Искра жизни - Ремарк Эрих Мария (библиотека электронных книг TXT) 📗

«Пока еще, — долетело до слуха Левинского. — Пока еще командуем! Значит, понимают», — подумал он и поднял свою лопату.

Эсэсовец посмотрел на Дитца. Он невольно вытянулся по стойке «смирно». Это спасло узника, снова уверовавшего в Бога. Эсэсовец пошел за старшим колонны. Тот принял почти такую же стойку.

— Носилок еще нет, — сказал эсэсовец. Ответ человека, снова уверовавшего в Бога, произвел на него впечатление. — Такого высокого офицера СС действительно нельзя было тащить за руки и за ноги.

Старший колонны оглянулся. Недалеко под грудой мусора заметил дверь.

— Выкопайте ее. Пока ограничимся этим. — Он отдал приветствие Дитцу. — Осторожно положите господина обергруппенфюрера на дверь.

Мюнцер, Левинский и еще двое других притащили дверь. Это была резная работа шестнадцатого века с изображением того, как нашли Моисея. Дверь лопнула и немного облупилась. Они взяли Дитца за плечи и за ноги и положили на дверь. Руки у покойника болтались, а голова отпала далеко назад.

— Осторожно! Вы, мерзавцы! — орал старший колонны.

Покойник возлежал на широкой двери. Под его правой рукой из своей тростниковой корзинки улыбался младенец Моисей. Мюнцер это видел. «Они забыли прихватить ее из ратуши, — подумал он. — Моисей. Иудей. Все это уже было. Фараон. Угнетение. Красное море. Спасение».

— А ну, взяли! Восемь человек!

Двенадцать узников подскочили с невиданным проворством. Старший колонны огляделся. Напротив была разрушенная церковь Девы Марии. Он на мгновение задумался, но сразу же отбросили эту мысль. Тело Дитца ни за что нельзя было отнести в католический храм. Он охотно позвонил бы, чтобы получить инструкции, как быть. Но телефонная связь была прервана. Поэтому пришлось делать то, что он больше всего ненавидел и боялся: действовать самостоятельно.

Мюнцер бросил какую-то фразу. Это уловил старший колонны.

— Что? Что ты сказал? Шаг вперед, негодяй вонючий!

«Вонючий негодяй» было, наверно, его любимым выражением. Мюнцер вышел вперед и вытянулся по стойке «смирно».

— Я сказал, что, вероятно, было бы не совсем корректно, если обергруппенфюрера понесут заключенные.

Он неотрывно и почтительно смотрел на старшего колонны.

— Что? — заорал тот. — Что, вонючий негодяй? Какое тебе до этого дело? Кому еще его нести? Мы…

Он умолк. Судя по всему, возражение Мюнцера имело под собой основание. В общем-то, мертвеца должны были тащить эсэсовцы; но этим могли воспользоваться включенные и сбежать.

— Чего вы тут уставились? — кричал он. — Вперед! — Вдруг его осенило, куда нести Дитца. — В госпиталь!

Никто не мог понять, зачем мертвеца тащить в госпиталь. Просто это показалось подходящим нейтральным местом.

— Прямо! — Старший колонны шагал впереди. Это тоже казалось ему необходимым.

На краю рыночной площади неожиданно появился автомобиль. Это был низкорамный «мерседес» с компрессорной установкой. Неторопливо приблизившись, автомобиль словно нащупывал свой путь среди развалин. На фоне всех разрушений его яркая элегантность казалась прямо-таки вызывающей. Старший колонны стоял навытяжку. Мерседес с компрессорной установкой официально предоставлялся крупным бонзам. В салоне сидели два высших офицера СС; еще один устроился рядом с шофером. Из багажника торчали чемоданы, еще несколько чемоданов поменьше лежали в машине. У офицеров был рассерженный вид. Шоферу пришлось медленно пробираться сквозь развалины. Они проехали совсем рядом с заключенными, которые тащили труп Дитца на двери. И даже не удостоили их взгляда.

— Вперед! — сказал сидевший спереди шоферу. — Быстрее!

Заключенные остановились. Левинский держал дверь и задний правый угол. Он видел проломанную голову Дитца и улыбающуюся резную голову спасенного младенца Моисея, он видел «мерседес», чемоданы и обратившихся в бегство офицеров и глубоко, почти радостно вздохнул.

Машина проползла мимо.

