Утоли моя печали - Васильев Борис Львович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
– Признаться, вы заставили меня задуматься.
В биллиардную спустился Евстафий Селиверстович. Постоял в ожидании, когда допустимо было бы прервать господ.
– Что тебе? – с неудовольствием спросил Хомяков: сегодня его вдруг потянуло на разговоры.
– Очень прошу подняться в прихожую, – сказал Зализо, и в тоне его неожиданно прозвучала нотка личной просьбы.
– Кто-то пришел? Так проси сюда.
– Это невозможно, Роман Трифонович. Посетитель неожиданный.
– Извините, Викентий Корнелиевич.
Хомяков с весьма недовольным лицом поднялся в прихожую. У дверей скромно ожидала бедно одетая женщина, тут же низко поклонившаяся ему.
– Грапа?..
– Простите великодушно, что потревожила, Роман Трифонович. Только знаю, что барышня пострадала, а Феничка погибла, царствие ей небесное.
– На место, что ли, претендуешь?
– Я без претензий всяких пришла. Я просить вас пришла.
– Я своих решений не меняю.
– Не место мне надо, барин, мне Наденька нужна! – вдруг со слезами выкрикнула Грапа. – И я ей нужна, знаю, нужна. Ей со мной покойнее будет, а покой сейчас – лекарство для души ее.
Хомяков угрюмо молчал. Он не просто не любил отменять однажды принятых решений, но и считал это недопустимым вообще. Как бы умаляющим его самого.
– Я банки накидывать умею, компрессы делать, растирать, клизмы ставить, – торопливо перечисляла Грапа. – И Варваре Ивановне смена нужна, чтоб Наденьку одну в больнице не оставлять.
– Варвара Ивановна устает очень, – осторожно заметил Евстафий Селиверстович. – Сама мне жаловалась, а Алевтина в этом деле – не помощница, сами знаете.
Молчал хозяин. Но уже как-то по иному, без угрюмости.
– Я солгала вам тогда потому только, что барышня так велела, – тихо и уже с некоторой безнадежностью продолжала Грапа. – Так простите меня за ради Христа, барин! Не за себя молю, за Наденьку мою!
– Что скажешь? – озадаченно, но все еще недовольно спросил Роман Трифонович.
– Скажу, что лучше Грапы нам для Надежды Ивановны горничной не найти, – решительно сказал Евстафий Селиверстович. – Привыкать им друг к дружке не придется, вот ведь что главное.
– Это верно. – Хомяков страдальчески поморщился. – Считай, что погорячился я, Грапа. Спасибо, что сама с помощью пришла. Оформи со вчерашнего дня, Евстафий. Со дня Феничкиной гибели.
И тут же спустился в биллиардную, не желая слушать никаких благодарственных слов.
К обеду вернулись Василий Иванович и молчаливый, хмурый – даже морщинка появилась на безусом лице – Каляев. Немирович-Данченко рассказал, как отыскали Феничку среди двух тысяч гробов, как познакомились с ее женихом, как потом долго пришлось уговаривать священника найти место и для Феничкиного гроба в переполненной церкви.
– Тихо ходят, тихо плачут, – вздохнул Василий Иванович. – Без русского размаха.
– Зато Ходынка – с русским размахом, – угрюмо сказал Каляев.
– А ты лучше молчи, – отмахнулся корреспондент. – Ты у меня в обманщиках числишься.
Обращение на «ты» к малознакомому человеку звучало весьма неприлично, и Вологодов с удивлением посмотрел на Немировича-Данченко.
– Провинился он, как мальчишка, значит, мальчишка и есть, – добродушно проворчал Василий Иванович. – Тетя у меня в Москве! Тетя на Неглинке в собственном доме!.. Нет никакой у него тети, проговорился в конце концов. Угол снимал в самых дешевых номерах, что в переулках за Трубной. И из Нижнего сбежал с тремя рублями в кармане, а когда капитал этот кончился, подрядился на Театральной мусор убирать по полтине за ночь.
– Это мне нравится, – улыбнулся Хомяков. – Это – по-нашему.
– Когда похороны Фенички? – спросил Вологодов.
– Завтра первую партию отпевать будут. Тех, кто в церкви и на площадке перед нею. – Василий Иванович помолчал. – Государь с государыней изволили посетить на полчаса Ваганьково кладбище. В обзорах, естественно, время пребывания опустят.
– А виноватого так и не найдут. – Каляев нервно усмехнулся, неприятно осклабившись. – Ну, не может быть на Руси повинного чиновника второго, а уж тем паче – первого класса.
– А вы кого считаете повинным, Ваня? – спросил Викентий Корнелиевич.
– Генерал-губернатора Москвы.
– Вот так, сразу, без суда? А как же быть с презумпцией невиновности?
– Презумпция невиновности для общенациональных трагедий существовать не должна.
– Милый юноша, вы единым махом отменили римское право.
– А заодно и русское «Не пойман – не вор», – усмехнулся Роман Трифонович.
– А как насчет того, что «на воре шапка горит»? – поинтересовался Василий Иванович.
– А вот завтра и проверим, – вдруг вновь ворвался в разговор доселе такой застенчивый Ваня Каляев. – Завтра – первая, так сказать, порция похорон, и великий князь Сергей Александрович наверняка изволят прибыть. Не по зову совести, так по зову службы.
– Злым ты становишься, Ваня, – тихо сказал Хомяков. – Нехорошо это, обидно нехорошо. Простейшие решения чрезвычайно редко бывают правильными. Это я тебе из личного опыта говорю.
– Простите, Роман Трифонович. Только я в Бога больше не верю. Ходынка теперь между нами.
– Да при чем тут Бог…
– Он же прощать велит. Кстати, самое, что ни на есть, простейшее решение.
– Ошибаетесь, Ваня, – вздохнул Викентий Корнелиевич. – Как раз – одно из сложнейших. Воли требует, а не импульсивных действий. Воли, размышлений и осознания.
Как всегда тихо и незаметно вошел Евстафий Селиверстович. Выждав деликатную паузу, негромко доложил Хомякову, что отправил Грапу в больницу.
– Велел ей Варвару Ивановну уговорить домой вернуться. На той же коляске.
– Заупрямится Варвара.
– Грапы вы не знаете. – Зализо позволил себе чуть улыбнуться. – Как с обедом прикажете? Обождем Варвару Ивановну?
– До вечера, что ли? – буркнул Роман Трифонович: ему не понравилось замечание насчет Грапы. – Сюда вели подавать. Прямо на зеленое сукно.
– Борта не помешают? – улыбнулся Василий Иванович.
– Мимо рта не пронесете.
Евстафий Селиверстович сам доставил обед и посуду: не хотел, чтобы прислуга видела загулявшего хозяина. Накрыл, как велено было, прямо на зеленом биллиардном поле.
