Труженики Моря - Гюго Виктор (читать хорошую книгу .txt) 📗

Против такой случайности нужен был щит. И он был у Жильята.

Надо было помешать приливу сразу вторгнуться в ущелье, надо было отвести сокрушительный удар, позволяя в то не время волне нарастать, загородить риф, но не лишить к нему доступа, не противиться приливу, но и не поддаваться ему, предупредить напор воды у входа, ибо в этом-то и заключалась опасность, заменить вторжение впуском, укротить лютую свирепую волну, превратив ее неистовство в кротость.

Надо было подменить раздражающее препятствие умиротворяющим.

Жильят, быстрый, как серна в горах или обезьяна в лесу, со свойственной ему ловкостью – а она сильнее силы, – пользуясь при головокружительных и опасных прыжках малейшим выступом, с веревкой в зубах и молотком в руке, то бросаясь в воду, то выскакивая из нее, плавая в бурунах, карабкаясь на скалу, отвязал перлинь, поддерживавший на весу уцелевший кусок борта Дюранды, плотно прилегавший к подножью Малого Дувра, сделал на концах перлиня нечто вроде петель и накинув их на огромные гвозди, вбитые заранее в гранит привязал его к скале; потом, повернув на этих петлях дощатое сооружение, похожее на подъемный затвор шлюза, поставил его боком, как перо руля, наперерез потоку, который толкнул и прижал один его край к Большому Дувру, тогда как другой держался на веревочных петлях у Малого Дувра; затем он укрепил свое заграждение на Большом Дувре, как это сделал на Малом, воспользовавшись вертикальным рядом гвоздей, тоже заранее вбитых в гранит, и крепко-накрепко принайтовил огромный деревянный щит к обоим утесам у входа в ущелье, накрест затянув цепь на этой плотине, словно перевязь на латах. Не прошло и часа, как перед приливом выросла преграда, и узкая улица в скалах точно закрылась воротами.

Жильят, воспользовавшись прибоем, с ловкостью настоящего акробата воздвиг этот мощный заслон, эту тяжелую громаду из балок и досок, которая, лежа на воде, была бы плотом а стоймя представляла собой стену. Фокус был проделан так быстро, что надвигающееся море, можно сказать, не успело опомниться.

Тут Жан Бар мог бы произнести те знаменитые слова с которыми он обращался к морским волнам всякий раз когда ему удавалось увернуться от кораблекрушения: «С носом остался, англичанин!» Известно, что, когда Жан Бар хотел оскорбить океан, он называл его «англичанином».

Перегородив теснину, Жильят подумал о ботике Он потравил канаты обоих якорей настолько, чтобы лодка могла подняться вместе с приливом; затем он проделал то, что в старину мореходы называли «завести шпринги». Жильят отнюдь не был застигнут врасплох, все было предусмотрено; знаток мог бы убедиться в этом по двум брам-гордень-блокам прикрепленным наподобие такель-блока к корме лодки; через них проходили два троса, концы которых были ввязаны в рымы обоих якорей.

Меж тем вода все прибывала; прилив рос, а в это время даже в тихую погоду удары волн достигают огромной силы То, что предвидел Жильят, сбылось. Вода яростно бросалась на заграждение, упиралась в него, дыбилась и пробивалась низом. В открытом море было волнение, в теснине – зыбь туда просачивались только струйки. Жилья? придумал что-то вроде Кавдинского ущелья [167] в море. Прилив был побежден.

VIII. Скорее осложнение, чем развязка

Опасная минута наступила.

Пора было спускать машину в лодку.

Несколько мгновений Жильят размышлял, обхватив лоб левой рукой и опираясь локтем о ладонь правой.

Потом взобрался на разрушенный пароход, одна часть которого, машина, должна была отделиться, а другая, корпус, – остаться на месте.

Он перерезал четыре стропа, прикреплявшие к правому и левому борту Дюранды четыре цепи трубы. Стропы были веревочные, нож справился с ними быстро.

Все четыре цепи, ничем не удерживаемые, свободно повисли вдоль трубы.

