Росхальде - Гессе Герман (книга жизни .txt) 📗
Тем временем Буркхардт хотя и вернулся в господский дом, но прошел не к себе, а поднялся по лестнице и постучал в дверь госпожи Верагут.
— Я не помешал? Могу я немножко побыть с вами?
Она пригласила его войти, улыбнулась, и эта мимолетная, непривычная на ее сильном, строгом лице улыбка показалась ему странно беспомощной.
— Здесь, в Росхальде, восхитительно. Я побывал в парке и у озера. А как вырос Пьер! Славный мальчуган! Увидев его, я почти пожалел, что остался холостяком.
— Он хорошо выглядит, не правда ли? Как вы думаете, он похож на моего мужа?
— Немножко похож. Собственно говоря, даже больше, чем немножко. В таком возрасте мне не довелось видеть Иоганна, но я хорошо помню, как он выглядел в одиннадцать-двенадцать лет… Кстати, мне кажется, что он слегка переутомился. Что? Нет, я говорю об Иоганне. Он много работал в последнее время?
Госпожа Адель посмотрела ему в глаза; она почувствовала, что он хочет кое-что выведать.
— Я полагаю, это так, — спокойно сказала она. — Он очень редко говорит о своей работе.
— А что он сейчас пишет? Пейзажи?
— Он часто работает в парке, как правило, пишет с натуры. Вы видели его картины?
— Да, те, что в Брюсселе.
— Разве он выставил свои полотна в Брюсселе?
— Да, и немало. Я привез каталог. Видите ли, я хотел бы приобрести одну из них и был бы рад услышать, что вы думаете об этой вещи?
Он протянул ей каталог и показал на маленькую репродукцию. Она внимательно разглядела ее, полистала каталог и вернула его Буркхардту.
— Ничем не могу вам помочь, господин Буркхардт, мне эта картина неизвестна. Я думаю, он написал ее прошлой осенью в Пиренеях, но сюда не привозил.
Она выдержала паузу и сменила тему:
— Вы привезли Пьеру много подарков, очень мило с вашей стороны. Я благодарю вас.
— О, это пустяки. Но я прошу вашего позволения и вам подарить что-нибудь на память об Азии. Вы не против? Я привез кое-какие ткани. Хотите, я покажу их вам и вы выберете то, что вам понравится?
Ему удалось преодолеть ее вежливое сопротивление, завязать шутливый обмен галантными любезностями и привести замкнутую женщину в хорошее расположение духа. Из своих запасов он выбрал и принес наверх целую охапку индийских тканей, разложил малайский батик и холсты ручной выработки, повесил на спинки стульев кружева и шелка и при этом не переставая рассказывал, где он увидел и купил — почти бесплатно — ту или иную материю, в общем, устроил маленький базар, веселый и пестрый. Он советовался с ней, развешивал у нее на руках кружева, объяснял, как они изготовлены, заставлял ее развернуть самые красивые ткани, полюбоваться ими, пощупать, похвалить и, наконец, оставить их у себя.
— Нет, — смеясь, воскликнула она под конец. — Эдак я сделаю вас нищим. Я никак не могу оставить все это у себя.
— Пусть вас это не беспокоит, — со смехом возразил он. — Недавно я посадил еще шесть тысяч каучуковых деревьев и скоро стану богат, как набоб.
Когда Верагут зашел за ним, он застал обоих за оживленной беседой. Удивившись тому, какой словоохотливой стала его жена, Верагут без всякого успеха попытался ввязаться в разговор и принялся неуклюже расхваливать подарки.
— Оставь, это все дамские дела, — обратился к нему друг. — Пойдем-ка лучше искупаемся!
И он, вывел Верагута из дома.
— Твоя жена и впрямь ничуть не постарела со времени нашей последней встречи, — начал Отто, шагая рядом, — Только, что она выглядела чрезвычайно довольной. Значит, у вас в общем и целом все хорошо. Остается только старший сын. Что он поделывает?
Художник пожал плечами и сдвинул брови.
— Ты его увидишь, он на днях приезжает. Я как-то писал тебе о нем.
Внезапно он остановился, наклонился к другу, пристально посмотрел ему в глаза и тихо проговорил:
— Ты все увидишь сам, Отто. У меня нет желания об этом говорить. Увидишь сам… Будем веселиться, пока ты здесь, дружище! А сейчас пойдем к озеру; я хочу снова поплавать с тобой наперегонки, как в детстве.
