Земля - Золя Эмиль (книги хорошего качества .TXT) 📗
Затем он грубо продолжал вслух:
— Ты вовремя пришел платить, а то бы я послал к тебе завтра судебного пристава. Это так же верно, как то, что эта свеча горит.
— Да, Пигалица мне передала, — смиренно простонал Иисус Христос, — поэтому я и вышел из дому; ведь вы не пожелаете мне смерти… Платить! Бог ты мой, чем же платить, когда даже хлеба у нас не хватает?.. Мы все продали; и я не вру, — приходите посмотреть сами, если думаете, что я вру. У нас нет больше простыней на кроватях, нет мебели, ничего нет… А тут еще я заболел…
Его прервал недоверчивый смех. Как бы ничего не замечая, он продолжал:
— Может быть, это и не видно сразу, но на деле-то у меня в нутре очень скверно… Кашляю, чую, что скоро мне крышка… Если бы еще был хоть бульон! А то совсем без горячего, хоть пропадай. Сущая правда… Конечно, я бы. вам заплатил, если бы было чем. Вы мне скажите, где достать, тогда я принесу и себе чего-нибудь сварю. Верите ли, две недели, как мясного не видал…
Роза уже начала волноваться, а Фуан сердился все больше и больше.
— Все пропил, шалопай, бездельник, тем хуже для тебя! Подумать только: какая земля, и была она в семье бог знает сколько лет, а ты ее заложил! Да, давно уж ты со своей паршивой дочерью баклуши бьешь, ну вот и достукались и подыхайте!
Иисус Христос решил больше не сдерживать себя и разрыдался.
— Может ли родной отец говорить такие слова! Кем же надо стать, чтобы отрекаться от своего детища!.. Я слишком добр, поэтому и пропадаю… Если бы у вас не было денег, но когда они есть, неужели вы откажетесь подать милостыню сыну?.. Пойду христарадничать к другим. Разве это хорошо будет? Разве хорошо?
Он произносил каждую фразу с всхлипыванием и поглядывал искоса на тарелку, что приводило старика в дрожь. Затем, делая вид, что задыхается, начал издавать глухие стоны, как человек, которого душат.
Роза от жалости разрыдалась и умоляюще сложила перед Фуаном руки.
— Послушай же…
Но тот, отбиваясь от нее, не уступал:
— Нет, нет, он смеется над нами… Замолчишь ли ты, скотина? Чего ты разорался? Соседи сбегутся, только всех нас расстраиваешь…
Пьяница завопил еще сильнее, он проревел:
— Я еще вам не сказал… Завтра ко мне придет пристав налагать арест на последнее тряпье. Да, все это из-за векселя, который я выдал Ламбурдье… Я, конечно, свинья, я знаю, что бесчещу вас, знаю, что пора мне сдохнуть… Все, что я заслужил, это наглотаться воды в Эгре, чтобы больше не чувствовать жажды… Если бы только у меня было тридцать франков…
Фуан, измученный, сраженный последней сценой, вздрогнул, когда сын произнес эту цифру. Он отодвинул тарелку в сторону. Но к чему? Все равно прохвост уже видел деньги и успел их пересчитать сквозь фаянс.
— Ты что же это? Хочешь все забрать, черт тебя дери?.. Ты окончательно доконаешь нас! Бери половину и убирайся, да больше не показывайся!
Иисус Христос, внезапно выздоровев от всех болезней, казалось, что-то обдумывал и, наконец, заявил:
— Нет, пятнадцати мало, с этим ничего не сделаешь… Давайте двадцать, и я уж больше не буду к вам приставать.
Затем, когда четыре монеты перешли к нему, Иисус Христос рассмешил всех рассказом о том, какую штуку ему удалось сыграть над Бекю. Он поставил фальшивые удочки в запретной части Эгры, да таким манером, что полевой сторож, полезший доставать их, свалился в воду. В конце концов он подошел к столу и поднес сам себе стакан скверного деломовского вина, выругав брата подлым мошенником за то, что он смеет давать отцу такие помои.
— Он все-таки славный, — сказала Роза, когда дверь за ним закрылась.
Большуха в это время встала и, складывая свое вязанье, собиралась уходить. Она посмотрела на невестку и на брата в упор. Затем направилась к выходу и, давая волю долго сдерживаемой злобе, крикнула:
— Ни единого су, тряпки вы этакие! Не просите у меня никогда ни единого су. Слышите? Никогда!
На улице ей попался возвращавшийся от Макрона Бюто. Он с удивлением встретил в кабачке Иисуса Христа, который вошел туда в очень веселом настроении духа, позвякивая в кармане монетами. Бюто смутно начал подозревать, что произошло.
— Да, да, эта каналья уволок твои деньги. Эх, и прополощет же он теперь себе горло, на смех тебе!
Бюто, вне себя, забарабанил в дверь Фуанов обоими кулаками. Если бы ему не открыли, он бы ее, наверно, вышиб. Старики собирались ложиться; мать уже сняла чепец и платье и была в нижней юбке, седые волосы падали ей на виски. Когда они решились открыть, он набросился на них, крича, как зарезанный:
— Где мои деньги? Где мои деньги?
Те перепугались и, ошеломленные, попятились, не понимая, в чем дело.
— Так вы думаете, что я надрываюсь для этой скотины? Он будет бездельничать, а я буду угощать его… Так нет же, нет!
Фуан стал было отрицать, но сын грубо прервал его.
— Что? Так вы еще лжете? Я вам говорю, что мои деньги попали к нему. Я это почуял, когда слышал, как они звенели в кармане у мерзавца. Я добывал их в поте лица, а он теперь пропьет… Если это не так, то извольте мне их показать. Да, если они еще у вас, так покажите их… Я их узнаю, я сумею узнать. Покажите деньги…
Он настаивал, повторяя эту фразу несколько раз, возбуждаясь все больше и больше. Он клялся, что не заберет деньги обратно, а только посмотрит. Затем, видя, что старики бормочут что-то невнятное, он окончательно взбесился:
— Ясно, они у него… Разрази меня гром господен, если я теперь принесу вам хотя бы су. Надрываться для вас — это еще куда ни шло, но чтобы содержать гада, — да я лучше отрублю себе обе руки.
Наконец отец тоже рассердился.
— Ну, довольно, хватит. Чего ты суешься не в свои дела? Деньги мои, — что хочу, то и делаю.
— Что? — проговорил Бюто, побледнев и надвигаясь на отца со сжатыми кулаками. — Вы хотите у меня последнее отобрать? Так слушайте, это подлость, да, подлость — тянуть деньги с детей, когда у вас есть, чем жить… Не отнекивайтесь, кубышка-то тут, я знаю!
Взволнованный старик запротестовал прерывающимся голосом. Руки у него ослабели, он уже не находил в себе прежних сил, чтобы выгнать сына.
— Нет, нет у нас ни гроша… Убирайся ко всем чертям!
— А вот если я поищу! Если я поищу! — повторял Бюто, начиная уже выдвигать ящики и выстукивать стены.
