Бувар и Пекюше - Флобер Гюстав (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Кюре обратился с проповедью к мальчикам. Да не совершат они никогда поступка, который совершил Иуда, предавший господа, и пусть всегда будут они облечены в одежду невинности. Пекюше пожалел о том, что невинность его утрачена. Но тут стулья задвигались, матери спешили расцеловать своих детей.
На паперти прихожане обменивались поздравлениями. Некоторые плакали. Графиня де Фаверж, поджидавшая свой экипаж, обернулась к Бувару и Пекюше и представила им своего будущего зятя:
— Барон де Маюро, инженер.
Граф посетовал, что давно не виделся с ними. Он предполагает вернуться на будущей неделе.
— Не забудьте, прошу вас!
Экипаж подали, обитательницы замка уехали, и толпа разошлась.
Войдя к себе во двор, они увидели в траве пакет. Когда приходил почтальон, дом был на запоре, поэтому он бросил пакет через забор. То была обещанная Барберу книга: Исследование христианства, сочинение Луи Эрвье, воспитанника Эколь нормаль. Пекюше её отшвырнул, Бувар не пожелал с нею ознакомиться.
Ему много раз говорили, что причастие преобразит его: несколько дней он наблюдал, нет ли перемен в его существе. Но он оставался всё таким же, и его охватило горестное недоумение.
Как же так? Тело Христово примешивается к нашей плоти и не вызывает в ней никаких перемен! Мысль, управляющая мирами, не озаряет наш разум! Всемогущий обрекает нас на бессилие!
Аббат Жефруа, ободряя его, велел ему обратиться к Катехизису аббата Гома.
Благочестие Пекюше, наоборот, разгорелось. Ему хотелось приобщиться за них обоих; расхаживая по коридору, он пел псалмы; на улицах останавливал знакомых, чтобы поспорить и обратить их. Вокорбей расхохотался ему в лицо, Жирбаль пожал плечами, а капитан обозвал его Тартюфом. Теперь все считали, что они заходят слишком далеко.
Отличное обыкновение — рассматривать все явления как символы. Когда гремит гром — представьте себе Страшный суд; при виде безоблачного неба думайте об обители блаженных; гуляя, напоминайте себе, что каждый шаг приближает вас к смерти. Пекюше следовал этой методе. Одеваясь, он думал о телесной оболочке, в которую облеклось второе лицо Троицы, тиканье часов напоминало ему о биении его сердца, укол булавки — о гвоздях распятия. Но сколько бы часов ни простаивал он на коленях, как строго ни постился и как ни напрягал воображение, отрешиться от самого себя ему не удавалось; достичь совершенного созерцания было невозможно.
Он прибегнул к мистическим писателям: святой Терезе, Хуану де ла Крус, Луису Гренадскому, Симполи, а из современных — к монсеньеру Шайо. Вместо возвышенных мыслей, которые он надеялся найти в этих сочинениях, он обнаружил нелепости, беспомощный слог, холодные образы и бесчисленные сравнения, почёрпнутые на складе надгробных памятников.
Он узнал всё же, что существует очищение активное и очищение пассивное, видение внутреннее и видение внешнее, четыре вида молитвы, девять совершенств в области любви, шесть ступеней в смирении и что нанесение душевной раны мало чем отличается от святотатства.
Некоторые пункты смущали его.
Раз плоть проклята, почему же надо благодарить создателя за то, что нам дарована жизнь? Какого соотношения следует придерживаться между страхом, необходимым для спасения, и надеждой, которая столь же необходима? В чём надо видеть знамение благодати? И т.д.
Ответы аббата Жефруа были просты:
— Не мучайте себя. Стремясь углубить любой вопрос, человек оказывается на опасной дорожке.
Катехизис постоянства Гома настолько опротивел Бувару, что он взялся за сочинение Луи Эрвье. Это был краткий курс современной экзегетики, запрещённый правительством. Барберу купил его, так как был республиканцем.
Книга внушила Бувару некоторые сомнения, и прежде всего относительно первородного греха.
— Если бог создал человека грешным, то он не должен был его наказывать; зло существовало ещё до грехопадения, раз тогда уже были вулканы, хищные звери. Словом, этот догмат опрокидывает все мои представления о справедливости.
