Торговый дом Гердлстон - Дойл Артур Игнатиус Конан (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
— Едет кто-то! — воскликнул Стивенс. — Убирайся отсюда живее! Опекун не велел подпускать тебя к воротам.
— О, прошу вас, разрешите мне сказать несколько слов этой даме!
Стивенс угрожающе поднял дубинку.
— Убирайся! — злобно прохрипел он и, замахнувшись дубинкой, двинулся к Кэт. Кэт отшатнулась, и в это мгновение ее поразила неожиданная мысль. Собрав все силы, она бросилась что есть духу через парк. И как только она скрылась из глаз, Стивенс тщательно и неторопливо разорвал доверенный ему листок бумаги на мелкие клочки и развеял их по ветру.
Глава XXXIX
Проблеск надежды
Кэт Харстон, не помня себя, бежала через парк, спотыкаясь о корни, продираясь сквозь колючие кусты шиповника и ежевики, не замечая царапин, не ощущая боли, готовая смести все преграды на своем пути к освобождению. Быстро отыскав сарай, она, как и в прошлый раз, с помощью бочки взобралась на него. Встав на цыпочки, она окинула взглядом длинный пыльный проселок, пожухшие живые изгороди вдоль него и унылую железнодорожную насыпь по ту сторону проселка. Кабриолета нигде не было видно.
Впрочем, Кэт и не ждала, что он появится так быстро, — ведь она бежала наперерез, через парк, а экипаж должен был его обогнуть. Проселочная дорога, по которой ехал кабриолет, пересекалась с другим проселком под прямым углом, и этот второй проселок был ей отсюда хорошо виден. Кабриолет мог свернуть на этот проселок или проехать прямо. Если он не свернет, Кэт не сможет привлечь к себе внимание дамы. Кэт не сводила глаз с пересечения дорог, и ей казалось, что сердце у нее перестает биться.
Но вот она услышала скрип колес, и гнедая лошадка выбежала из-за угла. Кабриолет подкатил к перекрестку, и дама, словно в нерешительности, придержала лошадку, видимо, не зная, какой путь ей следует избрать. Затем она шевельнула вожжами, и лошадка затрусила прямо. Крик отчаяния вырвался из груди Кэт, когда она увидела, как разлетается в прах ее последняя надежда.
По счастью, мальчик-слуга, сидевший в экипаже, отличался завидной остротой слуха, нередкой, впрочем, в его возрасте. Он услышал возглас Кэт, обернулся и в просвете живой изгороди увидел над монастырской стеной женское лицо, которое смотрело вслед их экипажу. Он обратил на это внимание своей хозяйки.
— Может, повернем обратно, мэм? — спросил он.
— А может, все-таки не стоит, Джон, — сказала миловидная дама. — Каждый волен смотреть из-за своей садовой ограды, куда ему вздумается. Это еще не дает нам повода совать свой нос в чужие дела, не так ли?
— Так, мэм, но она же что-то кричала нам.
— Разве, Джон? Разве она нам кричала? Может быть, это частное владение, и мы не имеем права проезжать по этой дороге?
— Нет, она вроде как звала на помощь, словно на нее напал кто-то, — убежденно сказал Джон.
— Тогда поехали обратно, — решила дама и повернула кабриолет.
Кэт с упавшим сердцем уже начала спускаться со своего наблюдательного поста и вдруг застыла на месте, словно пронзенная электрическим током: она увидела, что гнедая лошадка появилась снова из-за поворота дороги и несется обратно вскачь с резвостью, совершенно необычной для этого четвероногого. От волнения девушка так побледнела, и вместе с тем лицо ее засветилось такой радостью, что подъехавшая в кабриолете дама больше не сомневалась: какие-то крайние немаловажные обстоятельства заставили эту девушку позвать на помощь.
— Что случилось, моя дорогая? — крикнула дама, натягивая вожжи, когда экипаж поравнялся с Кэт. Обращенное к ней с мольбой прелестное лицо мгновенно тронуло ее доброе сердце.
— Ах, сударыня, — понизив голос, быстро проговорила Кэт, — я с вами незнакома, но уверена, что это господь бог послал вас сегодня сюда. Меня держат взаперти за этой оградой и убьют, если никто не придет мне на помощь.
— Вас убьют? — воскликнула дама, откинувшись на сиденье и всплеснув от удивления руками.
