Городской мальчик - Вук Герман (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
– Вот что, Ленни. Сейчас пойдешь со мной и отмоешь коня.
– Как же, дядя Сэнди, – пропищал фальцетом Ленни, – я ведь медсестра. Я лечу людей, а не коней.
Клифф наскочил на Ленни, обхватил его, опрокинул на землю и навалился сверху. В один миг он оседлал Ленни, коленями прижав его руки к земле.
– Отмоешь коня?
Огорошенный тем, что оказался на спине, Ленни все же не спасовал:
– Помилуйте, дядя Сэнди, какое грубое обращение! Вслед за этим он получил звонкую пощечину.
Клифф сохранял на редкость невозмутимое выражение лица, только в момент удара оскалил зубы.
– Теперь отмоешь коня?
Ленни выгнулся дугой и сбросил Клиффа. Оба вскочили на ноги. Ленни поднял кулаки на изготовку и драчливо заплясал на месте.
– Исподтишка нападать, да? – прорычал он. – Ладно, братец Помойкин, ща я тебя разделаю!
Один из воспитателей крикнул:
– Дядя Сэнди, разнять их?
Дядя Сэнди, по-прежнему стоявший в нескольких футах, прислонясь к притолоке Двенадцатой хижины, ответил:
– Если ты обращаешься ко мне, то до пяти часов меня зовут Клиффом. Дядя Сэнди, похоже, пытается силой насадить дисциплину в нашем лагере. Советую ему не миндальничать.
Ленни легонько ткнул Клиффа кулаком в грудь. Клифф неловко поднял руки для защиты и широко расставил ноги. Еще трижды Ленни бил его, не то чтобы очень больно, и, наконец, Клифф ответил размашистым боковым ударом и промахнулся на целый фут. Кулачный боец в халате медсестры громко расхохотался и со всей силы ударил Клиффа в голову. Клифф покачнулся, потом напрыгнул на Ленни и, в точности как в прошлый раз, повалил его в пыль. Сидя верхом на атлете, он принялся потчевать его гулкими пощечинами, эхо которых наверняка слышалось в окрестных горах.
– Будешь мыть коня? Будешь мыть коня? Будешь, будешь, будешь?
Ленни дергался и извивался, но никак не мог сбросить противника. У Клиффа глаза налились кровью, и всякий раз, как он ударял Ленни, на его лице появлялась одна и та же мучительная гримаса, словно прихватывало больной зуб. Хрясь! Хрясь! Хрясь! Ленни, выгибая спину и изворачиваясь, предпринял две отчаянные попытки избавиться от обидчика, но Клифф удержал свою позицию. Хрясь! Хрясь! Ленни распластался на земле.
– Помою я его! – раздался сдавленный крик из уст образцовой Личности.
Клифф тотчас встал, помог встать Ленни и протянул ему руку.
– Ленни, мир? – предложил он.
Халат на атлете был уже не белым, а черным, измятым и порванным. Волосы свисали на глаза, а на щеках пылали отметины, оставшиеся после разъяснительной беседы. Он зыркнул на Клиффа из-под сведенных бровей, оглянулся на зрителей, потом коснулся руки Клиффа и побежал к своей хижине.
– Я веду коня в конюшню, – крикнул ему вдогонку Клифф. – Идем со мной.
– Когда надо будет, тогда и приду, – послышался из хижины сердитый ответ.
Клифф повернулся к одному из воспитателей в мальчишеской одежде.
– Поручаю вам, Арахис Вишник. Если через десять минут он не будет в конюшне, приведите его, пожалуйста.
– Сделаем, дядя Сэнди, – ухмыльнулся тот.
Однако Ленни явился в конюшню своим ходом всего через одну-две минуты после братьев и удрученного коня. Клифф уже начал скрести Умного Сэма с помощью большой щетки и теплой мыльной воды. Он без слов передал эти принадлежности Ленни и, пока насупленный атлет готовился уничтожить следы своей проделки, подошел к коню спереди и обнял его.
– Теперь все будет хорошо, Умный Сэм, – проговорил Клифф. – Ну, пока. Счастливо оставаться. – Он похлопал животное по носу и вышел из конюшни.
Герби поспешил следом со словами:
– Ну, ты даешь, так больше ничего и не скажешь коню на прощание?
Клифф окинул брата затуманенным взором:
– А что еще говорить?
– Я-то думал, ты его любишь.
– Ну, люблю.
