Рассказы и очерки разных лет - Хемингуэй Эрнест Миллер (книга жизни .TXT) 📗
Он повернул голову, потом встал. Он подумал: недолго же довелось побыть дома.
— Выходи в дверь и через пустырь, — сказал он. — Иди, я отсюда буду отстреливаться и отвлеку их.
— Нет, ты иди, — сказала она. — Пожалуйста. Это я останусь и буду отстреливаться, тогда они подумают, что ты еще здесь.
— Послушай, — сказал он. — Мы оба уйдем. Тут нечего защищать. Все это оружие ни к чему. Лучше уйти.
— Нет, я останусь, — сказала она. — Я буду тебя защищать.
Она потянулась к его кобуре за пистолетом, но он ударял ее по щеке.
— Пойдем. Не глупи. Пойдем!
Они спустились вниз, и он чувствовал ее у себя за спиной. Он распахнул дверь, и оба они вышли в темноту. Он обернулся и запер дверь.
— Беги, Мария! — сказал он. — Через пустырь, вот в том направлении. Скорей!
— Я хочу с тобой!
Он опять ударил ее по щеке.
— Беги! Потом нырни в траву и ползи. Прости меня, Мария. Но иди. Я.пойду в другую сторону. Беги, — сказал он. — Да беги же, черт возьми!
Они одновременно нырнули в заросли сорняков. Он пробежал шагов двадцать, а потом, когда полицейские машины остановились перед домом и сирены умолкли, прижался к земле и пополз.
Он упорно продирался сквозь заросли, лицо ему засыпало пыльцой сорняков, репьи светит колючками терзали ему руки и колени, и он услышал, как они обходят дом. Теперь окружили его.
Он упорно полз, напряженно думая, не обращая внимания на боль.
«Почему сирены? Почему нет машины на задах? Почему нет фонаря или прожектора на пустыре? Кубинцы! — думал он. — Надо же быть такими напыщенными глупцами. Должно быть, уверены, что в доме никого нет. Явились забрать оружие. Но почему сирены?»
Он услышал, как они взламывали дверь. Шумели возле дома. Оттуда послышалось два свистка, и он стал продираться дальше.
«Дураки, — подумал он. — Но они, должно быть, уже нашли корзину и тарелки. Что за народ! Провести облаву и то не умеют!»
Он дополз почти до конца пустыря. Он знал, что теперь надо подняться и перебежать дорогу к дальним домам. Он приладился ползти без особой боли. Он мог приучить себя почти к любому движению. Только резкие смены движения причиняли боль, и теперь он боялся подняться.
Еще не покидая зарослей, он стал на одно колено, перетерпел волну боли и потом снова вызвал ее, подтягивая второе колено, перед тем как встать на ноги.
Он бросился через улицу к противоположному дому, как вдруг щелкнул прожектор и сразу поймал его в сноп света. Ослепленный, он различал только темноту по обе стороны луча.
Прожектор светил с полицейской машины, которая тишком, без сирены, приехала и стала на заднем углу пустыря.
Когда Энрике тонким резким силуэтом встал навстречу лучу, хватаясь за пистолет, автоматы дали по нему очередь из затемненной машины. Было похоже на то, что бьют дубинкой по груди, и он почувствовал только первый удар. Все последующие были словно эхо.
Он ничком упал в траву, и за тот миг, что он падал, а может быть, еще раньше, между вспышкой луча и первой пулей, у него мелькнула одна, последняя мысль: «А они не так глупы. Может быть, и из них когда-нибудь выйдет толк».
Если бы у него было время еще для одной мысли, он, наверно, понадеялся бы, что на другом углу нет машины. Но была машина и там, и ее прожектор блуждал по пустырю. Широкий сноп прочесывал сорняки, в которых укрывалась Мария. И в затемненной машине пулеметчики вели за лучом рифленые дула безотказных уродливых «томпсонов».
В тени дерева за темной машиной с прожектором стоял негр. На нем была шляпа и шерстяная куртка. Под рубашкой он носил ожерелье из амулетов. Он спокойно стоял, наблюдая за работой прожектора.
А тот проглаживал весь пустырь, где, распластавшись, лежала девушка, уткнув подбородок в землю. Она не двинулась с тех самых пор, как услышала первую очередь. Она чувствовала, как колотится о землю ее сердце.
— Ты ее видишь? — спросил кто-то в машине.
