Путешествие на край ночи - Селин Луи Фердинанд (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Так проходили дни от сомнения к сомнению, и наступило четвертое мая. Я так себя замечательно чувствовал в тот день, что это было просто чудо. Пульс 78. Как после хорошего завтрака.
И вдруг все закружилось. Я стараюсь удержаться. Все превращается в желчь. У людей становятся странные лица. Мне начинает казаться, что они корявы, как лимоны, и еще злее, чем раньше. Я, должно быть, неосторожно забрался слишком высоко, на самую вершину здоровье и оттуда снова упал перед зеркалом, чтобы страстно следить за тем, как стареешь.
В общем, я бы предпочел сейчас же вернуться в «Тарапут». Тем более что Парапин перестал разговаривать со мной. Но со стороны «Тарапута» я себе все напортил. Тяжело, когда ваша единственная нравственная и материальная опора — ваш хозяин, особенно когда он психиатр и когда вы не очень уверены в своей голове. Нужно терпеть. Молчать. Все, что нам оставалось, — это говорить о женщинах; это была неопасная тема, благодаря которой я еще изредка мог его позабавить. В этом отношении он доверял моему опыту, моей компетенции…
Было бы неплохо, если бы Баритон чувствовал ко мне некоторое презрение. Хозяин всегда более спокоен, когда у его служащих есть какой-нибудь порок. Существо, которое вам служит, должно быть низко, плоско, призвано к неудачам. Таким можно платить мало, как и платил нам Баритон. В случаях острой скупости работодатели делаются подозрительными и беспокойными. Баритону было бы на руку, если б меня разыскивала полиция. Таким образом он был бы уверен в моей преданности.
Кстати, я давно отказался от чего бы то ни было, похожего на самолюбие. Это чувство всегда мне казалось недосягаемым в моем положении; самолюбие было слишком большой роскошью для моих средств. Я принес его в жертву раз навсегда и чувствовал себя отлично.
Теперь все, что мне было нужно, — это сохранить сносное физическое равновесие. Все остальное меня действительно больше не трогало. Но мне все-таки было трудно пережить некоторые ночи, особенно когда воспоминания о том, что случилось в Тулузе, не давали мне спать по целым часам.
Я не мог заставить себя перестать воображать всякого рода драматические последствия падения старухи Анруй в яму с мумиями. Тогда страх подымался из кишок, хватал меня за сердце, и оно билось, пока я не выскакивал совсем из кровати и не начинал ходить взад и вперед по комнате.
Баритон никогда не спрашивал меня про мое здоровье.
— Наука и жизнь составляют пагубную смесь, Фердинанд. Никогда не лечитесь, поверьте мне… Всякий вопрос, заданный телу, превращается в брешь. Это значит — положить начало беспокойству, неотступным мыслям…
Таковы были его любимые простецкие биологические принципы. В общем, он хитрил.
— С меня довольно того, что известно! — говорил он часто, для того чтобы пустить мне пыль в глаза.
Он никогда не говорил со мной о деньгах, но тем больше он думал о них про себя.
Изредка в лечебнице подымалась тревога по поводу его дочки Эме. Вдруг, когда собирались обедать, ее не оказывалось ни в саду, ни в ее комнате. Что касается меня, то я всегда боялся, что ее найдут разрезанной на куски где-нибудь в кустах. Наши сумасшедшие шлялись повсюду, и с ней могло случиться что угодно. Уже несколько раз ее чуть было не изнасиловали. Тогда начинались крики, холодные души, разъяснения без конца. Сколько ей не запрещали ходить по некоторым слишком тенистым аллеям, ребенок возвращался именно туда, в темные уголки. Отец каждый раз драл ее за это, да так, что она должна была бы это запомнить. Но ничего не помогало. Я думаю, что ей все это нравилось.
Днем Баритон отличался мелочной и придирчивой деятельностью, которая утомляла всех его окружающих. Каждое утро ему приходила в голову какая-нибудь новая, плоская и практическая мысль. Целую неделю мы размышляли о том, как заменить ролики бумаги в уборной пакетами той же бумаги. Наконец было решено, что мы дождемся распродажи и тогда пойдем по магазинам. После этого появилась новая забота — по поводу фланелевых жилетов… Носить их на рубашке или под рубашкой?.. А в чем принимать английскую соль?..
