Жизнь против смерти - Пуйманова Мария (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Сиротская? Мите еще никогда не приходило в голову, что он сирота. Сироты — это те, про кого поется в народных песнях, напечатанных в хрестоматиях. А он просто Митя.
Все молодое, чистое и смелое, что было в мальчике, инстинктивно протестовало против этого назойливого, вкрадчивого сочувствия.
— Это мое дело, — отрубил он своей излюбленной мальчишеской фразой и прибавил шагу.
Но незнакомец не отставал.
— Вам бы, наверно, хотелось видеть папашу? — заметил он.
У Мити екнуло сердце. Вот она, опасность! Мальчик чувствовал, что незнакомец внимательно смотрит на него. Но Митя не был похож на бабушку, он не любил отступать и предпочитал нападать сам. Остановившись, он засмеялся прямо в лицо противному человечку и сказал:
— Да как же его увидишь? Разве что по телевизору. Да и то нельзя, — торопливо поправился мальчик, — заграничное радио нам запрещено, а мой родитель, видите ли, в Америке.
Почему Митя употребил такое слово — родитель, — он и сам не знал. Он только чувствовал, что смех его звучит фальшиво, что он переигрывает и именно на этой ошибке его можно поймать. Его вдруг охватила лихорадочная радость от сознания, что его мозг работает сейчас с удесятеренной силой и ему удается думать сразу обо всем.
— А папаша тебе пишет?
— Как же он может писать, если война? — буркнул Митя и опять зашагал. — До войны пришло одно письмо из Чикаго. И почему вам все это так интересно? — добавил он, снова переходя в атаку.
— Не удивляйся, мальчик, я старый друг твоего отца, мы вместе работали на Аэровке. Золотой был человек, всегда заодно с рабочими. У меня даже есть его фотография на память — хорошая, правда?
И он протянул Мите фотографию.
Митя смотрел на карточку, а незнакомец на Митю. Он просто впился в Митю мышиными глазками. Веки мальчика нервно дрогнули, он чуть покраснел и усмехнулся.
— Да ведь это не папа. Ничего подобного, — сказал он, возвращая фотографию. — Вы его, видно, перепутали с Радецким.
— С кем? — быстро переспросил незнакомец.
— Не знаю, кем он был. Какой-то австрийский генерал или еще кто-то. Барборка всегда так говорит, когда кто-нибудь здорово напутает.
— Ах ты, маленький зубоскал! — сказал человек, пряча злобу под наигранной шутливостью. — Так знай же, — торжественно и поучительно продолжал он, — что эту фотографию дала мне твоя бабушка.
Но на эту удочку Митя тоже не клюнул.
— Ну да, бабушка, как же, — холодно возразил он, — у нас нет ни одной папиной фотографии.
— Вот это замечательно! А почему?
— Мы разорвали их в клочки, — со смаком сказал Митя. — Мы на него сердиты. Уехал, бросил нас здесь…
— А вам тут не нравится? — тотчас привязался к слову незнакомый человек.
— Нет, почему же… Но будь я взрослый и будь у меня сын, я бы его не бросил, уверяю вас. Мы живем в Чехии, а он в Америке, какое нам до него дело… Всего хорошего!
Митя сам удивлялся тому, как он сумел все это придумать и наврать, и ему совсем не было стыдно за эту ложь — наоборот, он сразу смекнул, что это за тип, — в таких делах у чешских школьников уже был некоторый опыт. Когда гитлеровцы оккупировали Прагу, около школ стали прогуливаться приветливые господа; они охотно заговаривали с детьми: «А что, мальчик, говорит твой папа насчет того, что Гитлер захватил нашу республику?», «Не помнишь ли, девочка, что вчера передавало московское радио? У меня, как назло, не было времени послушать». Или: «Молодцы эти парашютисты, здорово Гейдриха отделали. Дома у вас их тоже небось хвалят?»
Эти потрепанные «добрые дяди» вслух говорили все, чего не смел сказать простой чех, а когда ребенок, проникшись доверием к человеку, который обратился к нему на родном языке, выбалтывал что-нибудь лишнее, за отцом в ту же ночь приходили гестаповцы. «Добрые дяди» получали по полсотни крон за донос. Родители стали предостерегать своих детей, и дети в протекторате привыкли отвечать: «Наш папа не интересуется политикой».
