Жгучая тайна - Цвейг Стефан (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Когда Эдгар увидел, с каким равнодушием от него уходит тот, кого он, несмотря ни на что, все еще боготворил, отчаяние охватило его. Ушел, даже не задев его плащом, не сказав ни слова. За что? Он не чувствовал за собой никакой вины. Самообладание, стоившее ему такого труда, изменило ему; насильно поддерживаемое бремя собственного достоинства соскользнуло с его слабых плеч, и он опять стал ребенком – беспомощным, покорным, каким был еще вчера. Против своей воли, уступая внезапному непреодолимому порыву, он догнал барона, загородил ему дорогу к лестнице и весь дрожа сказал сдавленным голосом, едва удерживая слезы:
– Что я вам сделал, что вы меня и знать не хотите? Почему вы со мной обращаетесь, как с чужим? И мама тоже. Почему вы всегда отсылаете меня? Разве я вам мешаю или я в чем-нибудь виноват?
Барон смутился. В голосе мальчика было что-то, что его пристыдило, тронуло. Ему стало жаль простодушного мальчугана. – Эди, ты дурачок! Просто я сегодня не в духе. А ты хороший мальчик, и я тебя очень люблю. – Он крепко потрепал Эдгара за вихор, но отвернулся, чтобы не смотреть в полные слез молящие детские глаза. Комедия, которую он разыгрывал, начинала его тяготить. Ему стало совестно, что он с таким холодным расчетом возбудил к себе любовь этого ребенка, и больно было слушать его тоненький, вздрагивающий от затаенных рыданий голос. – Ступай наверх, Эди, а вечером мы опять будем дружить, вот увидишь, – сказал он примирительно.
– И вы скажете маме, чтобы она не отсылала меня спать? Правда?
– Скажу, Эди, скажу, – улыбнулся барон. – А теперь иди, мне нужно переодеться к обеду.
Эдгар, успокоенный, поднялся к себе. Но скоро в его сердце опять застучал молоточек. Со вчерашнего дня он стал старше на несколько лет; неведомый гость – недоверие – уже прочно поселилось в его детском сердце.
Он ждал. Ведь скоро все должно было решиться. За обедом они сидели втроем. Время подошло к девяти часам, но мать не посылала его спать. Это встревожило его. Почему она, вопреки обыкновению, как раз сегодня позволяет ему так долго оставаться внизу? Уж не сказал ли барон об их уговоре? Он уже горько раскаивался в том, что побежал за бароном и так доверчиво излил ему душу. В десять часов его мать вдруг поднялась и простилась с бароном. И странно видимо, и он не удивился такому раннему уходу и не удерживал ее. Все громче стучал молоточек в груди мальчика.
Наступил решительный момент. Он, как ни в чем не бывало, без возражений последовал за матерью. Но дойдя до двери, он вдруг поднял глаза. И в эту секунду он поймал улыбающийся взгляд матери, брошенный через его голову в сторону барона, – взгляд, изобличавший тайный сговор. Итак, барон предал его. Вот почему мать так рано уходит – они решили сегодня рассеять его подозрения, чтобы он не мешал им завтра.
– Негодяй, – пробормотал он.
– Что ты говоришь? – спросила мать.
– Ничего, – процедил он сквозь зубы. И у него теперь есть своя тайна. Имя ей – ненависть, безграничная ненависть к ним обоим.
Молчание
Волнение Эдгара улеглось. Наконец, все прояснилось и стало на место. Итак – ненависть и открытая вражда. Теперь, когда он убедился, что он им в тягость, быть с ними сделалось для него изощренным, жестоким наслаждением. Он упивался мыслью, что мешает им, что может, наконец, сразиться с ними во всеоружии своей вражды. Первый вызов он бросил барону. Когда тот утром спустился вниз и, проходя мимо, ласково проговорил «Мое почтение, Эди», Эдгар, не глядя на него и не вставая с кресла, проворчал «Доброе утро», а на вопрос «Мама уже внизу?», не отрывая глаз от газеты, ответил «Не знаю».
Барон опешил. Что с ним случилось? – С левой ноги встал, да, Эди? – Как всегда, шутка должна была спасти положение. Но Эдгар только презрительно бросил «Нет», и опять углубился в газету. – Глупый мальчишка, – пробормотал барон, пожал плечами и пошел дальше. Война была объявлена.
