Замок Броуди - Кронин Арчибальд Джозеф (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Он только презрительно засмеялся в ответ.
— Я умру, если ты и его выгонишь, как… как… — она в отчаянии умолкла.
— Насчет этого я еще подумаю, — отвечал он с гнусной усмешкой, наслаждаясь тем, что держит ее в мучительной неизвестности, вымещая на ней весь свой гнев на недостойное поведение сына и возлагая вину всецело на нее. Он презирал жену уже только за то, что она не способна удовлетворять его чувственные желания, а теперь к этому прибавилась еще необузданная ненависть к ней из-за недостойного сына, и он твердил себе, что заставит ее расплатиться за все. Она была для него бруском, на котором он оттачивал и без того острое лезвие своей ярости. В том, что Мэтью отказался от службы и возвращался теперь домой, виновата была только она и никто другой! как всегда, он считал, что все недостатки детей — от нее, а все достоинства — от него.
— Ты слишком человечен, чтобы отказаться сначала выслушать, что он скажет в свое оправдание и чего ему надо, — льстивым тоном уговаривала его миссис Броуди. — Такой большой человек, как ты, не может поступить иначе. Ты только выслушай его, дай ему все объяснить, — должна же у него быть какая-нибудь причина.
— Причина ясна. Он хочет вернуться домой и сидеть на отцовской шее! Как будто не достаточно у меня забот и без того, как будто мне больше нечего делать, как только набивать прожорливый рот этого губошлепа. Вот тебе и вся разгадка его торжественного возвращения! Он, конечно, воображает, что тут ему будет не житье, а масленица, что я буду на него работать, а ты слизывать грязь с его башмаков. О, проклятие, — это уж слишком, никакого терпения не хватит у человека! — Неудержимый порыв бурной злобы и холодного омерзения охватил его. — Нет, это уж слишком! — снова заорал он на жену. — Будьте вы все прокляты, это уж слишком! — И подняв руку, словно угрожая, он держал ее так в течение одного напряженного мгновения, потом неожиданным движением протянул ее к газовому рожку, потушил свет и, тяжело ступая, вышел из кухни, оставив миссис Броуди в полной темноте.
Она сидела неподвижно, совсем пришибленная, и последние гаснущие в золе искры едва намечали в темноте неясный силуэт ее скорчившейся фигуры. Долго сидела она так и ждала в молчаливом раздумье: казалось, от нее струятся печальные мысли, как темные волны, заливают комнату, сгущая мрак, создавая гнетущую атмосферу. Она сидела до тех пор, пока совсем остыла зола в камине, дожидаясь, чтобы муж успел раздеться, лечь, — авось, и уснуть. Наконец она с трудом подняла непослушное тело, выползла из кухни, как затравленное животное из своей норы, и через силу стала взбираться по лестнице. Ступени, скрипевшие и стонавшие под ногами Броуди, не издавали ни единого звука под тяжестью ее хилого тела, но, хотя она двигалась бесшумно, слабый вздох облегчения вырвался у нее, когда за дверью спальни она услышала сонное, мерное дыхание мужа. Он спал, и, ощупью находя дорогу, она вошла, сняла свою заношенную одежду, сложила ее кучкой на стуле и осторожно, крадучись, легла в постель, со страхом отодвигая подальше от мужа увядшее тело, как бедная, слабая овечка, которая укладывается подле спящего льва.
5
— Мама, — спрашивала Несси в следующую субботу, — почему Мэт возвращается домой?
По случаю дождя она сидела дома и надоедала матери капризным нытьем ребенка, для которого дождливое субботнее утро — величайшая неприятность, какая только может случиться за всю неделю.
— Ему климат Индии оказался вреден, — коротко ответила миссис Броуди. Она свято соблюдала основной пункт принятой в доме Броуди системы, который заключался в том, что от детей следует скрывать всю внутреннюю подоплеку дел, взаимоотношений и семейных событий, в особенности если они носят неприятный характер. На все вопросы детей, затрагивавшие глубоко и отвлеченно явления жизни вообще, а в частности поведение главы семейства, у мамы был наготове один утешительный ответ: «Когда-нибудь узнаешь, дружок, все в свое время!» А когда отвертеться от ответа не удавалось, она не считала грехом прибегать к невинной и правдоподобной лжи, чтобы сохранить незапятнанными честь и достоинство семьи.
