Примеры господина аббата - Корвин-Пиотровский Владимир Львович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
И ей самой сделалось радостно и светло, и она не противилась, когда он снял с нее легкие одежды и, взяв на руки, понес в темное место, куда луна не роняла своих лучей.
Он ласкал ее на ложе из мягких пахучих трав и первый назвал ее «Сосудом светлой радости».
Блаженный Мартин в своих стихах, посвященных святой Елизавете, так описывает это событие:
«В тот миг словно меч архангела Гавриила рассек ее утробу, и звезды задрожали у самых ресниц ее. И в чистейшей слезе отразилась луна и свет звезд».
Наутро же, получив отказ на свое предложение, граф Фома показал придворным, что и он умеет гневаться. Во дворе замка семи знатным баронам, со времени мятежа бывшим в заточении, отрубили головы.
В то лето страшная проказа покарала жителей страны. По улицам города нельзя было ходить, так велико было зловоние, исходившее от трупов и от живых, бродивших меж трупами. По ночам вой псов заглушал оклики часовых, стерегших замок от заразы, которую мог занести кто-либо.
В ту пору граф издал приказ, грозивший смертной казнью всякому, кто осмелился бы подойти к стенам замка ближе, чем на три тысячи шагов; запретил здоровым оказывать помощь больным во избежание заразы и всем прокаженным повелел уйти из города в глухие места, где нет людей.
Великий плач стоял тогда в городе, ибо мужьям приходилось бросать жен, родителям детей и невесте жениха.
Но во всех храмах призывали повиноваться этому приказу и ослушников отлучали от церкви, ибо сказано, что паршивую овцу должно изгнать из стада, а зараженный член отрубить.
В ту годину скорби и бедствий вышла из замка только юная Елизавета, раздала бедным все, что имела при себе, и пошла к болящим делить их печали и лишения.
В глухой пещере, что за городом в лесу, лежал тогда юноша, по имени Варфоломей. Еще недавно все девушки города заглядывались на него, так был он хорош собой, но теперь сама смерть не хотела подступиться к нему.
Он был страшнее смерти, все тело его покрыл один гнойный смрадный струп. Он лежал один в пещере, потому что даже прокаженные не хотели быть с ним вместе, и громко проклинал мать, родившую его, и тщетно призывал невесту, в ужасе бежавшую от него.
Прослышав о нем, отправилась к нему Елизавета.
Трудно ей было дышать одним с ним воздухом, но не было в сердце ее отвращения. Целый день она говорила ему слова утешения и призывала к вере в грядущую радость.
На все это он отвечал бранью и горьким смехом.
Какая может быть радость ему?
Тогда сбросила она с себя одежды, легла с ним рядом и, говоря ласковые слова, согревала его своей теплотой.
И была ему, как невеста, как мать и как жена.
И стал он ей братом и мужем.
И такой радостью просветлело его лицо, что перестало казаться страшным, и смерть подступилась к нему.
Слабыми своими руками вырыла Елизавета могилу, опустила туда тело супруга, засыпала землей и положила сверху камень, чтобы дикие звери не могли его вырыть.
И пошла дальше.
Она находила самых несчастных, самых обиженных и утешала их, как могла.
И когда того хотели, ложилась с прокаженными рядом и дарила их супружескими ласками, и они пили последнюю радость, какую она могла дать.
И все прокаженные прозвали ее — «Сосудом светлой радости», ибо никому не было от нее отказа.
И сколько ни пребывала она с больными, болезнь не приставала к ней, и с каждым днем красота ее увеличивалась.
И под конец на нее трудно было смотреть, так прекрасно было ее лицо, и так сияли глаза.
Целый год переходила она с места на место, погребая мертвых и служа живым, пока не пришла снова в свой город.
На воротах замка увидела она указ графа Фомы, дяди ее, которым она объявлялась лишенной престола за распутство и блуд.
И всем жителям предписывалось при встрече с ней схватить ее и доставить государю всемилостивейшему, герцогу Фоме, милостью Божьей.
Тогда села она на дорожный камень отдохнуть и собраться с силами. Но тут подошла стража и схватила ее.
