Путешествие на край ночи - Селин Луи Фердинанд (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Старуха Анруй заставляла этих мертвецов работать на себя, как в цирке. В хороший сезон они приносили ей по сто франков в день.
Наконец мы опять заговорили о наших делах с Маделон. Казалось, ей очень хочется замуж. Она, должно быть, здорово скучала в Тулузе. Там редко представлялся случай встретить парня, который бы так много путешествовал, как Робинзон. Ему было что рассказать! И правду, и не совсем правду. Кстати, он им уже многое рассказал про Америку и тропики. Отлично!
Я тоже был в Америке и в тропиках. Я тоже мог кое-что рассказать. Я намеревался это сделать. Именно путешествуя вместе, мы и подружились с Робинзоном. Фонарь потух. Мы зажигали его раз десять, пока увязывали прошлое с будущим. Она защищала свою грудь, она у нее так чувствительна.
Но все-таки, так как старуха Анруй, позавтракав, могла вернуться с минуты на минуту, нам пришлось выйти на свет божий по крутой, непрочной и неудобной лестнице. Я обратил на нее внимание.
Именно из-за этой лестницы, и такой легкой, и такой предательской, Робинзон редко спускался в подземелье с мумиями. По правде сказать, он чаще всего стоял перед дверью, чтобы зазывать туристов и привыкать к свету, который временами проникал в его глаза.
В это время старуха Анруй распоряжалась внизу. В сущности, она работала при мумиях за двоих. Она уснащала осмотр следующей речью об этих пергаментных мертвецах:
— Они вовсе не отвратительны, месье, медам. Ведь они в течение пятисот лет сохранялись в извести. Наша компания — единственная в мире… Посмотрите, у этого сохранился глаз… совсем сухой… и язык… который стал будто кожаный, а посмотрите на этого большого, в кружевной рубашке…
Робинзон постоянно протестовал, считая, что его обделили.
— Но ведь ты не вносил денег в это дело! — возражал я, чтобы успокоить его и объяснить. — И тебя хорошо кормят. И о тебе заботятся…
Но Робинзон был упрям, как шмель, у него была настоящая мания преследования. Он не хотел ни понять, ни смириться. Я начал избегать этих минут откровенности. Смотрел я на него с его моргающими, еще немного гноящимися на солнце глазами и думал про себя, что в конце концов он вовсе не симпатичен, Робинзон. Есть такие животные: хотя они ни в чем не виноваты, и несчастны, и все прочее, и это отлично знаешь, все-таки сердишься на них. Чего-то им не хватает.
— Могло так случиться, что ты сидел бы в тюрьме… — начинал я сызнова, чтобы заставить его подумать и понять.
— В тюрьме я уже сидел. Там не хуже, чем здесь…
Он мне никогда не говорил о том, что он сидел. Это, должно быть, было до нашей встречи, до войны.
Днем, в то время как Маделон была в мастерской, а старуха Анруй показывала клиентам свое дрянцо, мы уходили в кафе под деревьями.
Вот этот уголок, это кафе под деревьями Робинзону нравилось. Должно быть, за щебет птиц там, наверху. Собственно, голоса из-за них не было слышно! Но Робинзон находил, что это приятно.
— Если б только она давала мне регулярно по четыре су с посетителя, я был бы доволен.
Каждые четверть часа он снова начинал об этом говорить…
Мы просидели до вечера в кафе, проваландавшись целый день, как унтера в отставке.
Во время сезона туристов было без счета. Они таскались в подземелье, и старуха Анруй их смешила.
Попу, правда, не очень нравились эти шуточки, но так как он получал свою долю и даже больше, то он и пикнуть не смел; кроме того, он ничего не понимал в шутках. А между тем стоило послушать и посмотреть на старуху Анруй среди ее трупов. Она смотрела им прямо в лицо, она, которая не боялась смерти, сама такая сморщенная, покоробившаяся. Когда она болтала при свете своего фонаря прямо под их, так сказать, носом, казалось, что и она принадлежит к ним.
Когда мы все возвращались домой и собирались за обеденным столом, мы еще немножко спорили о сборе, и старуха Анруй называла меня «мой миленький доктор Шакал» — из-за бывших между нами в Ранси историй. Но все это, конечно, в виде шутки.
