Солдатами не рождаются - Симонов Константин Михайлович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
– Завалишин, – отыскав в конце столбика против цифры «16» слово «пленный», сказал Синцов, – передайте Первому, что срочно отправил к ним шестнадцать. Поняли меня? Посмотрите там у себя. Повторяю: шестнадцать. Посмотрели?
– Сейчас посмотрю, – сказал Завалишин. – Посмотрел.
– Скоро будет у них. Предупредите, чтобы подготовили… – Синцов не хотел произносить по телефону слово «переводчик» и потому сказал: – Ну, кто нужен для разговора с «шестнадцать», поняли?
– Понял.
Синцов положил трубку и приказал Рыбочкину:
– Лично отведите его прямо в полк, да побыстрей. Бойца с собой возьмите, – кивнул он на того солдата, который привел перебежчика.
– Я и один доведу, – сказал Рыбочкин.
– А в дороге обессилеет, свалится, на горбу потащите? – спросил Синцов.
– Выполняйте приказание. И для доморощенных переводов не задерживайтесь. Без вас допросят.
– Воллен вир коммен, – сказал Рыбочкин немцу.
Немец не понял слов, но хорошо понял жест, которым солдат подтолкнул его в плечо. Понял и вопросительно посмотрел на Синцова.
– Эссен, эссен, – сказал Синцов, показав пальцем на стиснутый в черной руке немца хлеб. – Аллес гут.
Немец пошел из землянки, и Синцов невольно посмотрел ему вслед. У выхода из землянки, прижавшись к стене, пропуская мимо себя немца, стоял неизвестно откуда взявшийся мальчик в полушубке и ушанке, с автоматом на шее.
– Это еще кто такой? – спросил Синцов.
Мальчик повернулся на его голос. Он был высокий и щупловатый – маленькое, худое, детское лицо с черными злыми глазами.
– А, явился! – сказал Ильин. – Кто тебя звал?
– Мне сказали, что товарищ комбат пошел к Чугунову, и я тоже пошел. Я службу несу.
– Самовольничаешь ты, а не службу несешь. Велел тебе, чтоб пока на глаза не совался, – сердито сказал Ильин и повернулся к Синцову: – Товарищ старший лейтенант, это ординарец Поливанова, такого уж он сам себе выбрал. У Поливанова год был. Остался на ваше усмотрение.
«Надо будет поскорей заменить», – подумал Синцов, но говорить этого вслух не стал. Его поразило лицо мальчика: выражение неутоленной ненависти, с которым он повернулся после того, как смотрел на немца.
– Раз службу несешь, – сказал Синцов, – должен был выполнить приказание.
– Прикажете идти? – держа руки по швам, сказал мальчик, на лице его по-прежнему было все то же непроходившее выражение.
– Теперь со мной пойдешь, когда я пойду.
– Между прочим, – сказал Ильин, – солдат, что немца нашел, тот самый Васильков, что я вам говорил.
– Что? – услышав «Васильков», спросил отвлекшийся по своим делам Чугунов.
– То, что слышишь, – сказал Ильин. – По дороге сюда рассказал новому комбату, как ты учудил. Пусть знает, что ты за птица.
– А я не птица, товарищ младший лейтенант, а командир вверенной мне роты, – огрызнулся Чугунов. Его резкий тон заставил Синцова оглянуться.
Но в землянке уже никого не было, кроме них троих. Мальчик-ординарец исчез.
«Значит, не приучен тереться возле начальства», – подумал Синцов.
– А насчет Василькова разрешите доложить свои соображения, товарищ старший лейтенант, – обратился Чугунов к Синцову.
Синцов не собирался расспрашивать, но раз сам хочет, пусть говорит.
– Слушаю вас.
– Васильков сам попросился сползать на ничейную землю, заявил, что там человек. И я разрешил. Если б не разрешил, он подумал бы, что я не верю в него. А раз так – он уже не солдат. А я, когда верил, знал, что за свою веру своей головой отвечаю.
