Барнеби Радж - Диккенс Чарльз (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
– Дорогой мистер Хардейл, вы, право, меня обижаете, – возразила вдова с глубокой серьезностью. – Вы неверно обо мне судите. И я боюсь, как бы то, что я пришла вам сказать…
– Не подтвердило моих подозрений? – докончил мистер Хардейл, подметив ее нерешимость и смущение. Не так ли?
Он пошел быстрее, но, сделав несколько шагов, остановился, поджидая ее, и, когда она поравнялась с ним, спросил:
– Так вы проделали такой путь только затем, чтобы поговорить со мной?
– Да, – отвечала миссис Радж.
– Эх, черт возьми, как ужасно бить гордым нищим! – пробормотал мистер Хардейл. – И бедняки и богачи одинаково нас чуждаются. Одни вынуждены оказывать нам почтение, но почтение это – холодное и притворное. Другие каждым словом: и поступком как бы снисходят до нас и стараются держаться подальше… Что же, если вам тяжело было побороть чувство, укоренившееся за двадцать два года (а я уверен,, что это тяжело), Зачем же вы пришли? Вы могли дать мне знать, – и я приехал бы к вам.
– Не успела, сэр. Я только прошлой ночью решила поговорить с вами, и нельзя было терять ни одного дня… нет, ни одного часа…
Они уже подошли к дому, к мистер Хардейл, остановился на миг, взглянул на вдову, пораженный, должно быть, решительностью ее тона. Но, заметив, что она словно забыла о нем и с содроганием смотрит на старые стены, в которых пережила такой ужас, он не сказал ничего и повел ее по боковою лестнице к себе в библиотеку, где у окна за книгой сидела Эмма.
Увидев, кто вошел, молодая девушка, отложив книгу, поспешно встала, горячо приветствовала гостью ласковыми словами и не удержалась от слез. Но вдова с каким-то испугом уклонилась от ее поцелуя и дрожа опустилась на стул.
– Вас взволновало возвращение в этот дом после стольких лет, – сказала Эмма нежно. – Позвони, пожалуйста, дядя… или погоди – лучше Барнеби сам сбегает и прикажет подать вина.
– Нет, нет! – воскликнула миссис Радж. – Я все равно не смогу и капли проглотить. Дайте мне только чуточку передохнуть – больше ничего не надо.
Мисс Хардейл стояла у ее стула и смотрела на нее с безмолвным состраданием. Минуту-другую вдова сидела молча и неподвижно, затем встала и подошла к мистеру Хардейлу, который наблюдал за ней с напряженным вниманием.
Как мы уже говорили, тому, кто знал историю этого дома, невольно приходило в голову, что трудно было бы найти более подходящую обстановку для преступления, которое совершилось здесь. Комната, где сейчас находились хозяева и гости (смежная с той, где произошло убийство), темная, мрачная и унылая, была загромождена шкафами с ветхими книгами, вылинявшие портьеры, заглушая все звуки, словно отгораживали ее от мира, выключали из жизни, а росшие под окнами деревья наполняли густой тенью, и по временам вечно шелестевшее ветви их, как руки призраков, стучали в стекла. Да и люди, собравшиеся здесь сейчас, были под стать этой печальной комнате. Вдова с ее трагическим лицом, в котором было что-то пугающее, и опушенными глазами, мистер Хардейл, как всегда, угнетенный и суровый, а рядом с ним его племянница, при всей непохожести чем-то напоминавшая покойного отца, портрет которого с укором смотрел на всех с потемневшей стены, Барнеби с бессмысленным выражением лица и блуждающим взглядом – все они были действующими лицами в мрачной истории дома и производили такое же впечатление, как окружающая обстановка. Право, даже ворон, который, взлетев на стол:, глубокомысленно, подобно старому чародею, как будто изучал большую книгу, раскрытую на пюпитре, дополнял общую картину, и легко можно было вообразить, что это дьявол, принявший образ птицы, выжидает своего часа, чтобы свершить злое дело.
– Просто не знаю, как и начать, – сказала вдова, прерывая молчание. – Вы подумаете, что я не в своем уме.
– Полноте, за вас говорит ваша безупречная и скромная жизнь все эти годы, – мягко возразил мистер Хардейл. – Почему вы так боитесь, что мы отнесемся к вам с недоверием? Ведь мы вам не чужие и не впервые вы ищете у нас внимания и сочувствия. Так будьте же смелее! Вы знаете, что можете рассчитывать на любую помощь, какую только я могу вам оказать, и что я с радостью окажу ее.
