Город за рекой - Казак Герман (серия книг TXT) 📗
Юноша говорил с достоинством, но без тени заносчивости.
— Между тем и мой ежегодник попал под обстрел критиков, — продолжал он. — Хотя один из распространенных упреков сводился к тому, что я будто бы предъявлял завышенные требования к качеству, мне тем не менее скоро стало очевидно, что я, несмотря на все чувство ответственности, установил планку качества слишком низко.
— И вы потеряли, — сказал архивариус, — веру в призвание слова и поэзии?
— Не в их метафизическое значение, — возразил юноша, глаза которого светились холодным огнем, — просто я понял, что даже самый неподкупный критерий субъективен в меру заблуждений своего времени. Я пришел к выводу, что должен оставить это дело, которое считал своей жизненной задачей. Прекратил издание альманаха.
— Может быть, — предположил Роберт, — тут сыграло роль то обстоятельство, что вы еще слишком молоды.
— Я не знаю более чувствительного критерия творческого духа, — сказал хранитель, — чем строгость юности. Не имеет смысла дальше говорить о моей жизни. В любом случае это был урок, хорошая школа, которая помогла мне понять структуру Архива сразу же, как только я поступил сюда. А это произошло вскоре после того, как я отвернулся от поэзии и избрал обычную профессию, чтобы зарабатывать на хлеб.
Хранитель помолчал немного, потом хотел было снова обратиться к своей работе, но архивариус (который проникся симпатией к юноше, разглядев в нем чистую натуру) осведомился, не попадались ли ему среди последних поступлений бумаги Бодо Лахмара, легенды о Хенне. Хранитель сказал, что они как будто приняты на хранение на какой-то срок.
— Решение предварительное, — заметил он.
Архивариус выслушал это не без волнения и, поблагодарив юношу за беседу, попрощался с ним.
Так спускался он все ниже, с этажа на этаж, задерживаясь на каждом, обменивался двумя-тремя фразами с дежурными служителями и осторожно выведывал, не взяты ли какие-нибудь книги и рукописи во временное пользование. Но это всегда были только отдельные сочинения, которые находились в работе у ассистентов.
Наконец он спустился в самый нижний подземный этаж, где пребывал Мастер Магус. Он и сейчас был на своем обычном месте. Архивариус застал его за чтением, по крайней мере тот держал в руках развернутый пергаментный свиток; но, может быть, он был погружен в раздумье. Снова стоял Роберт перед почтенным старцем, который в своей серебристо-серой мантилье напоминал отшельника. Снова смотрел в его бездонные глаза, светившиеся ровным глубоким светом знания, знания бытия, лежавшего по другую сторону земных вопросов.
Мастер Магус опустил рукопись и устремил из своего далека взгляд на архивариуса. Потом заговорил.
В памяти Роберта отчетливо запечатлелись первые слова великого пустынника, старейшего из ассистентов Архива, которые тот произнес, поприветствовав гостя жестом руки и пригласив его сесть напротив себя на низкую каменную скамеечку.
— Время нуждается в словах, то, на чем не лежит отпечаток времени, довольствуется молчанием.
Точно молния сверкнула и рассеяла мрак гнетущих дум, освободив от необходимости прямых ответов на все вопросы о значении Архива.
— Зримыми остаются соответствия, — тихо прибавил старец.
Потом он рассказал о царе Ашоке, который некогда в своем царстве приказал высечь на каменных плитах слова возвышенного, просветленного, совершенного — речения Будды, какими они дошли до нас в изложении его учеников, и эти каменные плиты были установлены в его стране. Благодаря этим наскальным эдиктам, этой жизни в духе имя его оставалось в памяти потомков в течение двух с половиной тысячелетий. Правда, то, что тогда знал каждый деревенский ребенок, что было всеобщим достоянием людей в Индии, ограничивалось в продолжение веков немногим, но это и не может быть иначе, и даже мудрость и жизненный опыт Сиддхарты Гаутамы, современниками которого были Гераклит и Конфуций, были извращены и вульгаризированы.
