Легенда об Уленшпигеле (с иллюстрациями) - Де Костер Шарль Теодор Анри (лучшие книги онлайн txt) 📗
— Да будет так, святой Филипп! Да будет так, господи боже! Хоть бы мне пришлось обратить все Нидерланды в одну большую могилу и бросить в неё всех жителей страны, они возвратятся к тебе, святой покровитель, к тебе, пресвятая дева, к вам, святители небесные.
И он старался поступать по слову своему и стал более римским, чем папа, более католическим, чем вселенские соборы.
И Уленшпигель, и Ламме, и весь народ фландрский с ужасом представляли себе, как там, в мрачной твердыне Эскориала [112], сидит этот коронованный паук с длинными лапами и разверстой пастью и плетёт паутину, чтобы запутать их и высосать кровь их сердца.
Несмотря на то, что папская инквизиция за время правления Карла загубила сотни тысяч христиан на костре, на плахе и на виселице, что достояние казнённых мучеников перелилось в казну императора и короля, точно дождь в сточную канаву, — всего этого казалось мало королю Филиппу. Он навязал стране новых епископов и ввёл здесь испанскую инквизицию.
И городские глашатаи при звуке труб и литавр читали указы, грозившие смертью на костре всем еретикам, мужчинам, женщинам и девушкам, если они не отрекутся от своих заблуждений, и — виселицей, если они отрекутся. Женщинам и девушкам грозило погребение заживо, и палачи будут плясать на их телах.
И пламя мятежа вспыхнуло по всей стране.
VI
Пятого апреля, перед пасхой, ко дворцу правительницы, герцогини Пармской, в Брюсселе, явились дворяне — граф Людвиг Нассауский, Кейлембург [113] и Бредероде, этот геркулес-гуляка, и с ними триста прочих дворян. По четыре в ряд шествовали они и поднимались по дворцовой лестнице.
Войдя в зал, они вручили правительнице прошение, где была изложена их просьба побудить короля Филиппа отменить указы, касающиеся веры и введения испанской инквизиции, ибо, заявляли они, под влиянием недовольства в нашей стране могут возникнуть волнения, которые приведут к разорению и всеобщему обнищанию.
Прошение это получило название: «Компромисс» [114].
Берлеймон, который впоследствии предал родину и бесчеловечно расправлялся со всеми в стране своих отцов, стоял подле её высочества; издеваясь над бедностью некоторых из дворян, явившихся с прошением, он шепнул герцогине:
— Ваше высочество, не бойтесь этих нищих (gueux).
Он намекал на то, что эти дворяне разорились на королевской службе или стараясь соперничать в пышности с испанскими придворными.
Выражая своё презрение к словам господина де Берлеймона, дворяне в дальнейшем заявили, что считают почётным называться нищими (гёзами) за службу королю и на благо родины.
Они стали носить на шее золотую медаль, на одной стороне которой было вычеканено изображение короля, а на другой — две руки, сплетённые над нищенской сумой, вокруг была надпись: «Верны королю вплоть до нищенской сумы». На шляпах и шапках они носили золотое изображение нищенской сумы и колпака.
А Ламме в это время влачил своё пузо, разыскивая жену по всему городу, но нигде не находил её.
VII
Однажды утром Уленшпигель сказал Ламме:
— Пойдём со мной засвидетельствовать почтение одной высокопоставленной, высокородной, могущественной, грозной особе.
— Она скажет мне, где моя жена?
— Если знает, то скажет.
И они отправились к Бредероде, геркулесу-гуляке.
Он был во дворе своего замка.
— Что тебе нужно? — спросил он Уленшпигеля.
— Поговорить с вами, ваша милость.
— Говори.
— Вы могучий, прекрасный, храбрый рыцарь, — начал Уленшпигель, — однажды вы раздавили француза в панцыре, как слизняка в ракушке. Но вы не только сильны и храбры — вы ведь и умны. Почему же, скажите, носите вы эту медаль с надписью: «Верны королю вплоть до нищенской сумы»?