— Что же вам на это сказать? — отвечал кюре. — Это одна из тех истин, которую все принимают, хотя доказать её невозможно. Мы сами вымещаем на детях прегрешения отцов. Таким образом, и нравы, и законы подтверждают эту волю провидения; она проявляется и в природе.
Бувар покачал головой. Ад тоже вызывал у него сомнение.
— Всякая кара должна быть направлена на исправление виновника, а это невозможно, если наказание будет вечным. Между тем сколько душ осуждено на вечные муки! Подумайте только — все жившие до Христа, евреи, мусульмане, язычники, еретики и дети, умершие до крещения, дети, сотворённые богом, и с какой целью? Чтобы покарать их за грех, которого они не совершали!
— Таково мнение блаженного Августина, — сказал священник, — а святой Фульгенций считает, что проклятие распространяется даже на зародыши. Церковь, правда, не высказалась на этот счёт. Всё же надо сделать следующее замечание: проклятие налагается не богом, но самим грешником, а так как оскорбление бесконечно, поскольку бог бесконечен, то и кара должна быть вечной. Это всё, что вы хотели спросить?
— Объясните мне триединство, — сказал Бувар.
— Охотно. Прибегнем к сравнению: возьмём стороны треугольника, или, вернее, нашу душу, содержащую в себе три начала — бытие, познание и волю. То, что у человека именуется свойством, у бога является лицом. Вот в этом и заключается тайна.
— Но каждая из сторон треугольника сама по себе ещё не треугольник; три свойства души не составляют три души, а у вас Троица — это три бога.
— Богохульство!
— В таком случае есть только одно лицо, один бог, субстанция, воспринимаемая трояко.
— Будем верить, не пытаясь понять, — сказал кюре.
— Ну что ж, — сказал Бувар.
Он боялся прослыть безбожником, вызвать неудовольствие в замке.
Теперь они приходили сюда три раза в неделю, зимой, часам к пяти, и согревались за чашкой чая. Граф своим обхождением напоминал «изысканность старого двора»; графиня, толстая и благодушная, обо всём судила весьма здраво. Мадмуазель Иоланда, их дочь, представляла собою «идеал девушки», ангела из модных альбомов, а г?жа де Ноар, их компаньонка, напоминала Пекюше — у неё был такой же заострённый нос.
Когда они впервые входили в гостиную, она за кого-то заступалась.
— Он изменился, уверяю вас. Доказательством тому его подарок.
Этот «кто-то» был Горжю. Он только что преподнёс будущим супругам готический аналой. Подарок принесли в гостиную. Он был украшен цветными рельефными гербами обоих семейств. Г?ну де Маюро он, видимо, понравился; г?жа де Ноар сказала, обращаясь к жениху:
— Вы не забудете моего подопечного?
Затем она привела в гостиную двух детей — мальчишку лет двенадцати и его сестрёнку, которой было, пожалуй, лет десять. Сквозь дырки их рубища виднелось тело, покрасневшее от стужи. На одном были старые туфли, на другой — только одно сабо. Лбы у них были скрыты копнами волос; они дико озирались вокруг, блестя горящими глазами, как испуганные волчата.
Госпожа де Ноар сказала, что они попались ей утром на большой дороге. Плакван не мог сообщить о них никаких сведений.
Спросили, как их зовут.
— Виктор, Викторина.
— Где их отец?
— В тюрьме.
— А до этого чем он занимался?
— Ничем.
— Откуда они родом?
— Из Сен-Пьера.
— Из какого Сен-Пьера?
Вместо ответа малыши твердили, посапывая:
— Не знаю, не знаю.
Мать их умерла, и они побирались.
Госпожа де Ноар стала рассуждать о том, какие бедствия грозят им в будущем, если оставить их на произвол судьбы; она растрогала графиню, задела чувство чести у графа; склонив на свою сторону мадмуазель, она проявила настойчивость и одержала победу. Заботу о них возьмёт на себя жена егеря. Со временем им подыщут работу, а сейчас, поскольку они не умеют ни читать, ни писать, г?жа де Ноар сама будет заниматься с ними, чтобы подготовить их к урокам катехизиса.
Когда в замок приходил аббат Жефруа, посылали за ребятишками; он спрашивал их, потом давал им наставление, причем, принимая во внимание присутствующих, делал это не без расчёта на эффект.