— Там свирепствует ужасная лихорадка, — продолжала она. И, движимая смутным стремлением пополнить познания Несси в области географии, прибавила: — И там имеются львы, тигры, слоны, жирафы и всякие диковинные звери и насекомые.
— Да как же, мама, — настойчиво возразила Несси, — а Джонни Пакстон говорит, будто нашего Мэта уволили за то, что он не ходил на службу.
— Это ложь и клевета. Твой брат оставил службу так, как подобает джентльмену.
— Когда он приедет, мама? Как ты думаешь, привезет он мне что-нибудь? Обезьянку или попугая? Мне бы больше хотелось попугая. Обезьянка может царапаться, а попугай — тот будет болтать со мной, они интереснее канареек, правда, мама?
Она помолчала, задумавшись, потом объявила:
— Нет, не хочу и попугая, мне тогда придется чистить клетку. Пожалуй, лучше всего — пару хорошеньких сафьяновых туфелек или… или красивую нитку кораллов. Ты напишешь ему, мама?
— Не приставай, девочка! Как я могу ему написать, раз он уже в дороге? Да и Мэту есть о чем подумать, кроме твоих кораллов. Ты скоро его увидишь.
— Значит, он приедет скоро?
— Узнаешь все, когда придет время, Несси. — И, выражая вслух свои тайные надежды, она прибавила: — Он может здесь быть дней через десять, если выехал вскоре после отправления письма.
— Через десять дней! Ой, как хорошо! — протянула Несси и, оживившись, запрыгала вокруг матери. — Знаешь, даже если бы Мэт не привез бус, все равно мне будет веселее, когда Он приедет. Ужасно мне скучно с тех пор, как… — Она вдруг круто остановилась, наткнувшись на глухую стену абсолютно запрещенной темы. Боязливо покосилась на мать, с минуту молчала в смущении, затем, так как нагоняя не последовало, она снова заговорила, спросив по ассоциации мыслей:
— Что это значит — «сидеть в луже», мама?
— О чем ты еще толкуешь, Несси, не понимаю! Сыплешь, как из мешка! Дай ты мне кончить работу, пожалуйста!
— Одна из девочек у нас в классе спросила меня, умеет ли мой папа плавать, потому что она слышала, как ее отец говорил, что Джемс Броуди сидит в глубокой луже.
— Перестанешь ты, наконец, надоедать мне своими глупостями, Несси! — закричала на нее мать. — Твой отец и сам, без твоей помощи, управится со своими делами. Это дерзость — говорить с нем таким образом!
Однако слова девочки разбудили в ее душе внезапное остров подозрение, и в то время как она, взяв пыльную тряпку, выходила из кухни, она спрашивала себя, нет ли серьезной причины тому, что в последнее время скупость Броуди усилилась. Он теперь так урезывал и сокращал сумму, которую выдавал ей на хозяйство, что ей уже несколько месяцев никак не удавалось свести концы с концами.
— Да это же не я, мама, — оправдывалась Несси, благонравно сложив губки бантиком и следуя за матерью в гостиную. — Это другие девочки в классе говорили. Они так со мной разговаривают, как будто у нас дома что-то не как у всех. Но я ведь лучше их, правда, мама? Мой папа сильнее всех их отцов.
— Таких людей, как твой отец, один на миллион!
Миссис Броуди стоило некоторого усилия произнести эти слова, но она мужественно произнесла их, не сознавая их двусмысленности, стремясь только поддержать лучшие традиции семьи. — Ты не должна слушать ни одного дурного слова о нем. Люди всегда говорят плохо о том, кому они завидуют.
— Они нахальные девчонки. Я учителю пожалуюсь, если они скажут о нас еще что-нибудь, — объявила Несси и, подойдя к окну, прижала нос к стеклу, так что издали его можно было принять за комочек оконной замазки. — А дождь все идет да идет! Так и льет, черт бы его побрал!
— Несси! Не смей никогда так говорить. Это нехорошо. Не следует употреблять гадкие выражения! — пожурила ее мать, перестав на минуту полировать медные подсвечники на ореховой доске фортепиано. («Несси нельзя ничего спускать! Каждую ошибку ей нужно тут же указывать!») — Смотри, чтобы этого больше не было, иначе я отцу скажу! — пригрозила она, снова отвернув разгоряченное лицо к фортепиано, открытому по случаю уборки и глупо ухмылявшемуся ей оскаленными клавишами, как длинным рядом фальшивых зубов.