— Да, почему, ваша милость? — спросил также Ламме.
Но Бредероде не отвечал и смотрел на Уленшпигеля. А тот продолжал:
— Почему вы, высокие господа, хотите оставаться верными королю вплоть до нищенской сумы? Может быть, он к вам особенно милостив или отечески расположен к вам? Не лучше ли, вместо того чтобы хранить верность этому палачу, отобрать у него все владения, чтобы он сам был верен нищенской суме?
И Ламме кивал головой в знак согласия.
Бредероде смотрел на Уленшпигеля своими живыми глазами и, видя его добродушное лицо, улыбнулся.
— Если ты не шпион короля Филиппа, — сказал он, — то ты добрый фламандец, и я тебя награжу на всякий случай за то и за другое.
Он повёл его в буфетную, и Ламме следовал за ним. Здесь он дёрнул его за ухо так, что кровь пошла, и сказал:
— Это шпиону.
Уленшпигель не крикнул.
— Подай ему чашу с глинтвейном, — сказал Бредероде кравчему.
Тот принёс и налил в бокал тёплого вина, ароматом которого наполнился воздух.
— Пей, — сказал Бредероде Уленшпигелю, — это за доброго фламандца.
— Ах, добрый фламандец, — вскричал Уленшпигель, — каким прекрасным, ароматным языком говоришь ты! Даже святые не умеют так говорить.
Он выпил кубок до половины и передал его Ламме.
— А это что за popzac (пузан), который получает награду, ничего не свершив? — спросил Бредероде.
— Это мой друг Ламме, который, всякий раз, когда пьёт тёплое вино, радуется, что найдёт опять свою жену.
— Да, — сказал Ламме, умилённо припав к вину.
— Куда вы теперь держите путь? — спросил Бредероде.
— Идём искать Семерых, которые спасут честь Фландрии, — ответил Уленшпигель.
— Каких Семерых?
— Когда я найду их, тогда скажу вам, каких.
А Ламме, пришедший в возбуждение от вина, задал Уленшпигелю вопрос:
— А что, Тиль, не поискать ли нам мою жену на луне?
— Прикажи поставить лестницу, — ответил Уленшпигель.
Это было в мае, в зелёном месяце мае.
— Вот и май на дворе, — сказал Уленшпигель Ламме. — Ах, синеют небеса, носятся весёлые ласточки. Смотри, как краснеют от сока ветви деревьев. Земля полна любви. Самое подходящее время вешать и сжигать людей за их веру. Добрались они сюда, мои добренькие инквизиторчики. Какие благородные лица! Им дана вся власть исправлять, наказывать, уничтожать, предавать светскому суду. Ох, какой чудный май! Бросать в темницы, вести процессы, не соблюдая законов, сжигать, вешать, рубить головы, закапывать живьём женщин и девушек. Щеглята поют на деревьях! Особое внимание сосредоточили добрые инквизиторы на людях с достатком: король — наследник их достояния. Бегите в луга, девушки, пляшите там под музыку волынок и свирелей! О чудный месяц май!
И пепел Клааса стучал в сердце Уленшпигеля.
— Ну, пора в путь, — сказал он Ламме. — Счастлив тот, кто в чёрные дни сохранит чистоту сердца и будет держать высоко свой меч.
VIII
Как-то в августе шёл Уленшпигель по Фландрской улице в Брюсселе мимо дома Яна Сапермильмента, который получил это имя потому, что его дед с отцовской стороны в приступе гнева бранился словом Sapermillemente [115], чтобы не оскорблять проклятием священное имя господне. Был этот Сапермильмент по ремеслу вышивальщик. Так как он оглох и ослеп от пьянства, то его жена, старая баба с злобной рожей, вышивала вместо него, украшая своей работой барское платье, плащи, башмаки и камзолы. И её хорошенькая дочка помогала ей в этой прибыльной работе.
Проходя мимо их дома перед вечером, Уленшпигель увидел у окна девушку и услышал, как она поёт:
— А хоть бы и я! — сказал Уленшпигель.