Ее посадили в темницу и поставили верных часовых, чтобы она никуда не могла убежать. А ночью пришел к ней граф и гневно спросил, хочет ли она купить себе жизнь ценой одной ночи. Он был распален страстью и не мог от того громко говорить и только хрипел.
И Елизавета сказала ему: — «Нет».
После приходил к ней духовник ее, аббат Кароцци, говорил слова утешения, а когда она исповедалась во всех делах своих, то сказал:
«Давно уже, дочь моя, из-за тебя я жестоко истязую плоть. И не все ли тебе равно? Ты ведь принадлежала всем и каждому, неужели теперь ты откажешь тому, кто последний дает тебе слова утешения и надежды? Отдайся мне только раз, и я добьюсь отмены смертной казни».
И в первый раз разгневалась юница и велела ему выйти вон. И, когда монах выходил из темницы, стража расступилась в страхе от скрежета его зубов.
Утром палач на площади отрубил ей голову на шестнадцатом году ее жизни. Тело ее было оставлено на поругание уличной черни и лежало так два дня, а в другом конце площади валялась в пыли голова, завернутая в светлые косы.
Ночью проходили через площадь пьяные воины. Они громко пели песни, кричали и рассказывали друг другу непристойные истории.
Вот подошли они ближе и увидели мертвое тело, на вид ничем не отличавшееся от живого, но только необыкновенной красоты.
Тогда один из них подошел к трупу и ради озорства стал гладить белые груди, которые были, словно лилии на заре, когда кадят благовония Творцу. Другой со смехом наклонился, раздвинул ее колени и призывал товарищей посмотреть на то, что самой природой скрыто от посторонних взоров. И все громко веселились и подзадоривали друг друга к еще большим бесчинствам.
И тот, что подошел первым, по имени Петр, распалился грешной похотью.
Поощряемый пьяными товарищами и прельщенный красотой тела, он не сдержался и, расстегнувшись, стал творить с мертвой непотребство.
И вдруг, когда общее веселье достигло предела, вскочил в страхе и закричал:
«Клянусь Пресвятой Богоматерью, она девственна!»
И все смутились, ибо знали, что это труп блудницы.
В это время кто-то принес голову Елизаветы.
Петр посмотрел на нее и узнал ту, что впервые отдалась ему у фонтана ночью в саду.
И, громко закричав, бросился бежать прочь.
И его товарищи, гонимые страхом, бежали за ним.
Когда площадь опустела, из глухих переулков, прячась в тени домов, вышли люди. Это были прокаженные, которым под страхом смерти запрещен был вход в город. До них дошли уже слухи о казни Елизаветы, и они пришли взять ее труп и похоронить в уединенном месте, в лесу, возле могилы Варфоломея.
А Петр целую ночь блуждал по отдаленным улицам города, крича и плача, а, когда взошло солнце, все люди в страхе бежали от него прочь — весь он был покрыт проказой, и вид его был нестерпим для глаз.
И от него исходил такой смрад, что пришедшие объявить ему изгнание не могли подойти близко, а кричали издали и грозили кулаками.
Много дней проблуждал он в одиночестве, покинутый всеми, и пришел, наконец, в то место, где была могила Елизаветы.
Он знал ее уже раньше, но его не подпускали другие прокаженные, теперь же здесь никого не было.
Тогда упал Петр на могилу, охватил руками надгробный камень и горько заплакал, вспоминая свою первую светлую радость. Долго он плакал, а когда поднял глаза, то увидел, что невдалеке стоят прокаженные, указывают на него друг другу и тихо шепчутся.
Он подумал сначала, что это они сговариваются против него, но нет — они смотрели с благоговением и любовью. Тогда он посмотрел на свои руки, — они были чисты от проказы. Он сорвал с себя одежды и увидел, что все тело его чисто и прекраснее, чем когда-либо.
Тут он понял, что произошло чудо, из глаз его побежали радостные слезы, он тихо склонился и умер.
Тогда, все прокаженные бросились к могиле Елизаветы, припадали к ней грудью и получали исцеление по своей вере.
