Бэлпингтон Блэпский - Уэллс Герберт Джордж (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Или еще:
«Эта война разоблачила всю фальшь женских притязаний на какое-либо благородство и самоуважение. Люди, которые умирали, веря в женщин, оставшихся дома, были счастливее тех, кто вернулся назад, чтобы утратить последние иллюзии».
Потом он принимался взывать:
«Понимаешь ли ты, что ты убиваешь душу человека, который всю жизнь свою построил на мечте о тебе? Представляешь ли ты себе, какое место ты занимала в моем воображении? С детства! Тысячу и одну мечту, которые сосредоточивались на тебе!»
Потом переходил к возвышенному стилю, впадал в высокопарный тон настойчиво домогающегося и в то же время властного самца:
«Если когда-нибудь женщина принадлежала мужчине, ты принадлежишь мне. По праву любви. По праву ответного желания. Ты милое, чудесное, неразумное создание, вернись ко мне, вернись в мои объятия! Забудь все, что я писал тебе в минуты горечи. Эта горечь свидетельствует лишь о том, что в моей любви бушуют все стихии, ненависть и вражда бороздят кровавыми вспышками огромное светлое пламя. Приди в мои объятия, о Маргарет, моя дорогая, любимая, моя прекрасная возлюбленная, моя жена! Нам нужно всего лишь несколько минут побыть в объятиях друг друга; и все воспоминания об этих страшных днях рассеются, как дым. Мы начнем новую жизнь, прощенные, забывшие и прощающие. Поплачь на моей груди. Возлюбленная моя, как памятен мне вкус твоих слез в тот день, когда ты впервые отдалась мне. Неужели ты могла забыть это незабвенное мгновение? И третьего дня в Кенсингтон-гарденс ты плакала. Плакала обо мне. Священные слезы. Нестерпимо сладостные слезы. Как они потрясли меня!»
Он набросал это в один присест, и, по мере того как это выходило из-под его пера, он чувствовал, что этот пламенный призыв является редким образцом почти недосягаемой красоты. Он убеждал себя, подавляя смутно шевелившиеся в нем сомнения, что эти строки сломят ее упорство, хотя все другие письма оказались бессильны. Кончив письмо, он по своему обыкновению тотчас же пошел опустить его. Но на этот раз, после того как письмо исчезло в ящике, у него не было такого тревожного чувства и опасения, как бывало обычно.
Он почувствовал, как в нем поднимается неудержимая жажда музыки, величественной, героической музыки, и увидал, что у него есть еще время попасть на концерт в Куинс-Холл, где исполнялся Бетховен. Он сидел, погруженный в возвышенные размышления, сочиняя новые и еще более убедительные послания.
На следующее утро он два раза звонил ей по телефону в госпиталь, надеясь поговорить с ней, но каждый раз ему отвечали, что она занята.
6. Папье-маше
Кто-то постучал в дверь его маленькой квартиры. Безумная надежда охватила Теодора. Он открыл дверь и увидал перед собой загорелого молодого человека в клетчатом костюме, чуть-чуть поплотнее и пониже его самого; незнакомец сразу, без всяких церемоний, вошел в маленькую переднюю.
— Вы мистер Бэлпингтон, — сказал он. — Да?
Лицо его показалось знакомым Теодору. Он чувствовал, что они где-то уже встречались, разговаривали, но не мог вспомнить, где. Он припоминал даже голос.
— Мне нужно сказать вам несколько слов, — заявил незнакомец.
— Мне кажется, я… не припоминаю вас, — сказал Теодор. — Мы с вами знакомы?
— По всей вероятности, нет. Я, видите ли, друг Маргарет Брокстед.
— А! — сказал Теодор. — Вот что!
— Вот именно, — сказал незнакомец и огляделся по сторонам.
— Пожалуй, лучше будет, если мы пройдем в комнату, — сказал Теодор и повел его в маленькую комнатку, в которой после смерти Клоринды секретер Раймонда, поместившись рядом с письменным столом, несколько загромождал пространство. Под окном с мягкими шторами стоял большой диван и возле него два высоких зеркала, одно выпуклое, другое вогнутое.
Незнакомец прошел через комнату, задумчиво посмотрел на диван и зеркала и повернулся.
— Послушайте, — сказал он, — вы надоедаете Маргарет вашими письмами и телефонными звонками.
