Занимательные истории, новеллы и фаблио - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
– Сказать по правде, мадемуазель, ваше общество настолько приятно, что мне хотелось бы, чтобы вы не уезжали из Парижа и чтобы господин Матье выдал вас за своего сына.
– Но у него нет сына!
– Я хотел сказать, за своего племянника, этого высокого молодого человека...
– Вы имеете в виду Шарля?
– Именно его, черт возьми, Шарль – мой лучший друг.
– Вы что, знавали Шарля, сударь?
– Знавал ли я его, мадемуазель, скажу больше, я и сейчас его знаю, я еду в Париж как раз с единственной целью его повидать.
– Вы ошибаетесь, сударь, ведь он же умер! Еще с детства мне прочили его в женихи, я никогда его не видела, но говорили, что он симпатичный. Он очень рвался на военную службу, пошел на войну и был убит.
– Да, да, мадемуазель, и все-таки вижу – мои желания исполнятся, не сомневайтесь, вам готовят нечаянную радость: Шарль вовсе не погиб, хотя раньше так считали. Полгода назад он вернулся и написал мне, что собирается жениться. А тут как раз вас отправляют в Париж. Не сомневайтесь, мадемуазель. Все будет именно так. Да, да, вас ожидает приятный сюрприз. Уже через четыре дня вы станете женой Шарля. А то, что вы везете с собой, не что иное, как свадебные подарки.
– В самом деле, сударь, догадки ваши вполне правдоподобны. Если прибавить к ним отдельные намеки отца, всплывающие сейчас в моей памяти, то выходит, в предположениях ваших нет ничего невозможного. Значит, я выйду замуж в Париже, буду столичной дамой, о сударь, как замечательно! Если это произойдет, хорошо бы и вам жениться на Аделаиде; я постараюсь убедить мою кузину, и мы будем счастливы вчетвером.
Такова была дорожная беседа доброй, простодушной Розетты с жуликом, искавшим, как бы половчее воспользоваться неопытностью девушки, так доверчиво открывшейся ему. Что за славная добыча для распутной шайки – пятьсот луидоров и хорошенькая девчонка в придачу! Как тут не испытать сладостного зуда при виде такой находки? Экипаж между тем подъезжает к Понтуазу, и прохвост обращается к Розетте:
– Мадемуазель, я вот тут подумал, а что, если я возьму сейчас почтовых лошадей и живо помчусь к вашему дядюшке предупредить о вашем прибытии? Уверен, они все вместе поедут вам навстречу и вы не будете себя чувствовать одинокой в огромном незнакомом городе.
План этот встречает одобрение. Галантный кавалер вскакивает на лошадь, торопясь подготовить актеров к предстоящей комедии. После недолгих приготовлений два фиакра с мнимыми родственниками направляются к Сен-Дени и останавливаются на постоялом дворе. Наш плут берет на себя взаимное представление, и Розетта обнаруживает там господина Матье, верзилу Шарля, вернувшегося живым с войны, и двух обворожительных кузин. Все целуются и обнимаются. Юная нормандка передает свои письма. Дядюшка Матье проливает слезы радости, узнав о добром здравии брата. Розетте так не терпится продемонстрировать щедроты отца, что раздача подарков происходит еще до въезда в Париж. Новые объятия, новые изъявления благодарности. Компания пускается в путь, направляясь в квартал, где обосновались мошенники, уверяя нашу красавицу, что это и есть улица Кинкампуа. Они высаживаются у вполне приличного с виду дома; мадемуазель Фларвиль устраивается; ее чемодан заносят в спальню. Все садятся за стол. Привычную к сидру девушку убеждают, что шампанское – это парижский яблочный сок. Доверчивая Розетта не упрямится, делает все, что от нее хотят, и напивается до помутнения рассудка. В таком беззащитном состоянии ее раздевают донага. Убедившись, что единственный наряд ее теперь лишь прелести, дарованные ей природой, наши плуты не желают и их оставить неоскверненными и всю ночь вволю ими наслаждаются. Довольные, что наконец лишили бедную девушку всего, что только возможно, удовлетворенные сознанием, что отобрали у нее разум, честь и деньги, они наряжают Розетту в жалкие лохмотья и еще до наступления рассвета относят ее на паперть церкви святого Роха.