– Черт, ну тогда скажи, что тебе жаль расставаться с ним, что ты будешь скучать и всякое такое. Неужели ты никогда не читал этого стихотворения – «Прощание араба со своим скакуном»? В нем уж никак не меньше пятнадцати строф. Вот тот мужик прощается с конем по-настоящему.
– А, читали в шестом классе, – сказал Клифф. – Так то стихотворение. – Он уставился в землю на секунду-другую. Потом добавил: – Герб, будь другом, а? Спустись и скажи дяде Сэнди, что я хочу сложить с себя обязанности. Сейчас ты можешь отдавать распоряжения. Все равно осталось только часа два.
Клифф развернулся кругом и опять вошел в конюшню. Герби постоял немного в нерешительности, но любопытство взяло верх. Он приблизился к двери и заглянул украдкой. Ленни, вытирая руки старой газетой, направлялся с удивленной улыбкой к выходу. А Клифф, с блаженной молчаливой улыбкой, любовно мыл Умного Сэма.
Мы говорили уже, что в День лагеря мистер Гаусс имел обыкновение исчезать. Себе и воспитателям он объяснял это тем, что хотя ему и жаль лишаться такого удовольствия, однако шутовство несовместимо с его «символическим престижем».
Мистер Гаусс очень заботился о своем символическом престиже. Выступая перед воспитателями в начале каждого сезона, он обязательно ввертывал это выражение и старательно разъяснял его смысл. Суть его ежегодных наставлений сводилась к тому, что на своем посту директора он не просто мистер Гаусс – обычный человек, но символ лагеря «Маниту», а посему должен вести себя соответственно и должен просить, чтобы и воспитатели вели себя соответственно, то есть постоянно поддерживали его символический престиж. Говоря попросту, это означало, что воспитатели обязаны выказывать ему уважение даже вопреки своим истинным чувствам. По-чиновничьи здравое правило, оно встречается во всех учреждениях. Да штука-то в том, что не одним символическим престижем объяснялось исчезновение мистера Гаусса в День лагеря. Он не умел плавать и от рождения панически боялся воды, поэтому мысль о неожиданном купании наводила на него ужас. Однако это обстоятельство никогда не упоминалось.
Хозяин лагеря полеживал на своей кровати в доме для гостей, обложенный подушками, облаченный лишь в неизменные зеленоватые шорты, мирно прихлебывал охлажденный кофе и листал книжное обозрение в воскресном номере «Нью-Йорк таймс» месячной давности. Мистер Гаусс любил рецензии на книги. В изнурительной погоне за мелкими барышами он не успевал читать, между тем, как, работнику просвещения, ему было положено хоть изредка следить за новинками литературы. Из рецензий он узнавал названия произведений и имена писателей, и это позволяло при случае должным образом украсить беседу. Мистер Гаусс как раз старался запечатлеть в памяти сюжет ныне забытого романа, который благожелательный критик сравнил с творениями Диккенса и Филдинга, когда в дверь постучали. Директор взглянул на часы. Оставался час до пяти, когда закончится День лагеря и будет безопасно произвести вылазку.
– Кто там? – сердито спросил он.
Раздался голос работника:
– Тут подъехала миссис Глостер со своим шофером. Он ставит машину на стоянку, а она сидит на веранде. Дай, думаю, скажу вам.
Мистер Гаусс вскочил с кровати, воскликнув:
– Спасибо, Элмер. Передайте ей, что я буду сию минуту, ладно?
– Угу, – отозвался голос.
Миссис Глостер была матерью несчастного Живчика, а также четырех девочек, которые все были воспитанницами лагеря. Она была самой богатой из родителей, и ее покровительство привело в «Маниту» еще с десяток детей. Это, возможно, объясняет, почему мистер Гаусс кинулся одеваться с комичной поспешностью, которая серьезно повредила бы его символическому престижу, окажись рядом посторонние. Он натянул свои лучшие белые фланелевые брюки, белоснежную рубашку с короткими рукавами, белые носки и побеленные мелом штиблеты, которые приберег на обратный путь. Скрючился, чтобы увидеть себя в наклонном зеркале дешевенького комода, торопливо причесал свои несколько волосинок и выбежал из комнаты, на ходу прихватив с полки зеленые очки.
Миссис Глостер, маленькая, хрупкая, ясноглазая дама в элегантном сером дорожном костюме, сидела на веранде в кресле-качалке, покуривая сигарету и постукивая ножкой. Она взяла себе за правило каждый год приезжать в лагерь и увозить своих детей домой на автомобиле, чтобы избавить их от грязного, душного поезда, в котором мучились все другие дети. При виде владельца лагеря она бросила сигарету и растерла ее носком туфли.
