Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
Анна забеспокоилась, она поворачивает голову то туда, то сюда, часто, быстро, все быстрее… Чей-то голос позади Берты тихо произносит: «Начинается». Берта обернулась. Это сказала сиделка; у нее веселое лицо, но теперь Берта замечает, что такое выражение означает не веселость, а лишь неизменную решимость не выдавать своей скорби, и она находит это лицо невыразимо ужасным… Как она сказала?.. «Начинается»… Да, как концерт или театральное представление… И она вспомнила, как у ее постели тоже произнесли однажды это слово, когда у нее начинались роды.
Анна вдруг широко открыла глаза, устремила взгляд на мужа и очень внятно сказала, тщетно пытаясь приподняться:
— Только тебя, только тебя… поверь мне, тебя одного я… — Последнее слово нельзя было разобрать, но Берта угадала его.
— Я знаю, — сказал Рупиус.
Он нагнулся и поцеловал умирающую в лоб. Анна обвила его обеими руками, он прильнул губами к ее глазам. Сиделка опять вышла. Вдруг Анна оттолкнула мужа, она больше не узнавала его, она впала в беспамятство. В испуге Берта поднялась, но осталась стоять у постели. Господин Рупиус сказал ей:
— Теперь уходите. — Она медлила. — Уходите, — строго повторил он.
Берта поняла, что должна уйти. На цыпочках удалилась она из комнаты, как будто шум шагов мог еще нарушить покой Анны. Когда она вышла в переднюю, то увидела доктора Фридриха, он снимал пальто, переговариваясь с молодым врачом, младшим врачом больницы. Он не заметил Берту, и она услыхала, как он сказал:
— В любом другом случае я должен был бы донести об этом, но раз дело так складывается… Кроме того, это был бы ужасный скандал, и бедный Рупиус пострадал бы больше всех, — Тут он увидел Берту. — Здравствуйте, фрау Гарлан.
— Скажите, господин доктор, что у нее, в сущности? Доктор Фридрих бросил взгляд на младшего врача; затем ответил:
— Заражение крови. Вы знаете, сударыня, что иногда умирают от пореза пальца, не всегда удается найти очаг воспаления. Это большое несчастье… да, да. — Он направился в комнату, ассистент последовал за ним.
Берта, ошеломленная, вышла на улицу. Что означают услышанные ею слова? Донести? Скандал? Не отравил ли сам Рупиус свою жену? Нет, что за чепуха! Но с Анной что-то сделали, это несомненно. И это каким-то образом связано с ее поездкой в Вену — ведь она заболела на следующую же ночь… Берте вспомнились слова умирающей: «Только тебя, тебя одного я любила!» Разве эти слова не прозвучали, как мольба о прощении… Только тебя любила, но с другим… Конечно, у нее был любовник в городе… Ну, и что же дальше?.. Да, она хотела уехать и все-таки не сделала этого… Как она сказала тогда на вокзале: «Мне пришлось принять другое решение…» Да, вероятно, она распрощалась с любовником в Вене и здесь — отравилась?.. Но почему же, если она любила только своего мужа? И она не лгала! Конечно, нет! Берта ничего не могла понять…
Почему она ушла от Рупиусов?.. Что ей делать теперь?.. Она слишком взволнована, чтобы чем-нибудь заняться. Она не может пойти ни домой, ни к родственникам, ей необходимо вернуться туда… А если бы сегодня пришло другое письмо от Эмиля, неужели и тогда Анна умерла бы?.. Право, она теряет рассудок… Одно не имеет никакой связи с другим, и все-таки… почему она не может отделить одно от другого?
Она снова поспешно поднялась по лестнице. Не прошло и четверти часа, как она вышла из этого дома. Дверь в квартиру была открыта, сиделка находилась в передней. «Все кончено», — сказала она. Берта прошла дальше. Господин Рупиус один сидел у стола, дверь в комнату покойной была закрыта. Он подождал, пока Берта подошла к нему совсем близко, схватил ее руку, протянутую к нему, и сказал:
— Зачем она это сделала? Зачем она это сделала?
Берта молчала.
Рупиус продолжал:
— В этом не было необходимости, клянусь богом, в этом не было необходимости. Что мне за дело до других, не правда ли?
Берта кивнула головой.
