Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович (книги онлайн полные txt) 📗
На что Мырда вновь зарделся румянцем и радостно заблистал очками.
— Спасибо, господа, — отвечал Павел Иванович, — я век не забуду вашей науки, хотя есть и не стану, потому как сыт. Однако премного благодарен за заботу о моей персоне. А вот свежим воздухом не отказался бы подышать. Думаю сие сейчас пошло бы мне на пользу.
— Что ж, господа, можно пройти на крыльцо, посидеть в креслах. Вечерами из сада идёт такой замечательный дух с прохладою, да к тому же распелись соловьи, можно будет послушать…, — согласился Груздь.
— Великолепно! Великолепно! — воскликнул Мырда, восторженно плеснувши ладонями и заговорщицки поглядывая на Павла Ивановича.
«Однако же странно! Может и вправду каким—нибудь манером проведал о «мёртвых душах»? Хотя навряд ли он мог узнать. Нет, право слово, странно!», — с удивлением подумал Чичиков, которому, к слову сказать, и самому не терпелось перемолвиться с Мырдою накоротке, с тем, чтобы договориться о купчих и решить всё что надобно не мешкая, нынешним же вечером, для чего, собственно, им и было высказано желание подышать вечерним воздухом. Охотницкое его чутье сулило тут Павлу Ивановичу немалый куш. Он совершенно был уверен, что в имении у Мырды точно есть, чем поживиться.
Усевшись в плетёные кресла, стоявшие вкруг стола украшенного уж сказанною нами выше синею вазою, обое приятели принялись усердно втягивать в себя носами летящий из сада вечерний воздух, показывая друг дружке тонкость натур своих, умеющих ценить подобные вот упоительные минуты отдохновения на лоне нашей восхитительной природы. Причём надобно заметить, что у Мырды сие получалось не в пример выразительнее, нежели у Груздя, вероятно по причине щучьего его носу.
— Однако, господа, и вправду каковы ароматы, какова прохлада, — сказал Чичиков тоже решивший вдохнуть летевший из сада ветерок. — Нет, право же, у вас, Потап Потапович, великолепный сад и хозяйство, как я понимаю, отменное.
— О, да! У Потапа Потаповича всё в хозяйстве ладится, не то, что у меня, — вставил словцо Мырда, может быть и для того, чтобы подольстившись к другу таковым манером лишний раз выказать ему горячую привязанность свою.
Однако Чичиков воспользовался сим обстоятельством по—своему. Состроивши во чертах лица своего участливое внимание, принялся он задавать уж хорошо известные нам вопросы и в самое короткое время выведал всё, что только было ему потребно. И надобно сказать знания эти возбудили его до чрезвычайности! Потому как одних только беглых мужиков числилось у Мырды более семидесяти, что же в отношении мёртвых душ, то тех и вовсе было полторы сотни.
— Бог мой! Сколько же у вас в таковом случае осталось живых, коли беглых и мёртвых более двух сотен наберётся? — спросил Чичиков.
— Да почитай, что никого уж и не осталось, — отвечал Мырда, — одни старики, числом около тридцати да с десяток баб с ребятишками — вот и всё моё имение.
— Печально, мой друг, печально! Ведь с такового имения доходов, надо думать, никаких – одни расходы? — сказал Чичиков.
— И не говорите, Павел Иванович! Разорение, чистое разорение. Лишь одна мысль и греет душу, что жертвы сии принесены не зазря, а были положены мною на алтарь науки и просвещения, — отвечал Мырда.
— А знаете ли что, любезный Фёдор Матвеевич, может статься, я мог бы несколько облегчить вам ваше положение…— начал было Чичиков.
— Облегчите, Павел Иванович, облегчите, — вступился за приятеля Груздь, уж видя в Чичикове миллионщика—мецената, — ведь более достойного человека, нежели Фёдор Матвеевич трудно и сыскать.
— Что ж, я готов подсобить, господа. Можно сказать, даже и с радостью, для чего хотел бы перемолвиться с Фёдором Матвеевичем с глазу на глаз, — напустивши на себя важность, мешавшуюся с таинственностью, сказал Чичиков.
— Должен вам заметить, милостивый государь, что у нас с Фёдором Матвеевичем нет друг от дружки секретов, так что говорить вы можете и в моём присутствии, безо всякой утайки, — сказал Груздь, сразу же насторожась и мрачнея.
