Дочь священника - Оруэлл Джордж (книги хорошего качества .txt) 📗
– Нет. Мое предложение не совсем об этом.
До сей минуты Варбуртон, всячески избегавший демонстрировать свою лысину, красовался в широкополой шляпе мягкого серого фетра. Сейчас, однако, он шляпу снял и аккуратно положил рядом с собой. Голый череп, сохранивший остатки златокудрости только возле ушей, засиял исполинской розовой жемчужиной. Дороти слегка удивленно наблюдала.
– Шляпу долой, – объявил он, – дабы представить себя в наихудшем ракурсе. Через секунду поймешь почему. Разреши выдвинуть на твое рассмотрение вариант, не включающий умилительного возвращения к малюткам-скаутам и Дружным Матерям или пожизненного заточения в школьной темнице для девочек.
– Что вы имеете в виду? – спросила Дороти.
– Я имею в виду, не будешь ли ты – с ответом не спеши, обдумай хорошенько, я признаю ряд очевидных серьезных возражений, но все же не спеши – не будешь ли ты так добра, не выйдешь ли за меня замуж?
Дороти открыла рот от неожиданности. Немного побледнела. Поспешно, почти бессознательно отпрянула, насколько позволяла спинка дивана. Но Варбуртон не шевельнулся. Очень спокойно продолжал:
– Ты в курсе, разумеется, что Долорес (речь шла об экономке, экс-возлюбленной) год назад навсегда меня покинула?
– Нет-нет, нет-нет! – заволновалась Дороти. – Я не могу этого, нет! Разве не видно, что я… Я никогда не выйду замуж.
Варбуртон эту реплику игнорировал.
– Согласен, – рассуждал он с тем же идеальным спокойствием, – я не возглавляю список заманчивых женихов. Слегка, быть может, немолод. Мы, кажется, сегодня играем в открытую, так что я посвящу тебя в страшную тайну, сообщив, что мне сорок девять. К тому же трое детей и весьма скверная репутация. Такой брак вызвал бы у твоего отца, ну, скажем, немилостивый взор. И мой доход только семь сотен в год. Но все-таки? Не стоит ли тут поразмыслить?
– Я не могу, нет, – повторила Дороти. – Вы же знаете!
Ей казалось, что он, конечно, «знает», хотя ни ему, ни кому-либо другому она не объясняла причин отказа от замужества. И вполне вероятно, даже получив ее объяснения, он бы к ним не прислушался. Варбуртон снова заговорил, будто не замечая ее слов:
– Тогда позволь мне выдвинуть свой вариант как деловой контракт. Вряд ли необходимо подчеркивать несравненно большую ценность этого предложения относительно предыдущего. Я, как принято выражаться, не создан для супружества, и не стал бы просить твоей руки без дополнительно вдохновляющих практических мотиваций. Но разреши вначале изложить взаимовыгодные стороны. Тебе нужны дом и средства к существованию. Мне нужен покой и умиротворяющий регламента.
Я устал от доселе сопровождавших мой путь неких малоприятных особ, извини за упоминание о них, я предпочел бы остепениться. Поздновато, быть может, но лучше поздно, чем никогда. Кроме того, необходимо позаботиться о детях, бедных моих бастардах. Не жду, что ты найдешь меня ошеломляюще влекущим, – добавил он, задумчиво погладив лысину, – однако со мной можно неплохо ладить (с аморальными личностями, надо сказать, всегда проще). Планом намечены и некоторые преимущества для тебя. Почему, собственно, ты должна провести жизнь, разнося приходской журнал и растирая ноги престарелым деревенским богомолкам? Тебе станет повеселее замужем даже за таким супругом, у которого лысая голова и темное прошлое. Жилось тебе трудновато, горизонт тоже не слишком розовый. Ты реально задумывалась, какое будущее тебя ждет, если останешься незамужней?
– Не знаю. Не очень конкретно, – сказала Дороти.
Она успокоилась, потому что он не приставал, не лез со своими нежностями. Отвернувшись к окну, Варбуртон неожиданно тихо, так тихо, что сквозь стук колес она едва могла его расслышать, медленно заговорил. Вскоре его голос стал громче и зазвучал серьезностью, которой Дороти в своем беспечном друге даже не предполагала.
– Представь, какое будущее тебя ждет, – говорил Варбуртон. – Стандартное будущее женщины твоего сословия, не имеющей ни мужа, ни состояния. Давай представим, что отец твой проживет еще лет десять. Под конец он выкинет в трубу последний пенс. Желание пускать деньги на ветер продержит его живым столько, насколько хватит капиталов, и вряд ли дольше. За это время он сделается еще дряхлее, еще придирчивее, будет еще сильнее тебя тиранить, создавать еще больше проблем с торговцами и соседями. А ты все так же будешь биться в рабской суете, сражаясь, чтобы свести концы с концами, читая Дружным Матерям умные дамские романы, полируя алтарные подсвечники, выклянчивая на Органный фонд, изготовляя бумажные ботфорты для школьных пьес, стараясь держаться на высоте в интригах церковного курятника. И год за годом, зимой и летом, колесить на велосипеде из одного протухшего коттеджа в другой, чтобы там выдавать по грошику со дна благотворительной кружки и возносить молитвы, которым больше не веришь. Будешь высиживать церковные службы, вконец измучившие нудностью и бесполезностью. И каждый следующий год будет еще тоскливее и тяжелее от массы всяких мелких забот, которыми привычно нагружают «свободных» одиноких женщин. И не забудь, не всегда будет двадцать восемь.
Начнешь с годами отцветать, увянешь, взглянешь однажды утром в зеркало и вместо стройной девушки увидишь тощую старую деву. Ты, разумеется, будешь с этим бороться. Сохранишь и физическую форму, и манеру своих молодых лет – надолго сохранишь, слишком надолго. Знаешь ведь этот тип не молоденькой, но чрезвычайно бодрой девы с ее звонкими «потрясающе!», «просто чудо!», Такая симпатяга, такая миляга-молодчага, что всех немножечко тошнит. А как она ловко и весело играет в теннис, какая мастерица в домашних театральных затеях, с каким, совершенно юношеским, пылом скаутов тренирует и навещает прихожан! Она душа церковных вечеринок и неизменно, пока годы пробегают, продолжает видеть себя обаятельным славным парнишкой, и никак не умеет понять, что за спиной давно подсмеиваются над бедной, обманувшейся в надеждах старой девицей. А? Знаешь таких? Вот кем станешь, увы, непременно станешь, если, увидев этот путь, не постараешься круто свернуть. Ничего впереди другого, если не выйдешь замуж. Не вышедшие замуж женщины мертвеют – засыхают, как фикусы в темных гостиных. И самая дьявольщина в том, что они даже не чувствуют этого.