С первыми лучами солнца несчастная открывает глаза. В ужасе от своего вида и состояния, она ощупывает себя, не понимая, на каком она свете. Прохожие бездельники начинают потешаться над Розеттой. Еще долгое время она остается игрушкой в их руках, пока по просьбе девушки они не доставляют ее к комиссару полиции. Там она рассказывает свою печальную историю, умоляет написать отцу, а пока предоставить ей временное пристанище. Комиссар, удостоверившийся по ответам пострадавшей в ее порядочности и душевной чистоте, приютил ее в собственном доме. Позднее прибывает почтенный нормандский буржуа и после обильно пролитых с обеих сторон слез увозит домой свое драгоценное дитя, как уверяют, на всю жизнь утратившее охоту вновь посетить прославленную французскую столицу.
Хватит места для обоих
Одна прехорошенькая двадцатидвухлетняя лавочница с улицы Сент-Оноре, пухленькая, упитанная, цветущая и необыкновенно аппетитная, была не лишена бойкости, смекалки и живейшего пристрастия к запретным – согласно суровым законам супружества – удовольствиям. Вот уже год, как она подыскала двоих помощников своему старому некрасивому мужу. Тот не только был ей противен, но к тому же редко и плохо исполнял супружеские обязанности. Отнесись он к исполнению своего долга с большим усердием, может быть, и ему удалось бы умерить требовательную госпожу Дольмен (так звали нашу очаровательную лавочницу).
Свидания обоим любовникам назначались в соответствии с тщательно продуманным расписанием: юному офицеру Деру обычно отводилось время с четырех до пяти часов вечера. С половины шестого до семи прибывал необыкновенно симпатичный молодой негоциант Дольбрёз. Предложить другие мгновения для встреч не представлялось возможным. Только в эти часы госпожа Дольмен могла свободно собой располагать. Утром необходимо было присутствовать в лавке, вечером тоже не мешало бы там появиться. Потом возвращается муж, и нужно обсуждать с ним дела. Впрочем, как-то госпожа Дольмен поделилась с подружкой, что ей нравится, когда минуты наслаждения повторяются с небольшими перерывами. Огонь воображения еще не угас, говорила она, и нет ничего сладостней перехода от одних утех к другим, ибо при этом не нужно заново настраиваться. Восхитительная госпожа Дольмен как нельзя лучше разобралась в тонкостях любовных ощущений. Не многие женщины способны, подобно ей, столь точно их проанализировать. Талант ее состоял в том, что, все обдумав и просчитав, она пришла к выводу, что два любовника лучше, чем один. С точки зрения репутации – то же самое, один заменяет другого, хотя можно обмануться и принять их за одного, приходящего несколько раз в день, зато с точки зрения удовольствия – какое преимущество! Особо опасалась госпожа Дольмен беременности. Уверенная, что муж никогда не дойдет до безрассудства испортить ее фигуру, она также прикинула, что с двумя любовниками рискует в этом отношении куда меньше, нежели с одним. Будучи хорошим анатомом, она полагала, что два плода взаимно уничтожают друг друга.
Однажды установленный распорядок свиданий оказался нарушенным, и двое наших любовников, никогда не видевшихся прежде, познакомились, как мы узнаем позже, при весьма забавных обстоятельствах. Первым должен был прийти Деру, но он опоздал. И будто вмешался сам дьявол: как назло, прибыл Дольбрёз чуть раньше обычного.
Догадливый читатель тотчас понимает, что стечение таких двух небольших неточностей неминуемо должно было привести к нечаянной встрече, – так и случилось. Однако расскажем, как именно все произошло, и по возможности постараемся сохранить приличия и сдержанность, необходимые для изложения столь непристойной истории.
В силу некоего причудливого каприза – весьма распространенного среди мужчин – наш молодой воитель, уставший от роли любовника, предпочел на время исполнить роль любовницы. Он пожелал сам заключить в объятия свое божество вместо того, чтобы оказаться заключенным в ее объятия. Словом, то, что обычно находится снизу, он поместил наверх. Произошла смена положения участника, как правило, склоненного над алтарем, куда изливается жертвоприношение. Итак, госпожа Дольмен, обнаженная, точно Венера Каллипига, распростерлась над любовником, предоставив на обозрение перед дверьми комнаты, где свершалась сия мистерия, то, чему столь благоговейно поклонялись греки, глядя на уже упомянутую прекраснозадую статую, а именно эту упоительно-пышную часть тела, которая – зачем так удаляться в поисках примеров? – находит немало почитателей и в Париже. Таково было положение вещей, когда Дольбрёз, привыкший входить беспрепятственно, мурлыча какую-то песенку, отворяет дверь – и перед ним открывается перспектива того, что, говорят, порядочной женщине не годится выставлять напоказ.