Маделон возилась на кухне. Она клала в кушанье много пряностей, а также томатов. Знаменито готовила! Потом вино. Даже Робинзон привык к вину: на Юге без этого нельзя. Он мне уже все рассказал, что случилось за время его пребывания в Тулузе. Я его больше не слушал. Он меня разочаровал и был мне немножко противен, если говорить начистоту. «Буржуй ты, вот что, — заключал я (оттого что в те времена не существовало более обидного ругательства). — Ты думаешь исключительно о деньгах… Когда к тебе вернется зрение, ты будешь еще хуже других…»
С Маделон мы изредка встречались на минутку у нее в комнате перед обедом. Это было трудновато наладить.
Только не надо воображать, что она не любила своего Робинзона. Это не имело ничего общего. Но поскольку он играл в жениховство, то, естественно, она играла в невинность. Такое уж было между ними чувство. В этих делах главное — сговориться. Он не хотел ее трогать до свадьбы, говорил он мне. Таков был его замысел. Значит — вечность ему, а мне — то, что сейчас. Кроме того, он говорил со мной о проекте бросить старуху Анруй и открыть с Маделон ресторанчик. Все по-серьезному.
— Она хорошенькая и будет нравиться гостям, — предвидел он в хорошие минуты. — И потом ты ведь знаешь, как она умеет готовить, а? Насчет харчей она всех за пояс заткнет!
После обеда Маделон ухаживала за ним, за своим Леоном, как она его называла. Она читала ему вслух газету. Он теперь с ума сходил по политике, а газеты на Юге полны политикой, и самой острой.
Вокруг нас вечером дом утопал в ржавчине веков. Наступала минута после обеда, когда клопы начинали объясняться, а также минуты, когда я пробовал на них, на клопах, едкий раствор, который впоследствии собирался продать какому-нибудь аптекарю с маленькой пользой.
Перед отъездом я хотел дать еще несколько уроков и советов Маделон. Лучше, конечно, давать деньги, когда хочешь и можешь делать добро. Но и советы могут сослужить службу: чтобы не идти вслепую, нужно знать очень точно, с чем имеешь дело, и в особенности — чем именно рискуешь, если путаешься направо и налево. Вот что я думал, тем более что в отношении болезней Маделон меня немножко пугала. Развязная, это правда, но абсолютно невежественная во всем, что касается микробов. Выслушав меня внимательно, дав мне договорить, она для виду запротестовала. Она даже устроила мне нечто вроде сцены… что она девушка честная… что мне должно быть стыдно… что у меня о ней ужасное мнение… что я ее презираю… что все мужчины возмутительны…
Словом, все, что дамы говорят в таких случаях.
— Ладно! Ладно!.. — ответил я и пустился в определение характера Робинзона, как будто бы я его характер знаю.
Но я сейчас же заметил, что я ничего о нем не знаю, кроме нескольких грубых очевидностей его темперамента.
Когда я собирался брать билет, они задержали меня еще на недельку. Просто чтобы показать мне окрестности Тулузы, свежесть берегов реки, о которых мне много рассказывали, и особенно виноградники в окрестностях, которыми гордился весь город, как будто бы они принадлежали всем.
Я согласился остаться, и в одно прекрасное воскресное утро мы все вместе отправились за город. Робинзона мы вели под руки с двух сторон. На вокзале мы взяли билеты второго класса. В купе сильно пахло колбасой, совсем как в третьем классе.
Реки плохо себя чувствуют на Юге. Они как будто страдают, постоянно высыхая. Холмы, солнце, рыбаки, рыбы, лодки, канавки, плоты, виноград, плакучие ивы — все это всем нужно, все это — для рекламы. Слишком много требуется воды, и в русле реки ее остается немного. Местами она больше похожа на плохо политую дорогу, чем на настоящую реку. Раз уж мы приехали, чтобы получить удовольствие, нужно было спешить найти его. Мы решили, что было бы невредно покататься на лодке перед завтраком. Гребу, конечно, я, лицом к Маделон и Робинзону, которые держатся за руку.
Робинзону, конечно, первому надоела лодка. Тогда я предложил причалить к ресторану.
