. Он опасался, что коллеги могут счесть его пешкой в чужой игре или интриганом, который решил воспользоваться нашими трудностями и с помощью своего друга тихой сапой пробраться в ректоры. А кроме всего прочего, он обладал глубочайшим чувством собственного достоинства и был убежден, что линию своего поведения может определять только он сам.
Ну и, наконец, он был чрезвычайно практичным человеком, а поэтому еще злее ополчился на Кристла: он твердо знал, что у него нет ни малейшей надежды пройти сейчас в ректоры и что Кристл выдвинул его кандидатуру только для очистки совести. Он ясно понимал, понимал лучше, чем кто-нибудь другой, что колебания и внутренние противоречия перерастают у Кристла в непреклонную решимость жить и мыслить самостоятельно, — вот что приводило Брауна в бешенство, вот почему он так гневно обвинял нас с Роем. Кристл вырвался из-под его влияния и впервые за двадцать лет начал действовать ему наперекор. А ведь лиха беда начало — Браун предвидел, чем это может кончиться, а когда Кристл пришел к нему со своим предложением, он понял, что окончательно проиграл.
Браун распрощался с нами очень холодно, сказав перед уходом, что письменно известит всех членов Совета о своем категорическом отказе баллотироваться в ректоры. Я подозревал, что с нами он разговаривал гораздо резче, чем с Кристлом: при нем он наверняка сдерживался, а на нас откровенно сорвал свою злость.
Когда он ушел, Рой глянул на меня и сказал:
— Похоже, что у Джего не осталось никаких надежд, старина.
— Ты прав.
— Надо что-то сделать. Если мы перетянем кого-нибудь в свой лагерь, все, может, и образуется.
Мы решили поговорить сначала с Пилброу, а потом с Деспардом и сразу после чая отправились к Пилброу. Но ничего у нас не вышло. Рой пустил в ход все свое обаяние — он был обаятелен от природы и умел этим пользоваться. Он обхаживал старика, словно женщину: поддразнивал его, говорил серьезно, шутил, подольщался, насмешничал, даже пригласил погостить у него весной в Берлине, когда он опять поедет туда читать лекции, — все без толку. Пилброу по достоинству оценил Роев спектакль — ему нравились артистичные молодые люди, — но остался непреклонным: он считал, что обязан проголосовать за Кроуфорда. Я завел политический разговор, Рой превзошел в искусстве обольщения самого себя, но мы решительно ничего не добились, а хитрющий старикан вырвал у нас обещание пообедать в Лондоне на следующий день после выборов с каким-то писателем-эмигрантом.
В общем, мы ушли от Пилброу ни с чем, и Рой насмешливо сказал:
— Я навеки опозорился.
— Постарел ты, братец, вот в чем все дело.
— Отправляйся-ка ты к Деспарду один, — сказал Рой. — Если уж я не сумел повлиять на добряка Юстаса, то с Деспардом у меня и вовсе ничего не получится.
Деспард-Смит относился к Рою с недоуменно-опасливой подозрительностью, и после обеда я пошел к нему один. Он занимал квартиру в третьем дворике, по соседству с Найтингейлом и неподалеку от дома Джего. В трапезной его не было, и, поднявшись к нему, я увидел на большом прямоугольном сундуке возле двери присланные из кухни тарелки с обедом. Дверь была приоткрыта, но в гостиной никого не было, и огонь в камине уже погас. Я подошел к двери в другую комнату, постучал и, услышав весьма неприветливый отклик: «Кто там?», назвался. Деспард не ответил, в комнате послышался какой-то шум, а минуты через две щелкнул отпираемый замок, и дверь приоткрылась. Глаза у Деспарда были воспалены, он злобно посмотрел на меня и сказал:
