Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов - Лондон Джек (книги .TXT) 📗
— Это чрезвычайно важная особа, моя дорогая, у него не меньше двух миллионов состояния, нажитого на картофеле и спарже, выращенных в районе дельты. Я ему сдаю триста акров земли. — Дик обратился к трем студентам: — Эта земля лежит за Сакраменто, к западу от реки; вот вам хорошее доказательство того, что скоро действительно придет дефицит на землю. Когда я ее купил, это было просто болото и старожилы смеялись надо мной. Я за нее заплатил в среднем по восемнадцати долларов за акр, это было не так давно. Вы ж знаете, что там за болота, ведь они никуда не годились, разве для уток. Землечерпательные и осушительные работы и платежи местным властям обошлись мне свыше трехсот долларов за акр. А сказать, за сколько я теперь сдаю эту землю в аренду? Мы с этим старым Уинг Фо-уонгом заключаем контракт на десять лет! По две тысячи за акр! Больше, чем если бы я сам занялся ею. Эти китайцы маги и волшебники по разведению овощей, а до работы жадны. Восьми часов рабочего дня они не признают. Они работают по семнадцать часов. Самый последний китайчонок тоже получает свою микроскопическую долю дохода, а Уинг Фо-уонг таким образом обходит закон о восьмичасовом рабочем дне.
Дик ехал один, хотя и очень быстро, но осторожно. Он не выносил несчастных случаев, за которые, по справедливости, должен был бы считать ответственным себя, впрочем, их никогда не бывало. С той же точностью и уверенностью, с которыми он брал со стола в руки карандаш, шевельнув пальцами ровно столько, сколько нужно, с той же уверенностью движений, с которой он открывал дверь, он управлял и более сложными машинами; так же управлял он сегодня и своим гоночным автомобилем, хотя дорога была часто загружена.
Но как ни утомлял он себя ездой, как ни развлекал деловыми переговорами с Карлсоном и с Уинг Фо-уонгом, его сознание занимало то, что Паола, против всех своих обычаев и вопреки заведенному порядку, поехала встречать Грэхема и будет с ним вдвоем всю дорогу, казавшуюся ему сейчас бесконечной — все восемь миль от Эльдорадо до имения.
— Да! — пробормотал он, но тут же сосредоточил все свое внимание на автомобиле, ускорил его ход с сорока пяти до семидесяти миль в час, вихрем пронесся слева от ехавшей в том же направлении деревенской телеги и ловко пересек правую сторону дороги почти под носом у другой машины, ехавшей ему навстречу. Тут он замедлил ход до пятидесяти миль и вернулся к своей прежней мысли: «Да! — присвистнул он, — воображаю, что бы подумала моя маленькая Паола, если бы я осмелился этак прокатиться с какой-нибудь хорошенькой барышней!»
Он живо представил себе, что было бы после такой поездки, и невольно улыбнулся: в самом начале их совместной жизни он имел случай удостовериться, до чего Паола ревнива. Она не устраивала ему никогда сцен, не позволяла себе ни прямого замечания, ни вопроса, но с самого начала она, не скрывая, выказывала обиду, стоило ему оказать другой женщине хоть сколько-нибудь внимания. Он рассмеялся при воспоминании о миссис Дехэмени, хорошенькой брюнетке, вдове, приятельнице Паолы, а вовсе не его, которая как-то очень давно гостила у них в Большом доме. Паола заявила, что днем она кататься верхом не поедет, а за завтраком услышала, как они с миссис Дехэмени уговорились проехаться за рощу философов в заросли мамонтового дерева. И что же? Догнала же их Паола, только они тронулись, и они поехали втроем. Он тогда улыбнулся про себя, и Паола его рассмешила, но ему было приятно, потому что ни миссис Дехэмени, ни прогулка с ней не имели для него ни малейшего значения.
