Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Когда Джо Бен на своей лодке дал протяжный гудок, означавший наступление полдня, Ли восстановил свое преимущество в одно бревно. И только когда последний звук замер, затерявшись в ветвях деревьев, он позволил себе рухнуть на землю. Он лежал не шевелясь, тупо глядя на свои руки, потом медленно, палец за пальцем, принялся стягивать рукавицы. Изнурительное утро заставило его позабыть обстоятельства, при которых он их получил. Реплики Хэнка выветрились из его памяти, точно так же, как злость и стыд, вызванные ими. Рукавицы существовали теперь сами по себе, без всяких связей с прошлым, — и, о Боже, как он был благодарен, что они прикрывали его нежные розовые студенческие руки! — он возносил эту благодарность уже в сотый раз за сегодняшний день. Вскоре после ухода Хэнка Ли стащил с себя тяжелую куртку, чтобы его остужал ветерок. Впрочем, дергая, таская и пропихивая непослушный трос сквозь дебри вьющегося ягодника и горелых веток, охладиться ему не слишком удавалось, зато уже через полчаса руки его от кистей до плеч были покрыты настоящей татуировкой из царапин и ссадин. Он снова надел куртку, но между рукавицей и обшлагом все же оставалось небольшое открытое пространство — около дюйма; время от времени он останавливался, переводя дыхание, либо в ожидании Джо Бена, когда тот вернет трос, либо — Энди, когда тот закончит распиливать дерево на тридцатидвухфутовые бревна, и, приподняв рукав, угрюмо рассматривал эту полоску незащищенной кожи, которая постепенно приобретала вид багрового браслета: он даже представить себе не мог, как выглядели бы его руки, если бы он работал без рукавиц. Он откинул голову на шероховатый пень. В дымке искаженного расстояния люди собирались к грузовику, который привез их в этот ад. Его тошнило. Он не пошел бы туда, даже если бы его там ждал горячий бифштекс. Его желудок больше никогда не примет пищи. Он не сдвинется с места, даже несмотря на то, что нога была подвернута очень неудобно и уже начинала болеть, даже несмотря на этих чертовых муравьев-древоточцев, огромных и блестящих, как шляпки от гвоздей, которые маршировали по потному животу и заползали под рубашку, даже несмотря на то, что лежит он в тени сумаха, — а что же еще это может быть? Он вздохнул. К чему приукрашивать этот мир Данте? Он твердо решил больше не сходить с места. Он закрыл глаза. Звуки транзистора то и дело наплывали сквозь деревья:
В мечтах я живу… память-Луна… блаженство… любовь-Дыхание стало ровным. Очки были измазаны потом, но это его уже не волновало. Он смежил веки, оставив свое искалеченное тело… скользя в длинный жаркий блестящий сон об огромной горке в школьном дворе, на которую он карабкается по тысяче металлических скользких ступенек, протертых до блеска не одним поколением школьников. Снизу он дотягивается лишь до самого краешка доски почета, на которой выведены имена рекордсменов школы. Кто же это? Чье имя возглавляет список по прыжкам в высоту? А по прыжкам с шестом? А кто установил рекорд штата по плаванию на стометровку? Всюду стоит одно и то же имя. Чье? Можно подумать, ты не знаешь. Это мой брат, Хэнк Стампер. Ну, ты подожди. Когда я вырасту. Он сказал. Что научит. Как-нибудь. Сказал, что научит. Я тоже могу. Я держусь. На целое бревно впереди. Сегодня я не отстал…
А древоточцы все ползут и ползут по нему. И транзистор надрывается от жары:
создавая соответствующий аккомпанемент для сна Ли и легкой, пружинящей походки Хэнка.
(Когда Джо дал сигнал к ленчу, я пошел к грузовику. Ли нигде не было видно. Я взял два пакета и сказал Джо, что пойду поищу Малыша. Он лежал, свернувшись в траве, шагах в пятидесяти от якорного пня…)
Джимми Дэвис с придыханием отдается воспоминаниям под гитарные переборы:
А Хэнк, замерев, стоит над распростертым телом, вглядываясь в исцарапанное и изможденное лицо брата.