— Дерьмо, да и только! — проговорил вдруг один из эсэсовцев, огромного роста палач с боксерским носом. — Дерьмо. Дерьмо проклятое! — Он имел в виду не заключенных.

Левинский прислушался. Далекий гул на миг потонул в гудении мотора «мерседеса»; потом снова донесся, приглушенно, но неотступно. Подземный барабанный бой для марша мертвецов.

— Быстрей! — орал раздраженно старший колонны. — Быстрей! Быстрей!

Незаметно наступил полдень. Лагерь полнился слухами. Они проносились по баракам, с каждым часом рождаясь заново. Говорили, что эсэсовцы покинули лагерь; потом пришел кто-то и сказал, что их, наоборот, прибавилось. То пошла гулять весть, мол, американские танки уже в предместьях города; то заговорили о том, что защищать город будут немецкие войска.

В три часа появился новый староста блока. Он был с красной нашивкой, не с зеленой.

— Не из наших, — заметил разочарованно Вернер.

— Почему нет? — спросил Пятьсот девятый. — Он один из нас. Политический. Не уголовник. Или что ты имеешь в виду — «из наших»?

— Ты же знаешь. Зачем спрашиваешь?

Они сидели в бараке. Вернер хотел дождаться отбоя, чтобы вернуться в трудовой лагерь. Пятьсот девятый спрятался, чтобы незаметно понаблюдать со стороны за новым старостой блока. Рядом с ними хрипел умирающий от воспаления легких человек с грязными седыми волосами.

— «Один из наших» — это участник подпольного движения в лагере, — произнес Вернер менторским тоном. — Ты это хотел знать, не так ли? — Он улыбнулся.

— Нет, — возразил Пятьсот девятый. — Это меня не интересует. Ты тоже имеешь в виду другое.

— В данный момент я имею в виду именно это.

— Да. Пока здесь есть потребность в обществе взаимопомощи. А потом?

— Потом, — сказал Вернер, удивленный такой неосведомленностью, — потом, естественно, должна быть партия, которая возьмет власть. Сплоченная партия, а не кучка наскоро собранных людей.

— Значит, твоя партия. Коммунисты.

— А кто же еще?

— Любая другая, — возразил Пятьсот девятый. — Только чтобы снова не тоталитарная.

Вернер рассмеялся.

— Дурачок ты! Никакая другая, только тоталитарная. Ты что, не понимаешь? Все промежуточные партии раздавлены. Коммунизм сохранил свою мощь. Война закончится. Россия оккупирует значительную часть Германии. Это самая влиятельная сила в Европе. Время коалиций прошло. Эта была последней. Союзники помогли коммунизму и ослабили самих себя, вот дураки. Мир на земле будет зависеть от…

— Я знаю, — прервал его Пятьсот девятый. — Мне знакома эта песня. Скажи лучше, что случилось бы с теми, кто против вас, если бы вы победили и получили класть? Или с теми, кто не с вами?

Вернер на мгновение замолчал.

— Здесь много разных путей, — проговорил он затем.

— Кое-какие мне известны. Тебе тоже. Убийства, пытки, концентрационные лагеря — ты их, конечно, тоже имеешь в виду?

— В том числе. В зависимости от обстоятельств.

— Это уже прогресс. Цена пребывания здесь!

— Это — прогресс, — произнес Вернер с внутренней убежденностью. — Прогресс в цели. Да и в методе. Мы ничего не делаем, руководствуясь жестокостью. Только необходимостью.

— Это я уже слышал довольно часто. Вебер тоже объяснял мне это, когда загонял мне под ногти спички, а потом зажигал их. Это было просто необходимо для получения информации.

Дыхание седоволосого человека перешло в напряженный предсмертный хрип, так хорошо известный всем сидевшим в лагере. Иногда хрип прекращался, и тогда в тишине с линии горизонта доносился едва слышный гул. Это было, как причитание, — последнее дыхание умирающего и реакция на него издалека. Вернер посмотрел на Пятьсот девятого. Он знал, что Вебер пытал его не одну неделю в надежде услышать имена и адреса. В том числе и адрес Вернера. Но Пятьсот девятый молчал.

Впоследствии Вернера предал один слабовольный товарищ по партии.

— Почему ты не хочешь быть с нами, Коллер? — спросил он. — Ты бы нам очень пригодился.

— Об этом мы с тобой дискутировали еще двадцать лет назад. И Левинский меня тоже спрашивал об этом.