— Так—то оно так, глубокоуважаемый Потап Потапович, однако для меня сие дело щекотливо. Посему и должен вас просить о снисхождении и позволить нам с приятелем вашим пройтись по саду вдвоём, для делового разговору, — отвечал Павел Иванович.
— И вправду, Потап Потапович, я со своей стороны не вижу в этом ничего дурного. Мы немного прогуляемся по саду с Павлом Ивановичем, а затем воротимся назад, — сказал Мырда, наступивши под столом Чичикову на ногу.
— Ах, стало быть вы опять за своё, милостивый государь. Стало быть, все эти годы вы лишь прикидывались любящим и верным другом, а стоило лишь появиться первому проезжему молодцу, как вы тут же теряете голову, позволяя себе в моём присутствии подобное поведение, — не на шутку принялся кипятиться Груздь.
— Позвольте, сударь, я никак не возьму в толк вашей претензии и обиды по отношению к моей персоне. Что касается господина Мырды, то вам, стало быть, виднее каковы у вас с ним дела, я тут мешаться не стану. Но свои дела я привык обделывать сам, без ненужных мне свидетелей. То же, что случилось мне просить у вас нынешним вечером приюта и ночлега вовсе не даёт вам права называть меня «первым проезжим молодцем». Потому как будет вам известно, пред вами стоит не кто—нибудь, а дворянин и полковник, служащий Третьего отделения, — сказал Чичиков, но на сей раз «Третье отделение», не произвело ожидаемого эффекту, может быть даже и по незнанию его Груздем.
— Мне прискорбно вам это говорить, — сказал Груздь, отвечая Павлу Ивановичу срывающимся от волнения голосом, — но признаться мне совершенно безразлично, сударь, кто вы и где служите. Ну, а коли вы столь щепетильны, то не смею вас более задерживать под моим кровом. Так что сей же час велю заложить вашу коляску, — с чем он и выкликал человека из дому, отдавши тому какие надобно распоряжения так, что минутами коляска уж была готова, словно бы её и не распрягали вовсе.
Увидавши, каковой оборот принимают дела, Чичиков не заставил себя долго упрашивать и велевши Петрушке сложить в коляску дорожный свой скарб, собрался уж трогаться со двора, когда из дому выбежал Мырда и, ухватившись за край коляски, задыхаясь проговорил:
— Павел Иванович, извольте обождать, я поеду с вами!
— Как пожелаете, воля ваша…— отвечал Чичиков, подумавши при этом: «Это очень даже кстати. Дорогою и сговоримся. И то правда, не упускать ведь таковой куш!».
Однако нынешний вечер и тут оказался несчастливым для Павла Ивановича, потому как вслед за Мырдою выскочил из дому Груздь с тем самым ружьишком в руках, что видели мы с вами висящим на стене под колоннадою дома, когда Чичиков лишь только ещё появился в сем странном имении.
— Ежели вы, Фёдор Матвеевич, сделаете нынче хотя бы шаг, то я застрелю и себя и вас! — кричал Груздь, размахивая крохотным ружьишком. – А вы, сударь, послужите причиною нашей с Фёдором Матвеевичем гибели! Посему не берите греха на душу и поезжайте скорее, — прокричал он скрыпучим своим голосом, оборотивши до Чичикова злое узкое лицо, нависавшее из—под непомерно широкого его лба.
Не сказавши на прощание ни слова, Павел Иванович велел Селифану трогать и чертыхнувшись в сердцах, покатил со двора. Уже проезжая по ведущей от дома отсыпной, розового гравия дорожке, Чичиков услыхал некия громкия вскрики и звон бьющегося стекла. То, видать, разбилась та самая синяя ваза, что стояла на круглом плетёном столе, а затем прозвучал и выстрел, за коим последовали вопли, стоны и призывы о помощи.
— Ну что, убило там кого, что—ли? — спросил Чичиков, которому мешал видеть происходящее во дворе усадьбы поднятый верх его коляски.
На что Петрушка, привставши на козлах где сидел он рядком с Селифаном, оглянувшись отвечал:
— Не, не убило. Да разве из такового убьёшь? Так только, хлобыстнуло по заду. Вона, как скачет по двору – «жердина»!
С чем Павел Иванович и отбыл из сего странного, чтобы не сказать опасного, места дабы попытаться найти иной кров, под которым возможно было бы скоротать ему ночь.
