Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич
— Павел шил шатры, чтобы не быть обузой. Христос сам плотничал в Галилее, и я уверен, что считался неплохим плотником. Когда я умру, я хотел бы, чтобы меня помнили не только хорошим священником, но и хорошим фермером.
— Этого достаточно для вас, для меня. Возможно, и для господа бога. Но достаточно ли этого для всех и каждого?
— Что вы имеете в виду?
— Вокруг нас полно чудес. Чудо апельсинового дерева. Чудо божественного замысла, не дающего слететь с осей разболтанным колесам вечности. Но люди жаждут знака, нового знака. Если они не получают его от бога, то обращаются к хиромантам, астрологам. И все это, — Мередит похлопал рукой по толстому фолианту, — указывает лишь на то, что люди требуют чудес на небе и на земле.
— И иногда получают их, — напомнил ему епископ.
— И иногда создают их сами, — возразил Мередит.
— Вы сомневаетесь в чудесах Джакомо Нероне?
— Я — адвокат дьявола. Сомневаться — моя обязанность, — Мередит печально улыбнулся. — Если подумать, странная задача стоит передо мной. Подвергнуть проверке проявления действий всемогущего бога, приложить канонический закон к создателю законов, по которым существует весь мир.
Епископ согласно кивнул.
— Да, пожалуй, проще думать только о Джакомо Нероне.
Блейз Мередит ответил со свойственной ему педантичностью.
— Соотношение приписываемых новому святому чудес с современным уровнем медико-правовых знаний — проблема проблем каждого разбирательства. На сегодняшний день предлагается следующее. Создать комиссию, которая утверждает критерии, соответствующие как медицине двадцатого столетия, так и жестким требованиям церкви. Исцеленный прибывает с полной историей болезни. Комиссия проводит тщательное обследование пациента, включая рентген и всевозможные анализы. Психические заболевания не рассматриваются. В расчет принимаются лишь глубокие поражения внутренних органов с достаточно предсказуемым исходом. Если отмечается полное выздоровление, после завершения обследования комиссия выдает временное удостоверение. Окончательное решение принимается два года спустя, после нового медицинского обследования.
— Этот метод считается достаточно надежным, — продолжал Мередит.
— Он позволяет нам заявить, что исходя из уровня знаний современной медицины имевшее место исцеление являет собой приостановление действий известных законов природы или произошло вопреки им. Но обычно мы имеем дело лишь с показаниями очевидцев, путаными историями болезни, в редком случае с подтверждением местного доктора. Возможно, чудо действительно произошло. Но в юридическом смысле, в соответствии с каноническими требованиями, доказать это очень и очень сложно. В принципе мы можем принять решение только на основании показаний неспециалистов, но стараемся этого не делать.
— А как обстоит дело в случае Джакомо Нероне?
— Из показаний сорока трех свидетелей, которые я прочел, только три в какой-то степени соответствуют каноническим требованиям. Первое — излечение старушки, страдавшей рассеянным склерозом, второе — мэра Джимелло Маджоре от травмы позвоночника, полученной во время войны. В третьем речь идет о ребенке, умиравшем от менингита, но выздоровевшем после наложения реликвии Джакомо Нероне. Но даже и они…
— Мередит помолчал, а затем продолжил тем же адвокатским тоном. — Даже они требуют более тщательного рассмотрения, прежде чем мы подумаем о том, чтобы принять их в качестве доказательств.
К его удивлению, епископ улыбнулся.
— Я сказал что-нибудь забавное? — поинтересовался Мередит.
— Нет, нет. Просто я спросил себя, а что происходило в старину, когда медицина только оформлялась как наука, а церковные законы были более лояльными. Вероятно, многие из тех чудес сейчас не признали бы таковыми?
— Скорее всего да.
— И есть святые, перед которыми преклоняются, хотя сведения о них столь невразумительны, что само их существование весьма сомнительно?
— Это так. Но я не понимаю, к чему вы клоните.
— Некоторые теологи, — холодно ответил епископ, — вновь протаскивают идею о том, что канонизация святого является непогрешимым решением папы, объединяющим всех верующих. С моей точки зрения, это достаточно спорное утверждение. Приобщение к святым основано на биографии и исторических сведениях о чудесах. И в то и другое может вкрасться ошибка. А каждый новый святой — добавление к календарю.