— Надо насквозь прочесать сорняки, — сказал лейтенант. — Hola! — позвал он негра, стоявшего под деревом. — Пойди в дом и скажи, чтобы они шли сюда, к нам, через пустырь цепочкой. Ты уверен, что их только двое?
— Только двое, — спокойно ответил негр. — Один уже готов.
— Иди.
— Слушаю, господин лейтенант, — сказал негр.
Обеими руками придерживая свою шляпу, он побежал по краю пустыря к дому, где уже ярко светились все окна.
На пустыре лежала девушка, сцепив руки на затылке.
— Помоги мне вынести это, — сказала она в траву, ни к кому не обращаясь, потому что никого рядом не было. Потом, вдруг зарыдав, повторила: — Помоги мне, Висенте. Помоги мне, Фелипе. Помоги мне, Чучо. Помоги мне, Артуро. И ты, Энрике, помоги мне…
Когда-то она произнесла бы молитву, но это было потеряно, а ей так нужна была опора!
— Помогите мне молчать, если они возьмут меня, — сказала она, уткнувшись ртом в траву. — Помоги мне молчать, Энрике. Помоги молчать до конца, Висенте.
Она слышала, как позади нее продираются они, точно загонщики, когда бьют зайцев. Они шли широкой стрелковой цепью, освещая траву электрическими фонариками.
— О Энрике, — сказала она, — помоги мне!
Она разжала руки, сцепленные на затылке, и протянула их по бокам.
— Лучше так. Если побегу, они будут стрелять. Так проще.
Медленно она поднялась и побежала прямо на машину. Луч прожектора освещал ее с ног до головы, и она бежала, видя только его белый, ослепляющий глаз. Ей казалось, что так лучше.
За спиной у нее кричали. Но стрельбы не было. Кто-то сгреб ее, и она упала. Она слышала его тяжелое дыхание.
Еще кто-то подхватил ее под руки и поднял. Потом, придерживая с обеих сторон, они повели ее к машине. Они не были грубы с ней, но упорно вели ее к машине.
— Нет, — сказала она. — Нет! Нет!
— Это сестра Висенте Итурбе, — сказал лейтенант. — Она может быть полезна.
— Ее уже допрашивали, — сказал другой голос.
— Как следует ни разу.
— Нет! — сказала она. — Нет! Нет! — Потом громче: — Помоги мне, Висенте! Помоги, помоги мне, Энрике!
— Их нет в живых, — сказал кто-то. — Они тебе не помогут. Не глупи.
— Неправда! — сказала она. — Они мне помогут. Мертвые помогут мне. Да-да! Наши мертвые помогут мне!
— Ну так погляди на своего Энрике, — сказал лейтенант. — Убедись, поможет ли он тебе. Он тут, в багажнике.
— Он уже помогает мне, — сказала девушка Мария. — Разве вы не видите, что он уже помогает мне? Благодарю тебя, Энрике. О, как я благодарю тебя!
— Будет, — сказал лейтенант. — Она сошла с ума. Четверых оставьте стеречь оружие, мы пришлем за ним грузовик. А эту полоумную возьмем в штаб. Там она все расскажет.
— Нет, — сказала Мария, хватая его за рукав. — Вы разве не видите, что все они мне помогают?
— Чушь! — сказал лейтенант. — Ты просто свихнулась,
— Никто не умирает зря, — сказала Мария. — Сейчас все мне помогают.
— Вот пусть они тебе помогут еще через часок, — сказал лейтенант.
— И помогут! — сказала Мария. — Не беспокойтесь. Мне теперь помогают многие, очень многие.
Она сидела очень спокойно, откинувшись на спинку сиденья. Казалось, она обрела теперь странную уверенность. Такую же уверенность почувствовала чуть больше пятисот лет назад другая девушка ее возраста на базарной площади города, называемого Руаном.
Мария об этом не думала. И никто в машине не думал об этом. У этих двух девушек, Жанны и Марии, не было ничего общего, кроме странной уверенности, которая внезапно пришла к ним в нужную минуту. Но всем полицейским было не по себе при виде Марии, очень прямо сидевшей в луче фонаря, который озарял ее лицо.
Машины тронулись: в головной на заднем сиденье пулеметчики убирали автоматы в тяжелые брезентовые чехлы, отвинчивая приклады и засовывая их в косые карманы, стволы с рукоятками — в среднее отделение, а магазины — в плоские наружные кармашки.
Негр в шляпе вышел из-за угла дома и помахал головной машине. Он сел впереди с шофером, и все четыре машины свернули на шоссе, которое выводило по берегу к Гаване.
