Сейчас и на земле - Томпсон Джим (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Так вот, подходит к стойке паренек из посыльных, что приходят за запчастями. На нем белая рубашка. Вейл тут же надевает перчатки. Баскен обходит стеллажи и входит в ворота.
– Кого я вижу, – радушно напевает Вейл, протягивая правую руку и одновременно натягивая перчатку, – дружище Джек! Куда это ты запропастился?
– Только без ваших шуточек, – говорит Джек, но руку протягивает. – Я в...
Вейл в мгновение ока снимает перчатку, хватает протянутую руку и энергично жмет ее.
– Как поживаешь, старина Джек? – спрашивает он, как следует втирая тому краску. – Как там, дождь не собирается? Не думаешь...
– Ах ты, сукин сын! – орет Джек. – Да пусти ты, мать твою. Я же сказал, что был в...
Сзади вырастает Баскен и хлопает его по спине, отпечатывая две синие ладони, и хихикает.
– Да что с тобой, Джек? – спрашивает он. – Хи-хи-хи. Испачкал свои ручки?
– А то нет! – орет Джек. – Этот чеканутый сукин сын... – И тут видит, что с его рубашкой. – Ах ты, ублюдок! – не своим голосом ревет он. – Смотри, что сделал с моей рубашкой. Чтоб тебе провалиться, если я...
Вейл хватает его и за левую руку и держит обе мертвой хваткой.
– Джек просто переутомился, – сообщает он Баскену. – Он перегрелся. Входи сюда, Джек. Здесь на двадцать градусов холоднее.
Он откидывается и пятится назад, пытаясь втащить бедного Джека за стойку. Баскен чуть не пляшет от ликования.
– Дай мне метлу, Дилли! – вопит он. – Мы проверим у старины Джека его – хи-хи-хи – простату. Не угодно ли массажик, Джекки? Хи-хи!
Я дал ему обычную кухонную метелку, и он, держась на почтительном расстоянии, чтобы не схлопотать удар ногой, медленно сунул поистершийся соломенный конец метлы Джеку промеж ног. Джек изворачивался и зашелся от смеха и ярости. Баскен нежно пощекотал ему яйца. Джек аж подлетел. Пока Баскен действовал своим орудием пыток, – а я в жизни не видел, чтоб к делу подходили с таким рвением, – Вейл тянул жертву. Так что в конце концов Джек стал перетекать через стойку. В самый разгар баталии появился Мун. Он стоял и смотрел, не проявляя никаких эмоций. Вейл повернулся к нему и спрашивает:
– Что-то нужно?
– Сколько вы еще будете возиться?
– Через минутку мы его обслужим.
– Лучше поторапливайтесь. А то скоро сюда охранник придет.
Еще через минуту Джек совсем перевалился через стойку. Вид у него был еще тот. Он еле стоял и ругался, впрочем довольно вяло.
– Вали-ка лучше отсюда, – бросил ему Мун. – Здесь находиться запрещено, только служащие отдела.
– Черт побери! – взвизгнул Джек. – Вы что, не видели? Или вы думаете...
– Ладно, давай отсюда, – повторил Мун. – Мне приказано не пускать вашего брата внутрь, и я это делаю.
Джек вышел за ворота, матерясь и пытаясь очистить испорченную рубашку.
– А ты, Дилли, иди со мной, – говорит Мун. – Отпечатай мне кое-что.
Я поплелся за ним к столу Гросса.
– Гросс, дай Дилли свой табурет, – говорит Мун. – Я хочу, чтоб он мне отпечатал кое-что.
Гросс встал:
– Я сам могу.
– Иди помоги Мэрфи перетащить пропеллеры в смотровую.
Гросс побагровел:
– Я считал, что меня взяли сюда учетчиком.
– А кто сказал, что нет?
– Так какого ж... так с какой... ах, черт! – И он в сердцах ушел.
– Здесь документация имеющегося дефицита. Перепечатай, Дилли, – сунул мне две от руки написанные странички Мун. – Первая документация дефицита на двадцать пять самолетов, вторая на пятьдесят и так далее. По мере реорганизации и расширения производства объем документации увеличивается.
– Значит, эта документация недостающих деталей, – говорю я, – перечень запчастей, которые необходимы для сборки двадцати пяти самолетов?
– Все точно. Обычно дефицит определяется по учетным книгам, но, поскольку их нет, я все составил сам. Смотри.
Вот первая графа – шпангоут переборки, номер Р-1198. Четыре на одну машину. Мы выпустили сорок для завершающей сборки, и сорок три у нас в запасе. Значит, дефицит семнадцать. Для двадцати пяти самолетов нужно сто деталей, восемьдесят три от ста – семнадцать.