— Давай попробуем, — кивнул Буркхардт, делая вид, что не замечает нервозности Иоганна. — И ты меня обставишь, мой милый, хотя раньше тебе это не всегда удавалось. Очень жаль, но у меня и впрямь наметилось брюшко.
День клонился к закату. Озеро тихо покоилось в тени деревьев, в их кронах играл слабый ветерок, по узкой полоске синего неба над озером плыли легкие лиловые облака, все одинакового вида и формы, семья за семьей, тонкие и вытянутые в длину, словно ивовые листья. Художник и его друг стояли у скрытой посреди кустарника будки для переодевания, дверь которой никак не хотела открываться.
— Ну, хватит, — воскликнул Верагут. — Замок заржавел. На кой ляд нам эта будка!
Он начал раздеваться. Буркхардт последовал его примеру. Когда они уже стояли на берегу и пробовали ногой спокойную, затененную воду, на них вдруг повеяло сладостным, счастливым дыханием далекого детства, они на минуту замерли в предвкушении легкого, благостного соприкосновения с водой, и в их душах тихо открылась изумрудная, вся залитая солнцем летняя долина времен их юности; молча, повинуясь непривычному порыву чувства, они с легким смущением окунули ноги в воду и смотрели, как на темно-зеленой поверхности торопливыми полукружьями поблескивает вода.
Наконец Буркхардт решительно шагнул в воду.
— До чего же хорошо, — с наслаждением выдохнул он. — Между прочим, мы все еще неплохо смотримся, и если не принимать во внимание мое брюшко, то нам обоим не откажешь в стройности.
Он поплыл, работая руками, тряхнул головой и нырнул.
— Ты и не знаешь, как славно тут у тебя! — с завистью воскликнул он. — Через мои плантации протекает прекрасная река, но только сунь в нее ногу — и больше ее не увидишь: кишит проклятыми крокодилами. А сейчас вперед, и посмотрим, кому достанется большой приз Росхальде! Поплывем до вон той лестницы и обратно. Ты готов? Итак: раз… два… три!
Они с шумом оттолкнулись и, смеясь, поплыли умеренным темпом, но над ними все еще витали образы детства, и они тотчас же принялись состязаться всерьез, лица их напряглись, глаза засверкали, руки широкими взмахами рассекали воду. Они одновременно достигли лестницы, одновременно оттолкнулись от нее и устремились тем же путем обратно, и тут мощными гребками художник вырвался вперед и на мгновение раньше пришел к финишу.
Тяжело дыша, они стояли в воде, вытирали глаза и молча, удовлетворенно улыбались друг другу; обоим казалось, что только сейчас они снова стали старыми товарищами и только сейчас начала исчезать маленькая, фатальная пропасть отчуждения, разделявшая их.
Одевшись, с посвежевшими лицами и облегченной душой сидели они рядышком на плоских каменных ступенях ведущей к воде лестницы, смотрели на темную поверхность озера, которое на противоположной стороне, где была овальная бухточка с нависшими над водой кустами, уже терялось в темно-коричневых сумерках, лакомились крупными ярко-красными вишнями из коричневого бумажного кулька, который они взяли у слуги, и с легким сердцем наблюдали за наступлением вечера, пока горизонтальные лучи заходящего солнца все еще пробивались сквозь кроны деревьев и золотистыми отблесками сверкали на прозрачных крылышках стрекоз. Целый час они не переставая, перескакивая с предмета на предмет, болтали о годах своего учения, об учителях и былых школьных товарищах, о том, кто и кем стал.
— Боже мой, — спокойным, бодрым голосом сказал Отто Буркхардт, — как давно все это было. Ты не знаешь, что стало с Метой Хайлеман?
— С Метой Хайлеман? — нетерпеливо подхватил Верагут. — Вот уж была красавица! В моих тетрадках не перечесть ее портретов, на уроках я тайком рисовал ее на промокашках. Только волосы у меня никак не получались. Помнишь, она их укладывала баранками над ушами.
— Ты что-нибудь знаешь о ней?
— Ничего. Когда я первый раз вернулся из Парижа, она была помолвлена с одним адвокатом. Я встретил ее, когда она шла со своим братом по улице, и до сих пор помню, как я злился на себя, что сразу покраснел и снова почувствовал себя маленьким глупым школяром, несмотря на свои усы и на то, что прошел огонь и воду в Париже… Одно плохо — ее звали Мета! Я терпеть не мог этого имени!