С Дюранды он быстро поднялся на свое сооружение, постучал ногой о балки, осмотрел тали, проверил блоки, ощупал канаты, потрогал подвязанные концы, удостоверился, что несмолепый трос не совсем промок, что все на месте, что все держится прочно, и, соскочив с балок на палубу, встал около шпиля на той части Дюранды, которую он оставлял на гибель. Тут-то и был его боевой пост.

Сосредоточенный, испытывая то волнение, которое помогает работе, он бросил последний взгляд на тали и, схватив напилок, стал перепиливать цепь, на которой все держалось.

В грохоте моря раздался скрежет напильника.

Цепь шпиля, привязанная к сей-талям, регулирующим движение, была прямо под рукой Жильята.

Вдруг послышался треск. Звено цепи, перепиленное больше чем наполовину, лопнуло; все сооружение закачалось.

Жильят едва успел подхватить сей-тали.

Лопнувшая цепь ударилась о скалу, все восемь канатов натянулись, выпиленная и вырубленная часть днища отделилась от судна, чрево Дюранды разверзлось, и под килем показалась чугунная плита машины, повисшая на канатах.

Если бы Жильят вовремя не схватил конец сей-талей, все рухнуло бы. Но его могучая рука не дрогнула, и машина начала спускаться.

Когда Питер Бар, брат Жана Бара, силач, умная голова и пьяница, бедный дюнкеркский рыбак, говоривший «ты» адмиралу Франции, спасал галеру «Ланжерон», терпевшую бедствие в Амблетезской бухте, он, для того чтобы вывести эту тяжелую плавучую громаду из бурунов и разбушевавшихся волн, связал морским тростником большой парус, скатав его валиком, – он рассчитывал, что камыш переломится и это позволит ветру надуть парус. Он уповал на хрупкость тростника, так же как Жильят – на разрыв цепи; здесь такая же дерзкая смелость увенчалась таким же поразительным успехом.

Конец сей-талей, схваченный Жильятом, держался крепко и действовал отлично. Напоминаем, что он был предназначен для укрощения сил, сведенных в одну-единственную и работавших согласованно. В этих сей-талях было некоторое сходство с булинь-шпрюйтом; только, вместо того чтобы брасопить парус, они удерживали в равновесии машину.

Жильят стоял, положив руку на шпиль, и как бы следил за пульсом своего изобретения.

Оно проявило себя во всем блеске.

Обнаружилось удивительное согласие действующих сил Пока машина, отделившись от Дюранды, спускалась к лодке, лодка поднималась к машине. Обломок крушения и спасательное судно, помогая друг другу, шли навстречу один другому. Они сами искали друг друга и наполовину облегчали свои труд.

Прилив, бесшумно взбухая меж Дувров, поднимал лодку и приближал ее к Дюранде. Он был не только побежден он был приручен. Океан стал частью механизма.

Нараставшие волны все выше поднимали лодку плавно потихоньку, почти бережно, как будто она была фарфоровая.

Жильят сочетал и соразмерял оба вида работы – работу воды и работу своего сооружения – и, застыв у шпиля, подобно грозной статуе, повелевающей сразу всеми движущими силами, приноравливал скорость спуска к скорости подъема прилива.

Тихо струилась вода, тали ровно работали. То было необычайное сотрудничество покоренных сил природы. Закон тяготения опускал машину – прилив в это время поднимал лодку. Притяжение небесных светил, то есть причина прилива, и притяжение земли, то есть причина тяжести тел словно сговорились служить Жильяту. Они подчинялись без колебания и без промедления: под воздействием человеческой воли эти пассивные силы превращались в деятельных помощников.

Работа подвигалась с каждой минутой, и расстояние между лодкой и машиной незаметно уменьшалось. Сближение происходило безмолвно, точно присутствие человека внушало ужас. Стихии был отдан приказ, и она его выполняла.

Почти в тот самый миг, когда вода перестала подниматься, перестали разматываться и канаты. Внезапно, но без толчка, тали остановились. Машина стояла в лодке, словно ее спустили туда руками, прямо, прочно, неподвижно. Плита равномерно опиралась о днище всеми четырьмя углами.

Дело было завершено.

Жильят растерянно огляделся.

Бедняга отнюдь не был баловнем жизни. Его точно подкосило огромное счастье. Он почувствовал слабость во всем теле; он, до сих пор не знавший душевного смятения, задрожал, увидев, что победа одержана.