Некуда - Лесков Николай Семенович (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗

Не успел доктор осмотреть эти лица, на что было истрачено гораздо менее времени, сколько израсходовал читатель, пробежав сделанное мною описание, как над суконною занавесою, против дивана, раздался очень тихий звонок.

– Швахи наступают, – произнес, обращаясь к Рациборскому, Арапов.

Рациборский ничего не ответил, но тотчас же вышел в дверь через свою спальню.

Райнер все стоял, прислонясь к столу и скрестя на груди свои сильные руки; студент и Барилочка сидели молча, и только один Арапов спорил с Ярошиньским.

– Нет-с, – говорил он Ярошиньскому в то время, когда вышел Рациборский и когда Розанов перестал смотреть, а начал вслушиваться. – Нет-с, вы не знаете, в какую мы вступаем эпоху. Наша молодежь теперь не прежняя, везде есть движение и есть люди на все готовые.

– Оповядал мне Казя, оповядал, и шкода мне этих людзей, если они есть такие.

– Как же вы жалеете их? Нужно же кому-нибудь гибнуть за общее дело. Вы же сами сражались ведь за свободу.

– О, да! Мы стары люди: мы не терезнейших… Мы не тэпершнейшего веку, – снисходительно говорил Ярошиньский.

– Да ведь вот то-то и есть несчастье Польши, что она России не знает и не понимает.

– Вот этое что правда, то правда, – подтвердил поляк, зная, что уста его надежно декорированы усами, сквозь которые ничей глаз не заметит презрительно насмешливой улыбки.

– А вот перед вами сколько человек? Один, два, три… ну, четвертый, положим, поляк… и все одного мнения, и все пойдем и ляжем…

Под седыми усами, вероятно, опять что-то шевельнулось, потому что Ярошиньский не сразу заговорил:

– Обронь вас боже, Панове. Я и Казю прусил и тебе говору, Каетанцю, – обратился он к студенту, – не руштесь вы. Хъба еще мало и польской и российской шляхетной крови пролялось. Седьте тихо, посядайте науки, да молите пана Бога. Остружность, велика остружность потребна в такей поре. Народ злый стал. Цо я тутай слышал от Кази и что вы мне говурите, я разумею за дзецинады… за детинство, – пояснил Ярошиньский, очень затрудняясь набором русских слов. – Але як вы можйте так зврацать увагу на иньших людзей! Який кольвек блазень, який кольвек лёкай, хлоп, а наигоржей хлоп тыле людзей може загубить, же сам и сотки од них не варт.

– О нет-с! Уж этого вы не говорите. Наш народ не таков, да ему не из-за чего нас выдавать. Наше начало тем и верно, тем несомненно верно, что мы стремимся к революции на совершенно ином принципе.

В комнату снова вошел Рациборский и, подойдя к Арапову, подал ему сложенную бумажку.

– Что это?

– Верно, ваше письмо.

– Какое?

– «Черт» принес, Тараса Никитича отыскивал.

– Вы сказали, что его нет?

– Да, сказал, что нет.

– А там кто у вас?

– Никого еще пока: это «черт» звонил.

– Со to za nazwisko ciekawe? Powiedz mnie, Kaziu, prosze ciebie, – произнес удивленный старик, обращаясь к племяннику. – Со to jest takiego: chyba juz doprawdy wy i z diablami tutaj poznajomiliscie? [37] – добавил он, смеючись.

– Да это вот они, мужики, одного «чертом» зовут, – отвечал по-русски Рациборский.

– То-то, а я, як провинцыял, думаю, что может тутейшая наука млодых юж и дьябла до эслуг сйбе забрала, – проговорил, опять играя, старик.

Над занавескою снова раздался мелодический звон, и Рациборский опять ушел через свою спальню.

– Гости? – спросил старик Арапова.

– Верно, гости.

– Всё такие, як и вы?

– Нет, там всякие бывают: мы их зовем «швахами».

– Ну, так я к ним; беседуйте себе, – я мое сделал, лучше волю не слышать, ежели не хотите меня послухать, – проговорил шутя старик и поднялся.

Проходя мимо Арапова, он потрепал его, на старческом праве, по плечу и тихо проронил со вздохом:

– Ох, глува, глува горячая, недаром тебе згинуты.

Совершив свою манипуляцию и пророческое предсказание над головою Арапова, Ярошиньский ушел в ту же дверь, в которую перед тем вышел его племянник.

