Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗

С этой минуты счастье – которое заглядывало в дом, так сказать, мимоходом, как заблудившийся незнакомец, который знает, что он ошибся дверью и стоит готовый убежать, – с этой минуты счастье смело водворялось то в комнате Кармелиты, то во флигеле Коломбо, а иногда во флигеле и комнате одновременно.

Однако это счастье имело разные источники и главное – выражалось неодинаково.

Коломбо испытывал бесконечную радость любить юную девушку безмолвно, искренно, тайно. Он питал к ней нечто вроде страстного чувства древних христиан к мадонне – привязанность, которая зависела более от уважения и потребности обожать, чем от любви и желания обладать ею.

Но посреди этого счастья, этого обожания проглядывали угрызения совести; двадцать раз в продолжение ночи совесть Коломбо пробуждала его острой болью в сердце.

Тень Камилла вставала перед его изголовьем, как призрак из могилы; тогда Коломбо был готов встать, броситься к ногам Кармелиты, признаться ей в своей любви, как в преступлении.

Со своей стороны, Кармелита не раз – и без всякого угрызения совести, – уверившись в том, что она любима, переступала порог своей комнаты с твердой решимостью пойти к Коломбо и сказать ему: «Я тебя люблю, Коломбо!.. Я также люблю тебя!»

Если бы они встретились в эти минуты, очень возможно, что тайна их сердец сорвалась бы с их губ; но каждый из них проходил свою часть дороги и… возвращался назад.

Одним словом, это было подобно тому, что называется в геометрии параллельными линиями, от которых мы и заимствовали название этой главы – линиями, которые вечно идут бок о бок, могут сближаться и бесконечно продолжаться, но никогда не сходятся. Так и их сердца, пылавшие любовью, идя рядом, никогда не встречались…

Однажды утром Кармелита после ночи, проведенной в лихорадочной бессоннице, увидела Коломбо, входившего к ней в комнату. Он был бледнее, но веселее обычного.

Она поняла, что, наконец, бретонец совладал с беспокойством своей совести, что его решение принято, и он пришел высказать ей все.

Она радостно встала, пошла к нему навстречу и привлекла к себе на диван.

Но в отворенной двери она увидела садовницу, которая держала в руках письмо.

– Мадемуазель, – доложила та, – письмо от г-на Камилла.

Кармелита глухо вскрикнула и поднесла руку к сердцу.

Коломбо, разом побледнев еще больше, откинул назад голову.

Садовница, видя, что ни один из молодых людей ей не отвечает, положила письмо на колени Кармелиты.

Кармелита опомнилась первая, тяжело вздохнула, распечатала письмо и прочла его; затем, не сказав ничего более, кроме одного слова: «Читайте!» – передала письмо Коломбо, устремив глаза на лицо молодого человека.

Тот совершенно бледный в первый раз прочел тихо, а затем вслух следующие строки:

Никогда осужденный, слушая свой смертный приговор, не был более разбит и подавлен, чем бретонец, перечитывавший во второй раз громко письмо своего друга.

– Что с вами? – спросила Кармелита самым нежным голосом. – Отчего возвращение вашего друга приводит вас в такое оцепенение?

– Ах! Кармелита! Кармелита! – ответил бретонец. – Не спрашивайте меня!..

– Коломбо, – продолжала она, – почему вы так бледны и плачете?

– Потому что я умираю, Кармелита! – вскричал молодой человек, разрывая свой жилет, как будто задыхаясь.

– И вы умираете, Коломбо, – продолжала безжалостная Кармелита, – потому, что вы меня любите, не так ли?

– Я? – вскричал Коломбо, раскрывая испуганные глаза. – Я?.. Вас люблю?..

– Да, – отвечала просто Кармелита. – Отчего же нет? Я вас тоже очень люблю!

– Замолчите, замолчите, Кармелита!

– О, – сказала девушка, – я уже долго молчала, да и вы также! Мы уже давно питаем нашими сердцами эту змею, которая нас пожирает!

– Кармелита, – вскричал Коломбо, – я глупец!

– Нет, Коломбо, у вас благородное сердце, которое долго побеждало, но наконец побеждено.

– О! Кармелита, – бормотал Коломбо, – простите ли вы меня?