– А что вы скажете, сэр, если я, у которой, кроме вас, нет ни одного друга на свете, откажусь от вашей помощи? Если я скажу вам, что хочу идти одна, своим путем, без чьей бы то ни было поддержки, все равно, какая ни ждет нас судьба.
– Если бы вы пришли ко мне и заявили это, я по просил бы вас объяснить, чем вызвано такое странное решение, – сказал мистер Хардейл спокойно. – И, разумеется, если бы причины были веские, я принял бы их во внимание, хотя не могу себе представить, чтобы такая дикая нелепость была возможна.
– В том-то и горе, сэр, что я не могу вам ничего объяснить, – отвечала вдова. – Вам придется поверить мне на слово, что поступить так я обязана, так велит мне долг. И если я не выполню этот долг, я буду низкой женщиной, преступницей. Вот и все. Больше я ничего не могу вам сказать.
Видимо, сознание, что главное уже сказано, облегчило ее душу и придало сил, чтобы довести начатое до конца. Она заговорила увереннее и смелее:
– Бог мне свидетель и совесть порукой, что с того самого дня, который связан для нас с такими тяжелыми воспоминаниями, я чувствовала к вашей семье одну лишь неизменную любовь и благодарность. И знаю, вы сердцем мне поверите, дорогая мисс Эмма. Бог свидетель, что, куда бы ни занесла меня судьба, я всегда буду чувствовать то же самое. Только эта любовь и благодарность к вам заставляют меня принять такое решение, и, клянусь спасением души, я ни за что от него не отступлюсь.
– Странные вы нам загадываете загадки! – сказал мистер Хардейл.
– На этом свете вы их, может быть, никогда не разгадаете, сэр, – отозвалась миссис Радж. – Но когда господь призовет нас к себе, правда откроется. И дай бог, чтобы время это еще не скоро настало, – добавила она тихо.
– Право, я не знаю, что и думать, – сказал мистер Хардейл. – Верно ли я вас понял? Неужели вы хотите отказаться от помощи, которую столько лет принимали, от пенсии, которую получаете вот уже двадцать лет, бросить дом, все свое имущество и начать жизнь сначала? И все это по какой-то таинственной причине или, быть может, необъяснимой прихоти, которая возникла только что: ведь до сегодняшнего дня ее, очевидно, не существовало? Ради бога, Мэри, объясните, что за фантазия пришла вам в голову?
– Именно потому, что я глубоко благодарна хозяевам этого дома, живым и умершим, за все их благодеяния, именно потому, что я не хочу, чтобы этот кров когда-нибудь обрушился и раздавил меня, чтобы на стенах этих выступала кровь всякий раз, как здесь прозвучит мое имя я больше никогда не стану принимать вашей великодушной помощи, не хочу жить на ваши деньги. Вы не знаете, – порывисто добавила миссис Радж, – на что могут пойти эти деньги, в какие руки они могут попасть! А я это знаю – и отказываюсь от них.
– Но ведь этими деньгами всецело распоряжаетесь вы! – возразил мистер Хардейл.
– Так было до сих пор. А теперь не так. Теперь они могут пойти – да они уже и пошли на такие дела, от которых мертвые перевернутся в могилах. Эти деньги не принесут мне добра, они могут навлечь новую кару божию на голову моего дорогого мальчика, и он, ни в чем не повинный, будет страдать за вину матери.
– Что вы такое говорите? – воскликнул мистер Хардейл, с беспокойством глядя ей в лицо. – О какой вине толкуете? К каким людям вы попали в руки? Вас вовлекли в какое-нибудь дурное дело?
– Я виновна – и все же невинна, я не делала зла, но вынуждена покрывать зло и способствовать ему. Ни о чем больше не спрашивайте меня, сэр, и только поверьте, что я заслуживаю скорее жалости, чем осуждения. Я должна завтра покинуть свой дом, потому что, пока я живу в нем, его будут посещать призраки прошлого. Для того чтобы они меня оставили в покое, никто не должен знать, где я поселюсь. Если мой бедный сын когда-нибудь забредет сюда, не старайтесь у него выведать, где мы живем, и не следите за ним, когда он будет возвращаться домой: если нас начнут разыскивать, нам придется снова бежать куда-нибудь. Ну, вот, теперь я все сказала, и на душе стало легче. Умоляю вас, сэр, и вас, дорогая мисс Эмма, – верьте мне и, если можете, думайте обо мне так же хорошо, как до сих пор. Если мне нельзя будет открыть мою тайну даже в смертный час (а это может случиться), мне все же легче будет умирать с сознанием, что я поступила так, как надо. На смертном одре, как и всю жизнь до последнего дня, я буду молиться за вас и благословлять вас обоих. И никогда больше я не стану вас беспокоить.