Так было с самого начала: он никогда не уделял внимания ни одной женщине, кроме Паолы. В этом отношении он был гораздо осторожнее ее. Ее он даже поощрял, давал ей полную свободу, гордился тем, что его жена привлекает к себе самых выдающихся мужчин; ему было приятно, что это ей доставляет удовольствие, занимает ее. Да, он был совершенно прав, размышлял он. Он был так спокоен, так уверен в ней. Он не скрывал от себя, что он имеет на это больше прав, чем она: все двенадцать лет оправдали его отношение; он был в ней так же уверен, как во вращении Земли. «А теперь, — пришло ему в голову, — пожалуй, и в этом вращении можно усомниться. Да, может быть, она вовсе не круглая, а плоская. — Он завернул перчатку, чтобы взглянуть на часы. — Еще пять минут, и Грэхем выйдет из вагона в Эльдорадо». Сакраменто осталось справа, и Дик помчался домой — мили так и летели. Прошло четверть часа, мимо него пронесся поезд, который должен был доставить Грэхема. Уже за Эльдорадо он догнал Дадди и Фадди. Паола правила. Грэхем сидел рядом с ней. Дик, поравнявшись, убавил ход, окликнул Грэхема и весело крикнул ему, снова включив полную скорость:
— Вы уж извините, придется вам наглотаться пыли. Если доплететесь, Ивэн, до обеда успею еще обыграть вас в бильярд.
Глава XXVI
— Так больше продолжаться не может. Мы должны решиться теперь же, сейчас.
Они были в музыкальной комнате. Паола сидела за роялем, подняв лицо к Грэхему, склонившемуся над ней.
— Вы должны решить, — настаивал он.
Они сознавали, что в их жизни произошло событие громадной важности, но на их лицах не было счастья; они понимали, что должны решить, как быть дальше.
— Но я не хочу, чтобы вы уезжали, — говорила Паола, — я сама не знаю, чего я хочу. Будьте со мной терпеливы. О себе я не думаю. О себе я уже перестала думать. Но о Дике я должна подумать, должна подумать и о вас. Я… я так не привыкла к такому положению, — заключила она с печальной улыбкой.
— Но это необходимо, любимая моя. Дик не слепой.
— Да что же он может видеть? — спросила она. — Ничего, кроме того единственного поцелуя там, в ущелье, а этого он видеть не мог. Ну, можете ли вы еще хоть что-нибудь припомнить? Ну-ка, подумайте.
— Тем хуже, что не могу, — ответил он ей в тон, но тут же снова стал серьезен. — Я схожу с ума, схожу с ума по вас, и на этом все и кончается. А как вы, не знаю; так же ли вы обезумели и обезумели ли вообще?
Он как бы невзначай уронил свою руку на лежавшие на клавишах ее пальцы. Она тихонько отдернула руку.
— Вот видите! — пожаловался он. — А ведь вы хотели, чтобы я вернулся!
— Да, я хотела, чтобы вы вернулись, — призналась она, по обыкновению глядя ему прямо в глаза, — хотела, — повторила она тихо, как бы в раздумье.
— Не понимаю, — нетерпеливо воскликнул он. — Да вы меня любите?
— Люблю, Ивэн, вы это знаете, но… — она запнулась и, казалось, старалась все взвесить, — но…
— Что? — сказал он повелительно. — Продолжайте…
— Но я и Дика люблю. Не смешно ли?
Он не отвечал на ее улыбку, глаза его омрачились той мальчишеской угрюмостью, которая ей всегда так нравилась.
— Все как-нибудь образуется, — старалась она утешить его. — Должно образоваться! Дик говорит, что все всегда устраивается. Все проходит, все, что неподвижно, то мертво. А мы не мертвые.
— Я не упрекаю вас в любви к Дику, в том, что вы продолжаете его любить, — досадливо ответил он. — Говоря откровенно, я даже не понимаю, что вы находите во мне по сравнению с ним. Я говорю искренно. Он, по-моему, большой человек, Большое сердце. — Она наградила его улыбкой и одобрительно кивнула головой. — Но раз вы продолжаете любить Дика, при чем тут я?
— Но я и вас люблю.
— Это невозможно! — воскликнул он и, оторвавшись от рояля, быстро зашагал в другой конец комнаты и там занялся рассматриванием картины Кейта, точно он видел ее в первый раз.
Она поджидала его со спокойной улыбкой, его пылкость ей даже нравилась.
— Но не можете же вы любить двух одновременно, — бросил он ей.
— Люблю, Ивэн, в этом-то я и пытаюсь разобраться, а кого больше, не знаю. Дика я знаю так давно. Вы же… вы…
— Случайный знакомый, — сердито перебил он ее, шагая обратно.
— Дело не в этом, нет, нет. Это не то, Ивэн, вы раскрыли мне самого себя. Я вас люблю так же, как и Дика. Я вас люблю больше. Я… Я не знаю.
Она не выдержала и закрыла лицо руками. Он с неожиданной смелостью обнял ее за плечи; она не отстранила его.