С матерью Эдгар обошелся холодно и очень вежливо. Неловкая попытка послать его на теннисный корт потерпела неудачу. Горькая улыбка, приподымавшая уголки плотно сжатого рта, говорила о том, что обмануть его больше не удастся. – Лучше я пойду с вами гулять, мама, – сказал он с притворным дружелюбием и заглянул ей в глаза. Ответ явно не понравился ей. Она медлила и как будто искала чего-то.
– Подожди меня здесь, – наконец, сказала она и пошла в столовую.
Эдгар послушно остался ждать, но был настороже. Теперь в каждом слове своих врагов он усматривал злой умысел. Быстро развившаяся подозрительность делала его необыкновенно догадливым. Так, вместо того, чтобы дожидаться в вестибюле, как ему было сказано, Эдгар предпочел занять наблюдательный пост на улице, откуда он мог следить не только за главным подъездом, но и за всеми остальными выходами. Инстинктивно он чуял обман. Но он не даст им ускользнуть. Он спрятался за штабелем дров – в точности так, как в рассказах об индейцах. Через полчаса – он даже засмеялся от удовольствия – мать его и в самом деле вышла из боковой двери с чудесными розами в руках в сопровождении предателя-барона.
Оба казались очень веселыми. Радуются, что избавились от него и остались наедине со своей тайной? Болтая и смеясь, они направились к лесу.
Пора было действовать. Невозмутимо, как будто он попал сюда случайно, Эдгар вышел из-за дров. Очень спокойно, очень медленно подходил он к ним, чтобы вдоволь насладиться их смущением. Увидев Эдгара, его мать и барон обменялись недоуменными взглядами. Не спеша, точно его участие в прогулке разумелось само собою, он подошел к ним, не спуская с них насмешливого взора. – А вот и ты, Эди, мы тебя искали, – проговорила мать. «Врет! Как ей не стыдно», – подумал мальчик. Но губы его не разомкнулись. Тайну ненависти он крепко держал за стиснутыми зубами.
Все трое остановились в нерешительности. Каждый следил за двумя другими. – Ну, что ж, идем, – вздохнув, сказала мать Эдгара, с досады обрывая лепестки прекрасной розы. Легкое вздрагивание ноздрей выдавало ее гнев. Эдгар стоял, как будто это его не касалось, смотрел по сторонам, а когда они двинулись, приготовился идти за ними. Барон сделал еще одну попытку: – Сегодня теннисный турнир. Ты, наверно, никогда этого не видел? – Эдгар даже не ответил, только с презрением взглянул на него и сложил губы, как будто собираясь свистнуть. Пусть знает. Война шла в открытую.
Невыносимой тяжестью давило обоих непрошенное присутствие мальчика. Так колодники ходят с конвойным, тайком сжимая кулаки. В сущности мальчик ничего дурного не делал, и все же с каждой минутой все труднее становилось выносить его подстерегающий взгляд, влажные от невыплаканных слез глаза, угрюмую раздражительность и упорное молчание. – Иди вперед! – вдруг сердито сказала мать, встревоженная его назойливым вниманием. – Не болтайся под ногами, это мне действует на нервы. – Эдгар послушался, но через каждые несколько шагов он оборачивался, останавливался, когда они отставали, и взгляд его кружил вокруг них, словно Мефистофель в образе пуделя, опутывая их огненной сетью ненависти, из которой – они это чувствовали – им не вырваться.
Ожесточенное молчание словно кислотой разъедало их веселость, недоверчивый взгляд замораживал разговор. Барон уже не решался произнести ни одного льстивого слова, он со злобой чувствовал, что эта женщина ускользает от него, что с таким трудом разожженная в ней страсть остывает из-за страха перед этим надоедливым противным мальчишкой. Они снова и снова пытались завести разговор – и каждый раз он обрывался. Наконец, они отчаялись, и все трое молча шагали по дороге, прислушиваясь к шелесту деревьев и к собственным сердитым шагам. Мальчик задушил в них всякое желание разговаривать.
Теперь все трое были охвачены раздражением и злобой. Эдгар, мстя за предательство, упивался их бессильным гневом и в то же время с нетерпением и ненавистью ждал, когда этот подавляемый гнев вырвется наружу. Насмешливо прищуренными глазами окидывал он сердитое лицо барона. Он замечал, что барон бранится сквозь зубы и едва удерживается, чтобы не обрушить на него поток ругательств, и с злорадством наблюдал за все усиливающейся яростью матери; оба они явно жаждали предлога наброситься на него, устранить его или обезвредить. Но он не подавал ни малейшего повода. Его ненависть, взлелеянная долгими часами, научила его расчету, и он не делал ошибок.