— Разрешите спросить… Может быть, вы назовете себя?
— Лэверок. Я женюсь на Маргарет.
— Женитесь?
— Мы с ней решили это вчера.
— Вы в этом уверены?.
— Абсолютно.
Теодору следовало принять известие твердо, непринужденно и решительно, но вместо этого он почувствовал, что весь дрожит от ярости.
— В мире нет ничего абсолютно достоверного, — сказал он. Он присел на ручку кресла и жестом пригласил сесть своего гостя. Но Лэверок остался стоять.
— В настоящий момент речь идет главным образом о том, что Маргарет расстраивается и огорчается. Эти ваши письма…
Он внезапно вытащил из кармана пачку сложенных вчетверо листков бумаги.
— …расстраивают ее.
Он сунул письма обратно.
— Вот как, — сказал Теодор. Он глубоко засунул руки в карманы брюк. — Вряд ли они могли бы уж так ее расстраивать, если бы она приняла определенное решение.
— Вот в этом вы ошибаетесь, — сказал Лэверок и, наклонив голову набок, посмотрел на Теодора.
Он повернулся, сделал несколько шагов по комнате, вернулся обратно, снова посмотрел на Теодора, затем подошел и сел в кресло напротив него.
— Ну, конечно, — сказал он.
— Что — конечно?
— То же лицо, тот же голос, те же развинченные движения. Вы были у меня на освидетельствовании. После последнего германского наступления.
Теодор провел рукою по лбу.
— Что-то не припоминаю.
— Вас хотели расстрелять. Симуляция контузии после взрыва. Я солгал. Как-никак, я дал ложное заключение, чтобы спасти вас. И вот мы теперь снова встретились.
— Нет, — медленно произнес Теодор. — Где, вы говорите, меня видели? Я был ранен осколком снаряда. При чем тут симуляция?
— Нет? Но я очень хорошо помню. Ваш голос, ваши манеры. Я даже заинтересовался тогда. Это было в Мирвилле на Марне.
— Ничего подобного.
— Вы уверены?
— Ничего подобного. Я был отброшен снарядом и отравлен газами. Долго был без сознания. Но все это произошло не там. Совершенно определенно. И все это отмечено в моем послужном списке. Вы ошибаетесь. Я вас никогда в глаза не видал.
— Но в какой госпиталь вы были направлены в Англии? Не в госпиталь для военных невротиков в Уайтинг Семмерсе?
— Нам совершенно незачем входить во все эти подробности. Вы пришли говорить о Маргарет. Так и будем говорить о Маргарет.
— Как вам угодно, — угрюмо сказал молодой доктор. — Во всяком случае, вы должны прекратить этот поток писем и упреков Маргарет. Вы попытали счастья с нею. Теперь это кончено.
— Я не откажусь от Маргарет так легко, — ответил Теодор.
— А я думаю, что откажетесь, — невозмутимо сказал доктор.
Наступило долгое молчание.
— Мне хотелось посмотреть на вас, — промолвил молодой доктор. — Признаться, я никак не ожидал встретить такое поразительное сходство с моим пациентом. Но я хотел вас видеть. Я не считаю нужным скрывать от вас, что даже и теперь, даже после всех этих гнусных писем, она очень привязана к вам. Юношеская дружба. Юное воображение. Ну, так вот. Она сжилась с каким-то представлением о вас, которое вы разрушаете этой вашей вредной галиматьей. — Он ткнул пальцем в свой карман. — Не лучше ли вам постараться вести себя прилично и кончить эту историю так, чтобы у нее не осталось никаких омерзительных воспоминаний?
— Она моя любовница, — сказал Теодор.
— Была, — сдержанно поправил доктор. — Все это мне известно.
— Она… она неравнодушна ко мне.
Тон молодого доктора сделался несколько жестче, и лицо его побледнело.
— И это мне известно. Но это долго не продлится. Нет! И вы бы лучше придержали то, что собираетесь сказать. Что мне желательно от вас — что нам обоим желательно от вас, — это чтобы вы оставили ее в покое. Уезжайте из Лондона. Уезжайте куда-нибудь подальше с наших глаз. Уезжайте за границу.
— А если я этого не сделаю?
Лэверок пожал плечами.
— Придется как-нибудь с вами поступить, — сказал он.
— Что, собственно, вы можете сделать?