Старец говорил о небольшой группе рассеянных по миру одиночек, живущих хлебом духа, тогда как масса остается в плену материальных сиюминутных потребностей. Но знание божественной субстанции, которое оставляет свой живой след в человеческой душе, всегда существует на Земле. Суть не в том, что всегда и везде пользуются его запасом, главное, что всегда остается возможность прибегнуть к нему надлежащим, верным способом.
Чтобы отдохнуть в тени, путнику не нужен весь лес, даже вся крона старого дерева, довольно и части ветвей, которые могут подарить тень.
Он долго молчал, чтобы дать слушающему подумать. Роберт увидел в этом образе сущность Архива.
— Дух есть творческая магия, — сказал старец. — Монастыри в Тибете, склоны Арарата, хранящие свою тайну, буковинская Садагора или францисканские Ассизы, минойские пляски, или элевзинские мистерии, или шабаши ведьм — все находит соответствие себе в знаках, написанных или ненаписанных текстах, какими их хранит Архив. Это всегда волшебство, которое неподвластно человеческой воле и в котором не участвует простой человеческий разум. В жизни мы питаемся, осознанно или неосознанно, этой субстанцией, постоянно возобновляющимся наследием источника. Сюда же относится и магическая сила слова. Как не прерываются день и ночь, а составляют, постоянно сменяя друг друга, год и наполняют тысячелетия Земли, так не прерывается и цепь чередующихся смерти и жизни.
Возрождение духовных сил, непрерывно совершающееся в теле и мыслях и являющее собой историю человечества, происходит естественным порядком, но он, пояснил старец, контролируется Префектурой; тут Мастер Магус использовал образ весов, чьи колеблющиеся чаши всегда можно привести в равновесие или остановить. Эта задача возложена Префектурой на посвященных, их тридцать три, тех, кто вечно несут вахту в мире. Эти трижды одиннадцать посвященных пребывают в горном замке, который бывает виден только в исключительных случаях и о котором никто с уверенностью не может сказать, где он находится — по эту или по ту сторону реки. Старец заметил, что в обширной научной литературе по метафизическому вопросу содержится масса хитроумных доказательств в пользу того и другого тезиса — смерть ли именно присуща жизни или жизнь — смерти. В зависимости от того, какое из двух направлений в разные времена овладевает умами, определяется мышление, вера и поведение людей, их групп и народов по отношению друг к другу. Судя по дошедшим до нас сочинениям и сопроводительным текстам, и здесь тоже угадывается ритмическое чередование.
Тридцать три посвященных, говорил Мастер Магус, с давних пор сосредоточивают свои усилия на том, чтобы для процесса возрождения открыть и расширить мир азиатского региона, и в последнее время многие стремятся к более активному использованию традиций, зародившихся на Востоке. Этот постепенно и в единичных случаях совершающийся обмен между азиатской и европейской формами бытия довольно хорошо различим в ряде явлений. Мастер Магус не назвал в этой связи ни одного имени, однако архивариусу, когда он потом размышлял над этим вопросом, показалось, что тот намекал на современников, таких, как Шопенгауэр, Карл Евгений Нойман, Ханс Хассо фон Вельтхайм, Рихард Вильгельм, Герман Гессе, но также и Гёльдерлин, который в "Матери Азии" усмотрел наши дионисийские истоки, Фридрих Шлегель и Хаммер, Гёте с его "Западно-восточным диваном" и даже Ангелус Силезиус, Майстер Экхарт, Зузо и еще ряд мистиков и гностиков.
Ныне этот обмен, этот процесс инкубации, о котором старец в каменной пещере Архива говорил с такой простотой и естественностью, как мы говорим об образовании циклонов и антициклонов применительно к погодным условиям, этот обмен должен происходить, по заключению Тридцати трех посвященных, более широко и интенсивно. Теперь нечего было удивляться, что не остановились даже перед тем, чтобы выпустить на волю демонов и поставить их власть и хитрость на службу совокупного движения.
Когда Роберт понял это, он увидел многомиллионную смерть, которую уготовила себе белая раса на поле битвы Европы с ее двумя страшными мировыми войнами, как частную деталь общего процесса чудовищного переселения духов.
