Смерть — мое ремесло - Мерль Робер (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Он обернулся ко мне и засмеялся.
— Ха-ха-ха! Ланг, — сказал он с лукавым видом, — вы и не подозревали, что ваш буфет вступает в такое противоречие с доктриной... — Он еще раз оглядел буфет, склонил голову и вздохнул. — Вам повезло, Ланг, с вашим лагерем. Среди такого большого количества заключенных, конечно же, должны быть и настоящие художники.
Мы сели за стол, и Эльзи сказала:
— Но я думала, штандартенфюрер, что у вас в подчинении тоже лагерь.
— С той разницей, — ответил Кельнер, развертывая салфетку, — что у меня нет, как у вашего мужа, постоянных заключенных. Они все у меня... — он криво усмехнулся, — транзитом.
Эльзи удивленно взглянула на него, а он продолжал:
— Надеюсь, вам не очень недостает родины-матери, сударыня? Польша — тоскливый край, не так ли? Но это, будем надеяться, скоро кончится. Наши войска продвигаются так стремительно, что уже недалек тот день, когда мы будем на Кавказе. Война не затянется.
— На этот раз мы покончим с ними до зимы, — сказал я. — Все здесь так думают.
— Месяца через два, — поддакнул Кельнер.
— Еще немного мяса, штандартенфюрер? — предложила Эльзи.
— Нет, благодарю вас, сударыня. В мои годы... — он усмехнулся, — надо уже следить за своей фигурой.
— О! Вы еще молоды, штандартенфюрер, — любезно возразила Эльзи.
Он повернулся к окну.
— Вот именно, — сказал он меланхолично, — я еще молод...
Наступило молчание, потом он заговорил снова:
— А что вы будете делать после войны, Ланг? Надо надеяться, лагеря не всегда будут.
— Я хочу попросить у рейха клочок земли где-нибудь на востоке.
— Мой муж, — сказала Эльзи, — был фермером полковника барона фон Иезерица в Померании. Мы обрабатывали небольшой клочок земли и занимались коневодством.
— Вот как! — сказал Кельнер, вынимая монокль и кидая на меня многозначительный взгляд. — Сельское хозяйство! Коневодство! Вы мастер на все руки, Ланг.
Он повернулся к окну, и мы снова увидели его строгий, благородный профиль.
— Это очень хорошо, — с важностью сказал он, — это очень хорошо, Ланг. Рейху будут нужны колонисты, когда славяне... — он усмехнулся, — исчезнут. Вы будете... как это выразился рейхсфюрер... образцовым немецким пионером в восточных провинциях. Впрочем, — добавил он, — если не ошибаюсь, он сказал это именно о вас.
— Правда? — с заблестевшими глазами спросила Эльзи. — Он так сказал о моем муже?
— Да, сударыня, — любезно подтвердил Кельнер. — Помнится, речь шла именно о вашем муже. Теперь я даже уверен, что о нем. Рейхсфюрер — хороший судья.
— О! — воскликнула Эльзи. — Я очень рада за Рудольфа! Он так много работает и такой добросовестный во всем!
— Полно, Эльзи! — заметил я.
Кельнер засмеялся, с умилением взглянул на нас и поднял к небу свои холеные руки.
— Как приятно снова очутиться в настоящей немецкой семье, сударыня. — И меланхолично добавил: — Сам я холостяк, не было, так сказать, призвания, но в Берлине у меня женатые друзья. Совершенно очаровательные...
Он оборвал себя на полуслове. Мы встали из-за стола и перешли в гостиную пить кофе. Это был настоящей кофе, полученный Хагеманом из Франции. Он дал один пакет Эльзи.
— Поразительно! — воскликнул Кельнер. — Вы здесь, в Освенциме, неплохо живете, как сыр в масле катаетесь. Жизнь в лагерях имеет и свои положительные стороны... Если бы только здесь не было... — он брезгливо поморщился, — всех этих уродств.
Он сосредоточенно помешал ложечкой в чашке.
— Вот в чем недостаток лагерей — уродство! Я пришел к этой мысли сегодня утром, Ланг, когда вы мне показали особую обработку. Все эти евреи...
Я торопливо прервал его.
— Извините, господин штандартенфюрер... Эльзи, ты не сходишь за ликерами?
Эльзи удивленно взглянула на меня, встала и вышла в столовую. Кельнер не поднял головы. Он все еще мешал кофе ложечкой. Эльзи не прикрыла за собой дверь, и она осталась полуоткрытой.