— Надо было беречь жизнь — вот в чем дело. Зачем она это сделала?
В голосе его слышалось рыданье, хотя казалось, он говорит совершенно спокойно. Берта плакала.
— Нет, в этом не было необходимости! Я вырастил бы его, вырастил бы, как собственного ребенка.
Берта широко раскрыла глаза. Теперь она все поняла, и ужасный страх охватил ее. Она подумала о себе. Что, если и она тоже в эту единственную ночь… в этот единственный час?! Она так испугалась, что казалось, лишится чувств. То, что до сих пор представлялось ей почти невероятным, вдруг превратилось в уверенность. Не могло быть иначе, смерть Анны была предзнаменованием, перстом божьим. И вдруг она вспомнила о той прогулке в Вене двенадцать лет тому назад, когда Эмиль поцеловал ее и она почувствовала страстное желание иметь ребенка. Почему не испытывала она такого же чувства, когда недавно лежала в его объятиях?.. Да, теперь она знала: она хотела только минутного наслаждения, она не лучше какой-нибудь уличной девки, и было бы лишь заслуженной небесной карой, если бы она погибла от своего греха так же, как та несчастная, которая лежит там.
— Я хотела бы еще раз взглянуть на нее, — сказала она.
Рупиус указал на дверь. Берта открыла ее, медленно подошла к кровати, на которой лежала умершая, долго смотрела на нее и поцеловала в оба глаза. Необычайный покой охватил ее. Больше всего ей хотелось еще долго оставаться у тела Анны, возле которого ее собственные разочарования и страдания теряли всякое значение. Она преклонила колена у кровати и сложила руки, но не молилась. Вдруг у нее потемнело в глазах, она почувствовала хорошо знакомую внезапную слабость, головокружение, но оно тотчас прошло. Сначала она слегка вздрогнула, потом глубоко, с облегчением вздохнула и почувствовала, что с этим приступом слабости как бы рассеялись не только ее недавние опасения, но и вся сумятица этих безумных дней, последние вспышки женской страстности — все, что она принимала за любовь. И, стоя на коленях перед этим смертным одром, она поняла, что не принадлежит к числу тех легкомысленных натур, которые способны без раздумий упиваться радостями жизни. С отвращением думала она об единственном часе счастья, дарованном ей, и чудовищной ложью показалось ей бесстыдное наслаждение, испытанное ею тогда, по сравнению с тем невинным, нежным поцелуем, воспоминание о котором украсило всю ее жизнь. Ясно, во всей их замечательной чистоте, представились ей теперь отношения между этим паралитиком и его женой, которой пришлось смертью заплатить за свой обман. И, глядя на бледный лоб умершей, она думала о том незнакомце, из-за которого Анне суждено было умереть: он теперь безнаказанно и, пожалуй, без всяких угрызений совести разгуливает по городу и будет жить, как тот, другой… нет, как тысячи и тысячи других, которые недавно касались ее платья и с вожделением смотрели на нее. И она почувствовала величайшую несправедливость этого мира, где жажда наслаждения дарована женщине наравне с мужчиной, но для женщины становится грехом и требует возмездия, если она не связана с жаждой материнства.
Она поднялась, в последний раз бросила прощальный взгляд на любимую подругу и вышла из комнаты, где лежала умершая. Господин Рупиус сидел в соседней комнате совершенно так же, как она оставила его. У нее явилась глубокая потребность обратиться к нему со словами утешения. На одно мгновенье ей показалось, что весь смысл ее собственной судьбы заключался лишь в том, чтобы она могла до конца понять страдания этого человека. Она хотела сказать ему это, но почувствовала, что он из тех, кто предпочитает оставаться наедине со своим горем. И она молча села против него.
1900
Слепой Джеронимо и его брат
(Перевод С. Уманской)
Слепой Джеронимо встал со скамьи и взял гитару, лежавшую на столе возле стакана с вином. Он услышал отдаленный грохот первых экипажей. Пройдя ощупью хорошо знакомый путь до двери, он спустился по узким деревянным ступенькам, ведущим в крытый двор. Его брат последовал за ним, и оба остановились внизу у лестницы, спиной к стене, чтобы укрыться от сырого и холодного ветра, который врывался через открытые с двух сторон ворота на мокрый и грязный двор.