— Я согласен с вами, — нахмурившись ответил Мередит. — Но не понимаю, почему вы придаете такое значение мнению теологического меньшинства.
— Меня беспокоит не мнение, Мередит. Это тенденция. Тенденция скрыть суровую простоту веры под грудой комментариев, толкований, предположений, чтобы не только верующие, но все прочие не добрались до нее. Я сожалею об этом. Сожалею, потому что это нагромождение становится барьером между пастырем и людскими душами.
— Вы верите в святых, ваша милость?
— Я верю в святых, как верю в святость. Я верю в чудеса, как верю в бога, который может приостановить или повернуть вспять действия введенных им законов. Но при этом я убежден, что почерк бога ясен и прост, чтобы написанное могли прочесть все люди доброй воли. И я сомневаюсь в его присутствии там, где налицо путаница и противоречия.
— Так же, как и я сомневаюсь в чудесах Джакомо Нероне?
Епископ ответил не сразу, но отошел на несколько шагов и, погруженный в свои мысли, вгляделся в зелень апельсиновых деревьев и гладь воды, над которой мужчины, раздетые по пояс, устанавливали ворота шлюза. Не оскорбил ли я его, испугался Мередит. Затем епископ вернулся.
— Я много думал в последние дни, Мередит. И молился. Вы вошли в мою жизнь в критический момент. Я — епископ церкви и в то же время зачастую нахожусь в оппозиции к тому, что говорится и делается в Риме, не в вопросах веры, но дисциплины и политики. Я убежден в своей правоте, но осознаю опасность, грозящую тем, кто идет своим путем, опасность впасть в гордыню и погубить все, чего надеялся достичь. Вы были правы, сказав, что я боюсь перста господнего. Это так… Я сижу на вершине. Я подчиняюсь только папе. Я одинок и часто нахожусь в тупике… как в случае с Джакомо Нероне. Я сказал вам, что мне не нужен святой. Но вдруг он нужен богу? Потом появляетесь вы, человек, отмеченный печатью смерти. Вы тоже в тупике и боитесь перста господнего. Я вижу в вас брата, которого готов полюбить и довериться всем сердцем. Оба мы сейчас ждем знамения… луча света, что прорежет окружающую нас темноту.
— Ночью я лежу без сна, — ответил Мередит. — Я чувствую, что жизнь покидает меня. Когда приходит боль, я плачу, но в слезах нет просьбы о милосердии, лишь страх. Я встаю на колени и молюсь, но слова пусты, как сухие тыквы, гремящие в тишине. Темнота страшит меня, а рядом никого нет. Я не вижу знамений, лишь символы противоречия. Я стремлюсь раскрыть душу вере, надежде, милосердию, но воля моя словно сухая былинка в ветрах отчаяния… Я рад, что вы, ваша милость, молитесь за меня.
— Я молюсь за нас обоих, — ответил Орелио, епископ Валенты. — И молитва привела меня к решению. Мы должны просить о знамении.
— Каком знамении?
Епископ ответил после короткой паузы.
— Вот какой должна быть наша молитва: «Если в твоей воле, о боже, показать добродетели слуги твоего, Джакомо Нероне, покажи нам это в теле Блейза Мередита. Верни ему здоровье и вырви из объятий смерти».
— Нет! — вскрикнул Мередит. — Я не смогу! Я не посмею!
— Если не для себя, то для меня!
— Нет! Нет! Нет! — отчаянно отбивался Мередит, но епископ не отступил.
— Почему нет? Вы отрицаете всемогущество?
— Я верю в него!
— Или милосердие?
— И в это тоже!
— Но не для себя?
— Я не совершил ничего, чтобы заслужить его.
— Милосердие дается, а не зарабатывается. Даруется просящему, а не покупается добродетелью.
— Я не решусь просить об этом, — голос Мередита звенел от страха. — Я не решусь!
— Вы попросите, — мягко настаивал епископ. — Не для себя, но для меня и таких же несчастных, как я. Вы произнесете эти слова, даже если бы они ничего не значили, потому что я, ваш друг, прошу вас об этом.