— Какие они все уродливые! — продолжал Кельнер, глядя в чашку. — Я хорошо разглядел их сегодня, когда они входили в газовую камеру. Какое зрелище! Какая отталкивающая нагота! В особенности женщины...
Я с отчаянием глядел на него. Но он не подымал глаз от чашки.
— И дети... эти худые... обезьяньи мордочки... не больше моего кулака... Действительно, они выглядят жутко... А когда началось отравление...
Я посмотрел на Кельнера и с ужасом перевел взгляд на дверь. Меня бросило в пот. Я не в состоянии был произнести ни слова.
— Какие отвратительные телодвижения! — продолжал он медленно, машинально мешая кофе ложечкой. — Настоящая картина Брейгеля! За одно это уродство они заслуживают смерти. И подумать только... — он усмехнулся, — подумать только, после смерти они пахнут еще хуже, чем живые!
Я решился на дерзость — коснулся его колена. Он вздрогнул, я наклонился к нему, кивком указал на неплотно закрытую дверь и быстро шепнул:
— Она ничего не знает.
Он разинул рот и на мгновение, пораженный, замер. Он даже перестал мешать ложечкой свой кофе. Наступило молчание, и именно молчание-то было хуже всего.
— Брейгель, — с фальшивым оживлением снова заговорил он, — вы знаете Брейгеля, Ланг? Не старика Брейгеля... не того, а другого... адского Брейгеля, как его называли... Вот именно адского, потому что он изображал ад...
Я уставился в свою чашку. Послышались шаги, стеклянная дверь хлопнула, и я с трудом заставил себя не поднять глаза.
— Представьте себе, он любил изображать ад, — нарочито громко продолжал Кельнер, — он обладал каким-то особым талантом в изображении жуткого...
Эльзи поставила поднос с ликерами на низенький столик, и я сказал с подчеркнутой приветливостью:
— Спасибо, Эльзи.
Наступило молчание, Кельнер украдкой взглянул на меня.
— О-о! — сказал он наигранным тоном. — Еще что-то вкусное! И даже французские ликеры!
Я с трудом пробормотал:
— Это подарок гауптштурмфюрера Хагемана, господин штандартенфюрер. У него друзья во Франции.
Как я ни старался, голос мой прозвучал неестественно. Я исподлобья взглянул на Эльзи — глаза ее были опущены, лицо не отражало ничего. Разговор снова заглох. Кельнер взглянул на Эльзи и сказал:
— Прекрасная страна — Франция, сударыня.
— Коньяку, штандартенфюрер? — бесстрастным голосом спросила Эльзи.
— Только немного, сударыня. Коньяк надо смаковать... — он поднял руку, — как французы. Медленно, маленькими глотками. Наши дубы, небось, глушат его там стаканами.
Он засмеялся, как мне показалось, через силу, затем взглянул на меня, и я понял, что ему не терпится уйти.
Эльзи налила Кельнеру коньяку, потом до половины наполнила мою рюмку.
— Спасибо, Эльзи, — поблагодарил я.
Она не подняла головы. Снова наступило молчание.
— У «Максима» 6, — нарушил его Кельнер, — подают коньяк в больших рюмках, расширяющихся у основания... вот таких...
Он обрисовал в воздухе двумя руками форму рюмки. Никто не реагировал на его рассказ, и он смущенно продолжал:
— Замечательный город Париж, сударыня. Должен признаться... — он усмехнулся, — что я иногда завидую господину Абецу...
Он поговорил еще несколько минут о «Максиме» и Париже, затем встал и откланялся. Я заметил, что он даже не допил свой коньяк. Мы оставили Эльзи в гостиной, я вышел вместе с Кельнером и усадил его в машину.
Машина тронулась, и я пожалел, что не захватил фуражку — я бы тоже уехал.
Медленно поднявшись на крыльцо, я толкнул входную дверь и бесшумно прошел в коридор. С удивлением я заметил, что фуражки моей на столике нет.
Я открыл дверь кабинета и, пораженный, остановился. Эльзи стояла в кабинете, опираясь на спинку стула, прямая, бледная. Я машинально затворил за собой дверь и осмотрелся. Фуражка моя лежала на столе.
Прошла почти минута, я взял фуражку и повернулся к двери.
— Рудольф, — сказала Эльзи.
Я обернулся к ней — взгляд ее испугал меня.
6
Фешенебельный ресторан в Париже.