Парапин избегал этих прений, погружаясь в глубокое молчание. У меня не было его полного безразличия. Наоборот, я не умел не отвечать. Я не мог заставить себя не спорить без конца о сравнительных преимуществах какао и кофе с молоком… Он меня околдовывал своей глупостью.
Но мир памяти мосье Баритона, этого подлеца! В конце концов мне все-таки удалось его уничтожить. Для этого понадобилось немало умственного напряжения.
Так шло время, месяцы, довольно, в сущности, мило — пожаловаться не могу, — но вдруг Баритону пришла в голову новая блестящая мысль.
Он, должно быть, уже давно задумывался над тем, как бы меня за те же деньги использовать больше и лучше. И наконец он придумал.
Раз как-то после завтрака он высказался. Во-первых, нам подали целую миску клубники со сливками, мой любимый десерт. Мне это сейчас же показалось подозрительным. И действительно, только я успел проглотить последнюю ягоду, как он атаковал меня.
— Фердинанд, — начал он, — не согласились ли бы вы дать несколько уроков английского языка моей дочке Эме? Что вы по этому поводу думаете? Я знаю, что у вас великолепное произношение. А в английском языке главное — это произношение, не правда ли?.. Кстати, Фердинанд, не хочу вам льстить, но вы всегда так любезны.
— С удовольствием, мосье Баритон, — отвечаю я, застигнутый врасплох.
И тут же было решено, что с завтрашнего утра начну давать уроки английского языка Эме.
Это продолжалось много недель. С этих уроков английского языка началось смутное, подозрительное время; происшествия сменялись, и ритм их не имел ничего общего с ритмом обыкновенной жизни.
Баритон хотел присутствовать на уроках, на всех уроках, которые я давал дочке. Несмотря на все мои старания, английский язык нисколько не прививался бедной маленькой Эме. В сущности, ее совсем не интересовало, что значат эти новые слова. Она хотела бы, чтобы ей позволили обходиться теми французскими словами, которые она уже знала и трудности и удобства которых могли с избытком прослужить ей всю жизнь.
Но отец вовсе не собирался оставить ее в покое.
— Я хочу сделать из тебя современную девушку, дитя мое, — подгонял он ее без конца в виде утешения. — Я достаточно настрадался из-за незнания английского языка, когда имел дело с иностранной клиентурой… Не плачь, моя доченька! Слушай мосье Бардамю; он такой терпеливый, такой любезный. И когда ты научишься делать языком the, я тебе обещаю подарить ни-ке-лированный велосипед.
Но Эме совсем не хотелось учиться делать ни the, ни enough. Вместо нее the, enough, заодно и другие успехи делал хозяин, несмотря на свой южный акцент и свою манию логики, очень неудобную для английского языка. Мало-помалу маленькая Эме перестала принимать участие в наших разговорах, ее оставляли в покое. Она мирно вернулась к себе в облака, не требуя объяснений. Она не научится английскому языку — вот и все. Все для Баритона.
Вернулась зима. Наступило Рождество. В туристских агентствах вывесили объявление об обратных билетах в Англию по удешевленному тарифу. Я даже зашел в одно из них справиться о цене.
За столом я между прочим упомянул об этом Баритону. Сначала он не проявил интереса, как будто пропустил эту справку мимо ушей. Я даже думал, что он о ней совсем забыл, когда как-то вечером он сам об этом заговорил и попросил принести ему, когда представится случай, все справки.
Правду сказать, Баритон уже больше не был похож на самого себя. Вокруг нас люди и вещи, фантастические, замедленные, теряли свою значительность, и даже окраска их, хорошо нам знакомая, приобретала подозрительную мечтательную мягкость.
Баритон только мимоходом все более и более вяло занимался административными делами лечебницы, несмотря на то, что он сам ее создал и в течение более тридцати лет страстно ею интересовался. Он целиком полагался на Парапина. Растущее смятение его мировоззрения, которое он еще стыдливо старался скрывать от посторонних, вскоре стало для нас очевидным, неоспоримым, физическим.