Над занавескою опять прозвонило, и вслед за тем голос Рациборского произнес в комнате:

– Идите кто-нибудь, много чужих.

Розанов с изумлением оглядел комнату: Рациборского здесь не было, а голос его раздавался у них над самым ухом.

Арапов и Барилочка расхохотались.

– Механика, батюшка, – произнес Арапов с видом авторитетного старейшинства, – камения глаголят.

В двери, которою до сих пор входили, показался Рациборский и сказал:

– Идите, господа, понемножку; идите вы, Тарас Никитич.

Барилочка встал и исчез за занавескою, над которой по временам раздавался тоненький звон серебряного колокольчика.

– Чего вы сметесь, Арапов? – спросил Рациборский.

Арапов рассказал в смешном виде розановское удивление при звонках и таинственном зове и вышел из этой комнаты.

– Это простая вещь, я виноват, что не рассказал вам ранее, – любезно проговорил Рациборский. – Я живу один с человеком, часто усылаю его куда-нибудь, а сам сижу постоянно за работою в этой комнате, так должен был позаботиться о некоторых ее удобствах. Отсюда ничего не слышно; этот ковер и мебель удивительно скрадывают звуки, да я и сам заботился, чтобы мне ничто не мешало заниматься; поэтому звонок, который вы здесь слышите, просто соединен, на случай выхода слуги, с наружным колокольчиком. А голос… это просто… видите, – Рациборский подошел к открытому медному отдушнику и пояснил: – это не в печке, а в деревянной стене, печка вот где. Это я сделал, чтобы знать, кто приходит, потому что иногда нет покоя от посетителей. Когда тот конец открыт, здесь все слышно, что говорится в передней. Вы извините, пожалуйста, что я не предупредил вас, здесь нет никаких тайн, – проговорил Рациборский и, пригласив гостей идти в общие комнаты, вышел.

За Рациборским тотчас же ушел за занавеску под звонком Слободзиньский.

Розанов остался один с Райнером.

– Как вам живется, Райнер? – осведомился доктор.

– Благодарю. Какими вы здесь судьбами?

Розанов наскоро сообщил цель своего приезда в Москву и спросил:

– Зачем вы меня не узнали?

– Так, я не сообразил, как мне держаться с вами: вы вошли так неожиданно. Но мы можем сделать вид, что слегка знакомы. Секрет не годится: Пархоменко все сболтнет.

– Да и здесь, может быть, стены слышат, что мы говорим с вами, – прошептал ему на ухо Розанов.

– Идемте однако, – сказал Райнер.

– Пойдемте.

– Нет, вместе нельзя; идите вы вперед, вот в эту дверь: она ведет в буфет, и вас там встретит человек.

Розанов отодвинул занавеску, потом отворил дверь, за нею другую дверь и вышел из шкафа в чистенькую каморочку, где стояла опрятная постель слуги и буфетный шкаф.

Его встретил слуга и через дверь, сделанную в дощатой перегородке, отделявшей переднюю от буфета, проводил до залы.

По зале ходили два господина. Один высокий, стройный брюнет, лет двадцати пяти; другой маленький блондинчик, щупленький и как бы сжатый в комочек. Брюнет был очень хорош собою, но в его фигуре и манерах было очень много изысканности и чего-то говорящего: «не тронь меня». Черты лица его были тонки и правильны, но холодны и дышали эгоизмом и безучастностью. Вообще физиономия этого красивого господина тоже говорила «не тронь меня»; в ней, видимо, преобладали цинизм и половая чувственность, мелкая завистливость и злобная мстительность исподтишка. Красавец был одет безукоризненно и не снимал с рук тонких лайковых перчаток бледно-зеленого цвета.

Блондинчик, напротив, был грязноват. Его сухие, изжелта-серые, несколько волнистые волосы лежали весьма некрасиво; белье его не отличалось такою чистотою, как у брюнета; одет он был в пальто без талии, сшитое из коричневого трико с какою-то малиновою искрой. Маленькие серые глазки его беспрестанно щурились и смотрели умно, но изменчиво. Минутою в них глядела самонадеянность и заносчивость, а потом вдруг это выражение быстро падало и уступало место какой-то робости, самоуничижению и задавленности. Маленькие серые ручки и сморщенное серое личико блондина придавали всему ему какой-то неотмываемо грязный и неприятный вид. Словно сквозь кожистые покровы проступала внутренняя грязь.