– Что же я вам должна простить, если я вас люблю, если я вас всегда любила.

– Молчите, Кармелита! – прервал ее Коломбо. – Вы это уже сказали, и я хотел бы иметь силу не слышать вас.

– В таком случае, – возразила Кармелита с яростью, – я вам повторяю: я вас люблю, Коломбо! Я вас люблю! Слышите: я вас люблю!

– Кармелита, я вас слышу! Ваше дыхание жжет меня!..

Он сделал над собою усилие, вскочил и отошел, шатаясь, от Кармелиты.

– Сестра моя! Сестра моя! Наша вина одинакова. Будем просить у Бога, чтоб он дал нам силу покориться судьбе.

– Что вы называете «покориться», друг мой? Я вас не понимаю.

– Вы должны выйти за Камилла…

– Чтобы я вышла за Камилла, любя вас и зная вашу любовь ко мне?

– Вы должны, вы должны! – вскричал с отчаянием Коломбо.

– Почему же должна? Скажите мне, Коломбо, – спросила девушка, – перед кем ответственна я за мою любовь на этом свете? Я одна – слава богу! Я единственный судья и ценитель моего поведения.

– Вы ошибаетесь, Кармелита: общество оценит ваше поведение, а Бог – ваш верховный судья… Вы богохульствуете!

– Я не богохульствую, Коломбо, я вас люблю!

– Кармелита, не будем считать наши желания и влечения за наши права и обязанности. Вы видите, куда это нас привело!

– Это упрек, Коломбо?

– О! – вскричал Коломбо, бросаясь к ее ногам. – Да накажет меня Бог, если я это думаю! По-моему, Кармелита, хоть у вас все страсти женщины, но вы так же чисты, как Ева в первый день творения.

– Коломбо! Коломбо! – сказала Кармелита, падая на канапе и положив обе свои руки на голову молодого человека, лицо которого она прижала к своим коленям. – Я оставляю в стороне мои права и мои обязанности и слушаюсь только голоса моего сердца. Что мне за дело, что придется отвечать перед Богом и перед людьми. Я знаю, что ответить людям и Богу, только бы я могла быть оправдана перед вами, друг мой… Я люблю, люблю вас, и знайте, что я забуду вас на этом свете только для того, чтобы думать о вас на другом.

– Но что же делать? Что делать?..

– А наконец-то вы делаетесь благоразумнее! – сказала Кармелита с горестным смехом, от которого дрожь пробежала по жилам Коломбо. – Что делать?.. О! Я думала уже давно, что нам остается делать!.. Есть только два исхода, Коломбо.

– Какие?

– Оставить этот дом, бежать, поселиться за границей, на краю света, хоть в Индии, или на островах океана, и жить забытыми всеми.

– А другой исход? – спросил Коломбо, доказывая этим, что он отвергает первый способ.

– Другой? – отвечала твердо Кармелита. – Умереть, Коломбо.

– О! – сказал бретонец, склоняя голову на ее колени.

– Не будучи в состоянии соединиться при жизни, – продолжала Кармелита, – мы, по крайней мере, соединимся, умирая.

– Вы оскорбляете Бога, Кармелита.

– Не думаю… Но, во всяком случае, Коломбо, я предпочитаю лучше вечно страдать с вами, чем быть соединенной с «ним», хотя бы на время.

– Это невозможно, Кармелита! Невозможно!

– Хорошо, силен всегда слабый… И теперь слабый будет силен за двоих.

Коломбо приподнял голову.

– Если я не в состоянии принадлежать вам, – потому что вы мне отказываете, Коломбо, – я не буду принадлежать и ему, потому что ему отказываю я. С завтрашнего же дня я поступаю в монастырь…

– О, нет, нет, я вас люблю, как безумный!.. Все, что вы хотите, Кармелита, все, все я сделаю!

– Эти слова очень важны, Коломбо, и прежде, чем на что-нибудь решиться, вам стоит обдумать. Я говорю как существо без имени, забытое, покинутое всем светом, без отца и матери, которые уже там. Вы же – последний потомок благородного семейства. У вас громкое имя, у вас есть отец, который вас обожает… Подумайте о вашем отце! Завтра вы скажете мне, к чему приведут вас эти размышления.