Ли старается изменить ход своего сна, что ему обычно удается, но изможденный рассудок отказывается повиноваться и продолжает продираться по собственному усмотрению сквозь напрочь забытые детские впечатления. Не в силах сдержать его хаотичное движение, Ли уже собирается сдаться ему на милость, но тут один из древоточцев решает проверить исследуемую им местность на содержание древесины.
(Тогда я сел рядом с Малышом и принялся есть, полагая, что лучше дать ему отдохнуть. Вдруг он вскочил с диким воплем, как безумный, и принялся колошматить себя руками. Когда он успокаивается, я вытираю себе лицо рукавом и показываю ему на рубашку, от которой он оторвал почти все пуговицы:
— Этому стриптизу тебя учили в колледже?
— Меня укусила какая-то сволочь! Черт!
— Брось ты, он тоже умеет ругаться. — Я поднимаю с земли пакет и передаю ему. Он все еще трет укус.
— Я не буду есть эти помои! — истерически кричит Ли. Я улыбаюсь ему. Я знаю, что он чувствует. Со мной тоже такое было — я заснул, а ко мне в сапог забрался бурундук… только я не кричал. Я пожал плечами, положил мешок на землю и вернулся к своему завтраку. Малыш смутился. Точно так же как я, когда утром набросился на Джоби. Я продолжал есть, мурлыкая себе под нос и удобно прислонившись к заросшему мхом рухнувшему дереву. Дело шло хорошо, а завтрак и вовсе поднял мне настроение. Настолько поднял, что я подумал: теперь я даже смогу сказать Малышу пару слов так, чтобы это не прозвучало как приговор к смертной казни через повешение. Надо было только начать.
Я достаю из своего мешка яйца, оливки, яблоки, термос и расставляю все это перед собой на пергаменте. Он как будто снова собирается заснуть, игнорируя еду, но острый запах горчицы и уксуса гремит в воздухе как обеденный колокол. Он снова садится и одним пальцем небрежно приоткрывает свой мешок с таким видом: знаешь… можно попробовать, а можно и обойтись. «Кажется, я заснул», — произносит он, глядя в землю. Это он так объясняет мне свою вспышку, когда я предложил ему завтрак. Что-то вроде извинения. Я улыбаюсь и киваю, давая ему понять, что усек…)
настаивает транзистор Джо. Глядя, как они едят, кричит голодная сойка. Если не считать монотонного пения Хэнка, которым он сопровождает жевание бутерброда с олениной, стоит полная тишина. От грузовика, где едят остальные, до Хэнка и Ли докатываются волны говора, смеха и музыки. Играет транзистор; кричит сойка. Местами Хэнк подпевает радио Джо, а то принимается свистеть, подражая птице. Оба брата поедают свои завтраки и не произносят ни слова; они сидят лицом друг к другу, но предпочитают не встречаться друг с другом глазами. Отрываясь от еды, Хэнк с преувеличенным вниманием рассматривает ели за спиной Ли, мысленно обмеривая, спиливая и даже доставляя их на лесопилку. Ли вообще не поднимает глаз. Он полностью поглощен едой. Очевидно, этот завтрак — еще одно проявление той девушки, с которой ему суждено было познакомиться, но которая уже так выросла в его глазах. Еда предназначалась человеку, занимающемуся тяжелым трудом, — как топливо для машины, — но в ней снова был заметен какой-то особый штрих, какое-то дополнение, которое делало этот ленч необычным. На самом дне Ли обнаружил квадратный пакетик, завернутый в фольгу, словно подарок на день рождения, с большим коричневым маслянистым куском пирога с фундуком. Ли откусил кусочек и принялся жевать.
— Твоя жена делает? Хэнк кивнул.
— Потому-то я обычно и ем отдельно от остальных гадов — они так и норовят урвать что-нибудь из сластей Вив.