– Понял, – говорю.
– Отлично. Отдашь мне оригинал и четыре копии; посмотрим, как быстро ты справишься.
Я вытер руки о штаны, вставил бумагу и копирку в машинку и принялся за работу. Естественно, я немного нервничал, и дело было не только в печатании. Не прошло и получаса, как я отстукал этот отчет по дефициту, – он чуть не полностью состоял из символов и цифр. В нем не было ни помарки. Не без гордости я вручил его Муну. Смотрит он на отчет, смотрит на меня.
– Это что за пятна?
– Должно быть, от этих болтов, что я таскал, – говорю, – но они совсем не заметны, а?
Вопрос чисто риторический, на мой взгляд. Листы были совсем чистые.
– Я не могу отдавать их в управление в таком виде, – говорит Мун.
– Ну что ж, – говорю. – Я помою руки и перепечатаю.
– Не надо.
– Да что тут такого, – запротестовал я. – Если сделал не так, должен переделать.
– Не надо, – снова говорит Мун. – Я дам Гроссу, пусть сделает.
– Но послушай....
– У меня все равно для тебя есть другая работа.
Остаток дня я делал коробки для запчастей – более отвратительную работенку придумать трудно. Коробки нам поставляются в виде плоских картонных заготовок. Берешь такую заготовку, сгибаешь по краям, мажешь клеем заделы. Затем как можно быстрее накладываешь на согнутые заделы края, перемазавшись при этом по локти, накладываешь на места склейки мешки с песком и ставишь на пол к другим. Когда клей высыхает, снимаешь груз, переворачиваешь и делаешь то же самое с другого бока, пока коробка не готова и остается только приделать ручку. Винты для ручек, как водится, расщепляют деревяшку, потому что, само собой, умудряешься сунуть их не так, как надо, и все начинай сначала. Клей как в том анекдоте про парня, продававшего его во время бума в Рейнджере, штат Техас, мне папа рассказывал. Один фермер сделал его сам по какому-то особому, ему одному известному рецепту и таскался по нефтяным скважинам на коляске, запряженной лошадью, пытаясь всучить его нефтяникам. Не дай Бог кому случится отрезать руку, уверял он, этот клей приклеит ее за милую душу, и она будет как новенькая, а если лопнет труба – капля клея, и готово. Если верить папе, – а он мне это рассказывал так часто, что, стоило ему завести свою песенку, я тут же сматывался, – дело было так. Как-то раз приезжает этот фермер на скважину, которую бурильщик только начал бурить, и тут от бура отскакивает какая-то железина и – вжик – разрезает лошадь фермера на две половинки. Фермер и глазом не моргнул, его этим не проймешь. Достает он банку со своим клеем и как ни в чем не бывало склеивает своего одра. Только тут он маху дал; склеить-то склеил, да шиворот навыворот: половинки перепутал. Так у коняги две ноги в одну сторону, две в противоположную, а так все путем. Только после этого скотина могла бежать без устали. Стоило ей чуть подустать, фермер перевернет ее задом наперед и гонит на другой паре ног.
Так вот... К полудню у меня на руки словно желтые перчатки надели. Как я и полагал, отмыть эту дрянь никакими способами невозможно. Сандвичи пришлось есть с ладоней, а сигарету надо было губами доставать из пачки. Гросс был явно в восторге, хотя на словах сочувствовал и еще раз уверил меня, что у Муна с головой не в порядке.
Когда я вечером пришел домой, Роберта потащила меня в ванную и чем только не отмывала мне руки – и мылом, и щеткой. И по-настоящему плакала. А после ужина она все не переставала жалеть меня, так что мы даже пошли в парк Балбоа и сидели там, пока все в доме не улеглись. Потом вернулись. Была полная тишина. Я пошел на кухню, чтобы попить воды, и слышал, как она закрывала жалюзи и подтаскивала кресло к двери. Я немного подождал. Свет в кухне оставил невыключенным. Роберта знает, как она выглядит, и любит, чтоб было немного света. Она единственная из всех известных мне женщин, кто так поступает. Вхожу я в спальню. Она уложила диванные подушки на пол и лежит на них, а ночная рубашка совсем спущена. Смотрит на меня, улыбается и поднимает ладонями свои груди. А сама такая белая, такая безумно красивая, с ума сойти, будто я вижу ее впервые. Я ее такой видел пять тысяч раз и сейчас вижу снова. Вижу будто впервые. И, как всегда, безумное желание охватывает меня. Как всегда. Так было, и так будет.