Случай с Митей был сложнее, но материнская выучка сказалась и тут. Мальчик возвратился домой в приподнятом, боевом настроении, торжествуя, что ответил на атаку атакой и вел себя правильно. Однако дело на этом не кончилось, — это было только начало. Как же поступить, к кому обратиться за помощью, ничего не выдав? Бабушке и не заикнешься: она все равно не даст совета, только зря ее расстроишь. Митя совершенно так же, как когда-то в детстве его мать Елена, терпеть не мог паники и переполоха и всегда боролся с ними. Мозг его, возбужденный опасным единоборством, напряженно работал, как говорится в детективных романах. После некоторого раздумья Митя постучал к Станиславу.
— Можно поговорить с тобой с глазу на глаз, дядя?
Станислав покосился на ручные часы, лежавшие на столе.
— Только быстро, — сказал он. — Я скоро ухожу.
Митя сразу взял быка за рога — так, по крайней мере, ему казалось.
— Дядя, — сказал он, — если я получу в школе похвальный лист, ты дашь мне за это немного деньжат?
Станислав не удержался от улыбки, хоть и знал, что это непедагогично. Ну и продувной мальчишка!
— Еще неизвестно, получишь ли ты похвальный лист. И будут ли у меня к тому времени деньги — тоже не ручаюсь.
— Тогда знаешь что, — предложил Митя, — дай-ка ты мне эти деньги сейчас, а когда я получу похвальный лист, мы будем квиты.
— Ишь ты какой делец! — пошутил Станислав и насторожился. — Сколько ж тебе надо?
Митя подошел ближе.
— Не знаешь ли, сколько стоит билет в Улы? Третьим классом туда и обратно? Двадцать монет с гаком у меня есть, но этого не хватит. Мне не хочется у тебя просить, да, понимаешь, суббота, и все наши ребята…
— Да, твоих денег не хватит. А кто туда едет?
— Видишь ли, дядя, я не могу сказать всего. Я дал честное слово. А кстати, нет ли у тебя расписания поездов? Дело не ждет.
— Ну вот что, хватит! — рассердился Станислав. — Или ты мне немедленно скажешь, в чем дело, или не получишь от меня ни гроша.
— Дело в том, что ко мне пристал на улице шпик… — И Митя, не переводя дыхания, с жаром рассказал всю историю, в которой, по его мнению, он вел себя геройски. — Вот видишь, какое опасное положение, — закончил он не без упрека. — Они охотятся за папой.
— Ну, до папы им не добраться, — спокойно возразил Станислав. — Ты правильно ответил этому типу: с папой мы, мол, расстались. Больше ничего не оставалось делать. Но при чем тут билет в Улы, хотел бы я знать? — сказал он уже строже и снова с нетерпением покосился на часы.
Митя взглянул на него как-то сочувственно.
— Дядя Станислав, — сказал он с недетской снисходительностью. — Неужели ты веришь этой сказке про Америку?
Станислав резко обернулся.
— О чем ты говоришь, Митя?
Мальчик поднял на него свои правдивые детские глаза и сказал совсем тихо:
— Но ведь папа здесь.
Станислав вскочил с места.
— Кто внушил тебе такой вздор? — сердито обрушился он на мальчика.
— Не пугайся, дядя. Папа живет под другой фамилией, — успокоил племянник рассерженного дядю. — Помнишь, как бабушка однажды удивлялась, что мы с мамой делаем такие далекие прогулки? Это мы ходили к папе в гости.
— Вот так здорово! — вскричал Станислав, хватаясь за голову. — И куда же?
— Тебе ни к чему это знать, — тоненьким голоском отрезал Митя, — потому что его там уже нет. Когда это случилось с мамой (в семье Гамзы, как по уговору, никогда не говорили «когда ее казнили» или «когда ее расстреляли гитлеровцы», а всегда только «когда это случилось») и мы осенью вернулись в Прагу, я однажды зашел туда, где жил папа, но та пани сказала, что он уехал неизвестно куда.
— Какая пани?
— Очень хорошая. У которой он жил. Я тогда боялся, не забрали ли его…
Станислав злился в душе. Подумать только, что выделывает этот мальчишка у нас за спиной! А мы-то думали, что держим его под присмотром!
— Уж не собираешься ли ты поехать к нему в Улы? — хмуро спросил он.
Теперь вскочил с места Митя.
