Преступление - Томпсон Джим (читать книги полные TXT) 📗
Глава 3
Марта Тэлберт
Ну уж действительно! Честно говоря, я думала, что просто лопну от злости. Утром, когда не могла уже сдержаться.
Я надеялась выпроводить Ала до того, как выйдет Боб, и просто выпихивала его из дому. Но напрасно. Он тем утром не торопился, а Боб как раз спешил. Так что завтракали они вместе, и Господи ты Боже мой! Передать не могу, как это действовало мне на нервы! Это, конечно, бывает, но за завтраком — увольте! Я думала, с ума сойду. Да еще мой климакс.
Все казалось тихо-мирно, но я-то знала — это не надолго. Рано или поздно Ал выскажет Бобу что-то резкое, а тот брякнет что-нибудь в ответ или, еще хуже, промолчит. Вот этого я и опасалась. Вертелась подле них, смеялась, болтала что-то, в общем, только колпака с бубенчиками мне недоставало. Мне хотелось даже, чтобы скандал разразился поскорее, лишь бы не ждать — ей-богу, я иной раз думаю: хуже всего ожидание.
Наконец они, слава Богу, позавтракали, а не то минут через пять со мной случилась бы истерика. На прощанье Ал поинтересовался моим самочувствием и поцеловал меня, а Боб сказал: «Мам, может, тебе прилечь?». Не помню уж, что я отвечала, верно, какую-нибудь чушь. Чувствовала я себя как надутый шар, который вот-вот лопнет.
Вышли они вместе, воркуя как голубки, а у меня вся кровь прилила к лицу, словно от удушья. По-моему, никогда я так не злилась. Слушайте, если б было в моих силах схватить эту парочку и потрясти хорошенько, так у них бы все зубы повылетали. Ну, то есть они так испытывали мое терпение, а сами — как ни в чем не бывало. Они, они — да ладно! Говорить без толку.
Я подождала, приоткрыв занавеску в гостиной, пока они не скроются из виду, а потом просто рухнула на диван и стала рыдать. Правда. Можно было подумать, меня режут — так я выла. Потом наконец доплелась до зеркала в прихожей, увидала свои покрасневшие глаза и нос, как помидор, и рассмеялась. Мне полегчало.
Пошла на кухню, налила кофе. Поняла, что немного проголодалась, начала готовить себе завтрак и тут же разбила дюжину яиц. Понять не могу, отчего это так у Ала. Чтобы умный мужчина — а он, конечно, умный — делал такие глупости. Он же знает, я всегда ставлю коробку с яйцами в холодильнике на верхней полке с краю. Оттуда они могут упасть, я помню об этом и слежу за ними внимательно. Так нет, он приходит и задвигает их назад на нижнюю полку, где я, естественно, их не вижу. Начинаю шарить по полкам, и — нате вам! — вот они все. На полу. Не понимаю, как это у Ала получается.
Хорошо, что я вымыла пол накануне: я просто собрала это месиво и удалила скорлупу. И почувствовала себя совсем хорошо. Мне всегда помогает, когда я что-нибудь разобью; к тому же об ужине думать не надо — у нас будет хорошая яичница.
После кусочка тоста и кофе я переоделась. Бросила еще раз взгляд на письмо мисс Брендедж, порвала его и спустила в туалет. Мисс Брендедж — школьная учительница Боба, и сдается мне, занимайся она побольше своим прямым делом, у нее не оставалось бы времени на писанину родителям. Разумеется, Алу я про письмо не говорила. Они с Бобом и так ссорятся. Потому я Алу ничего и не сказала. Не надо. Кто же, кроме матери, знает своего сына лучше? Какая-то мисс учительница? У которой и детей-то в жизни не было?
Ну, может, конечно, где-то и есть. Должны бы быть. Эти женщины, которые годами одни тянут лямку, — уж я-то их знаю. Пускай они других дурачат, меня им не провести.
Имейте в виду, я не утверждаю, что она из таких. Я не склонна выносить суждения о людях, пока у меня не все факты на руках. Но все же это выглядит странно.
Впрочем, те, кто всегда критикуют других, не должны жаловаться, когда критикуют их самих. Всегда говорю: не судите, да не судимы будете.
И вот натянула я желтую короткую жакетку, накинула черно-зеленое пончо и стала похожа на шахматную доску в банановой кожуре. Ну и что! Выгляжу я, мне думается, как и большинство женщин моего возраста. Главное — сохранять опрятность, изящество и приличие.
Не понимаю, почему это я вечно покупаю не то?
Сама не знаю, как я вышла из дому после всего происшедшего. Но вот вышла и — такое уж утро! — конечно, первым делом увидела Фэй Эдлман, прогуливающуюся перед своим домом.
Нет, я в самом деле думаю: что бы ей там не поставить палатку и не жить в ней. И когда только она управляется по дому. Иногда специально за ней по полдня наблюдала, только чтобы проследить, зайдет она к себе или нет! Никогда. Заскакивала, чтобы перехватить съестного, и тут же обратно. Факт.
Первым является молочник и останавливается поболтать. За ним булочник, потом почтальон и мусорщик и уж и не знаю кто. Лишь бы в штанах. И не могут от нее отлипнуть. Она там стоит и болтает, и болтает; не хочу ничего сказать, но иной раз мне хотелось бы читать по губам. Вот было бы забавно.
Если позволяет погода — она в шортах или спортивных брюках — теснее некуда. И примерно то же носит сверху: наверное, ей приходится намыливаться, прежде чем это надеть. Но что бы она ни надела — разница невелика, — все равно кажется, будто на ней ничего нет.
Она это тоже знает, уж поверьте! Это все специально.
И вот так она выставит свою рыжую (крашенную хной, конечно) голову и пялится на кого-нибудь — мужчину, разумеется, — своими рыжими глазами и болтает что-то и ерзает. Хихикает и ерзает. И кокетничает с ним и опять болтает. Хихикает и ерзает. Стыдно смотреть, на самом деле.
Ну, она подождала, пока я окажусь с ней нос к носу, а потом заговорила так, словно только что меня увидала:
— О, Марта! Дорогая! И где это ты, скажи на милость, пропадаешь?
Я притворилась, что тоже только что ее заметила.
— Боже! Ты ли это, Фэй? А я тут все по дому. Ты ведь знаешь, каково вести хозяйство.
— Ну еще бы.
— На себя и времени-то не остается. Неделями из дому не выходишь.
— Надо выползать, Марта. Такое домоседство женщину старит.
— Да наверное. Только женщина и должна выглядеть как женщина. По-моему, нет ничего смешнее, чем если зрелая особа пытается разыгрывать из себя подростка. — Я усмехнулась пренебрежительно, оглядывая ее сверхтесный свитерок и медленно переводя глаза на тугие черные брючки. — Да, вспомнила, — сказала я. — Надо мне сменить стиральный порошок. От старого у меня все садится.