— Поверьте, это так, — сказала Кэт, стараясь говорить как можно яснее и короче, чтобы ее слова звучали убедительнее, но чувствуя в то же время, что к горлу у нее подкатывает комок и она того и гляди разрыдается. — Мой опекун держит меня здесь взаперти уже несколько недель, и я твердо знаю, что живую он меня отсюда не выпустит. О, молю вас, молю, не думайте, что я не в своем уме! Я совершенно здорова, хотя, видит бог, после всего, что я здесь испытала, легко можно лишиться рассудка.
Выражение недоверия и сомнения, отразившееся на лице дамы, заставило Кэт поспешить с этим заявлением. И ее слова достигли своей цели. Они звучали так правдиво и такая тревога и страх были написаны на ее лице, что это не могло не рассеять сомнений незнакомки. Она подъехала еще ближе к ограде, следя, однако, за тем, чтобы лицо Кэт не скрылось из виду.
— Моя дорогая, — сказала она, — вы можете полностью мне довериться. Все, что только в моих силах сделать, будет для вас сделано, а там, где окажусь бессильной я, мне на помощь придут мои друзья. Меня зовут Лавиния, миссис Лавиния Скэлли, я из Лондона. Не плачьте, дитя мое! Расскажите мне все по порядку, и мы подумаем вместе, что нам следует предпринять.
Ободренная этими словами, Кэт утерла слезы, заструившиеся по ее щекам, когда она уловила в голосе незнакомки столь непривычную теперь для нее нотку участия. Ухватившись за толстый сук дерева, простертый над крышей сарая, она наклонилась к ограде и коротко поведала обо всем, что с ней произошло, стараясь все же ничего не упустить. Она рассказала о том, как опекун хотел во что бы то ни стало выдать ее замуж за своего сына, как она ответила решительным отказом и как после этого он внезапно увез ее из Лондона; описала свою жизнь в этом аббатстве и меры, которые были приняты, чтобы отрезать ее от всего мира, и, наконец, постаралась объяснить, почему пришла она к заключению, что ее жизни угрожает опасность. Закончила она свое повествование описанием утренней сцены, когда опекун пытался склонить ее к самоубийству. Лишь об одном умолчала Кэт — о том, что произошло накануне ночью: она боялась утратить доверие миссис Скэлли, подвергнув его столь суровому испытанию. Да она и себя уже почти сумела убедить в том, что этот ночной призрак — плод ее расстроенного воображения, и всему причиной ее болезненное состояние.
Закончив историю своих злоключений, она стала молить ниспосланную ей судьбой спасительницу сообщить ее друзьям в Лондоне, где она сейчас находится и какая ее постигла участь.
Миссис Скэлли внимательно слушала Кэт, и на лице ее попеременно отражалось то живейшее участие, то самое жгучее негодование. Когда Кэт умолкла, она несколько минут тоже сидела молча, погруженная в раздумье, а затем внезапно, подняв хлыст, с такой силой рассекла им воздух и такой гнев исказил при этом ее миловидные черты, что Кэт с испугом подумала, не мог ли ее рассказ чем-нибудь оскорбить эту даму. Но тут миссис Скэлли взглянула на Кэт и так ласково улыбнулась ей, что девушка поняла: она обрела наконец искреннего и готового прийти ей на помощь друга.
— Надо действовать, не теряя времени, — сказала миссис Скэлли. — Мы ведь не знаем, что у них на уме и какой они выработали план. Кто эти ваши друзья, о которых вы упомянули?
— Доктор Димсдейл. Его адрес: Филлимор-Гарденс Кенсингтон.
— А молодой Димсдейл — это не его ли сын?
— Да, — промолвила Кэт, и щеки ее слегка порозовели.
— Так, так! — лукаво улыбнувшись, воскликнула эта славная женщина. — Теперь мне все понятно. Ну, разумеется, чему ж тут удивляться. Помнится, я что-то слышала об этом молодом человеке. И об этих Гердлстонах слыхала тоже. Это коммерсанты из Сити, их фирма ведет торговлю с Африкой. Видите, мне уже все про вас известно.
— Вы знаете Тома? — изумленно спросила Кэт.
— Пожалуй, нам сейчас лучше не заниматься Томом, — добродушно заметила миссис Скэлли. — Когда женщины пускаются в разговор такого рода, тогда прости-прощай все самые срочные дела. А я сейчас хочу думать только о делах. Прежде всего я немедленно возвращаюсь в Бедсворт и посылаю весточку в Лондон.