«Эх, голова, голова наша командирская! – подумал Синцов. – Сколько раз под горячую руку обещали и снять ее и оторвать, а ничего, все еще держится на плечах! И верить людям не разучиваемся, хотя, случалось, и подводили. Но разве сравнишь это с тем, сколько раз они твою голову спасали и стойкостью, и кровью, и прямой жертвой жизни? Даже и ставить нельзя рядом одно с другим, если воюешь вместе с людьми, а не просто дрожишь за свою голову. Вера в людей! Где ее мера и в чем ее заблуждение? А заблуждения тоже бывают, и чаще всего не там, где ждал. И сам иногда неожиданно делаешь больше, чем мог себе представить, а иногда сдаешь, держишься на ниточке, на спокойном лице, а внутри страх и ужас…»
Так думал он, глядя на Чугунова и говоря в это время вслух то, что считал должным сказать: командир роты правильно сделал, послав Василькова, солдат – молодец, и надо представить его к «Отваге».
– Хорошо, что так кончилось, – сказал, обращаясь к Чугунову, Ильин. – Я бы, например, не решился на твоем месте. Другого кого – да, а Василькова на ничью землю не послал бы.
– Почему?
– Раз вчера со страха в тыл утек, завтра с того же страха мог и к немцам утечь.
– Ну, а дальше что? – спросил Синцов. – К ним в котел, а потом?
– А страх не думает, – сказал Ильин. – Страх сразу делает, что дальше – он не знает.
– Ты бы не решился, – сказал Чугунов, – а я решился. В этом и есть вся разница между нами.
– Ох и обидчивый ты, Чугунов, – примирительно сказал Ильин. – Подумаешь! Сказал ему «птица» – и сразу в бутылку полез, обиделся.
– А я не обиделся, я тебя на место поставил, – непримиримо сказал Чугунов.
Ильин махнул рукой. По его лицу видно было, что он одновременно и уважает и не выносит строптивого Чугунова, и еще неизвестно, какое из двух чувств в нем сильнее.
«Да, тут нашла коса на камень», – подумал Синцов.
Он уже успел заметить, что все остальные офицеры в батальоне внутренне приняли над собой старшинство младшего лейтенанта, а Чугунов – нет. Чугунова, наверно, и самого могли бы выдвинуть в командиры батальона, а может, и выдвинули бы, если бы он не «учудил» с этим своим судом.
Поглядев с Чугуновым по карте боевой участок роты и задав ему несколько вопросов, Синцов ощутил в себе то радостное чувство высшей уверенности в подчиненном, которое иногда дается в награду только тем из больших и маленьких начальников, кто в душе способен на справедливую оценку и себя и других; он почувствовал, что, окажись он сам завтра здесь командиром этой роты, он все равно не сделает в бою больше, чем сделает Чугунов.
– Ну что ж, – сказал Синцов, когда Чугунов сложил карту. – Теперь сходим посмотрим, где ваш первый солдат лежит.
– В окопах только дозорные, – сказал Чугунов. – Остальные спят.
– Ясно, – сказал Синцов. – Пошли.
– Товарищ старший лейтенант, вы хотели еще успеть к артиллеристам, – сказал Ильин. Он не одобрял намерения нового комбата пройтись по окопам.
Да оно и понятно: сам все сто раз облазил, а сейчас, ночью, много не увидишь.
Но Синцов все равно не переменил намерения, слишком хорошо знал, что солдат смотрит на командира по-своему: раз уж явился, то всюду ли прошел и пролез и не спешит ли уйти назад? В этом, конечно, не вся командирская доблесть, но первый слух о командире начинается с этого.
К артиллеристам пришли только через полтора часа, глубокой ночью.
– Однако вы припозднились, – поздоровавшись с Синцовым и Ильиным, сказал круглый майор-артиллерист, который у Туманяна приглашал Синцова зайти к себе.
Сейчас, у себя в землянке, за столом, без шапки, он казался еще круглее: круглые щеки, круглая, ежиком остриженная голова, круглые пальцы, которыми он обнимал фарфоровую кружку с чаем. Кружка была домашняя, с цветочками.
– Мы и то боялись, что вы уже спите, – сказал Синцов.
– Надо бы, а не могу. Завтра наш день. Только что ваш сосед – комбат – ушел. Немного не застали. Я его тоже поддерживаю. Чаю хотите?
– Спасибо.
– А может, с мороза чего другого?
– Тогда лучше чаю, – сказал Синцов.
– Увязывать нам с вами особенно нечего. Все с вашим предшественником увязали. Но для порядка посмотрим.
Майор развернул на столе свою большую, на диво расчерченную цветными карандашами схему огня и положил ее рядом с картой. Майора радовало, что схема такая красивая. Он вообще готовился к завтрашнему дню, как к празднику.
На разглядывание схемы, сверку ее с картой, вопросы и ответы ушло минут пятнадцать.
