Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич (читать книги онлайн без txt) 📗
Мотор взревел. Ринтыну на минуту показалось, что шхуна разваливается. С двух сторон на корабль мчались высокие, с ободранным дерном берега. Отпихнув в сторону Эрмэтэгина, Ринтын взялся за рулевое колесо.
С берега заметили, что шхуна движется что-то очень медленно. Около места, куда обычно приставала “Касатка”, собралась толпа.
Ринтын подвел шхуну к самому берегу.
– Бросай якорь! – крикнул он Эрмэтэгину.
Эрмэтэгин встал одной ногой на бухту каната, а другой столкнул в воду якорь. Канат, стремительно разворачиваясь, захлестнул ноги Эрмэтэгина, и он полетел в воду вслед за якорем.
В толпе закричали.
Эрмэтэгин не показывался на поверхности. Расталкивая людей, снимая на ходу ватник, бросился в воду Максим Григорьевич. Он несколько раз нырнул там, где виднелись пузырьки. Затаив дыхание все ждали, но каждый раз Максим Григорьевич показывался на поверхности один. На помощь к нему поплыл Наум Соломонович, только что спустившийся к берегу.
Вдвоем им, наконец, удалось вытащить на берег Эрмэтэгина. Голова у капитана была залита кровью: должно быть, при падении он ударился о якорную лапу.
Пришел Семен Иванович и с помощью Максима Григорьевича и Наума Соломоновича начал делать пострадавшему искусственное дыхание.
Ринтын, стоявший впереди, смотрел на безжизненно мотавшуюся голову капитана, и ему было почему-то очень обидно.
Наконец, после долгих усилий Семена Ивановича Эрмэтэгин застонал и открыл глаза. Он посмотрел на Ринтына и взглядом позвал его.
– Ты молодец,– отчетливо прохрипел он,– мои книги возьмешь себе…– и снова впал в забытье.
Эрмэтэгин умер вечером, не приходя больше в сознание. Его похоронили на склоне горы Линлиннэй, на пустом месте – он не имел родственников среди умерших.
Ребята, притихшие, вернулись на шхуну, приспустили флаг на корме и долго молча сидели в кубрике.
– Давайте на могилу ему наш запасной якорь вместо памятника поставим,– предложил грустно Ринтын.
Ребята согласились и рано утром следующего дня снесли якорь на могилу капитана. Отсюда, с высоты, “Касатка”, маленькая в обширной лагуне, показалась осиротевшей – даже жалко ее стало, словно живую.
Ринтын прожил на “Касатке” еще несколько дней, пока правление не продало шхуну Люрэнскому колхозу. Узнав об этом, он собрал свои нехитрые пожитки, книги Эрмэтэгина и большой старинный бинокль с помутневшими, как стариковские глаза, стеклами. Когда Ринтын последний раз сходил по доске, переброшенной на берег, у него сжалось сердце, и едва слышно, одними губами, он прошептал:
– Прощай, “Касатка”.
Строительная бригада, прибывшая из бухты Провидения, возводила здание интерната для Улакской школы у подножия маяка. Когда выпал снег и начались осенние пурги с мокрым, мгновенно замерзающим на земле снегом, строители уехали. Лишь один участок в Улаке не прекращал работы – то было строительство нового дома для семьи дяди Кмоля.
Уже были возведены четыре стены и межстеновое пространство засыпано шлаком и гарью, собранными со всех улакских печек. За неимением кровельного железа крышу покрыли старым брезентом, а поверх него моржовой кожей. Для того чтобы вид нового дома не портили камни, обычно наваливаемые на кровлю на случай сильных ветров, дядя Кмоль аккуратно прибил моржовую кожу деревянными планками. Издали дом дяди Кмоля выглядел как настоящий: два небольших окна – одно на южной стене, другое на восточной – придавали ему вид европейского строения.
Ринтын с нетерпением ждал того дня, когда, наконец, они переселятся в новый дом. До сильных морозов он даже ухитрился готовить уроки на большом дощатом верстаке под окном нового здания.
По всей видимости, до новоселья оставалось немного времени: дядя Кмоль уже сколачивал стол, табуретки и чинил подаренную Наумом Соломоновичем большую двуспальную железную кровать. Каждый житель Улака в свободное от работы время считал своим долгом непременно зайти в новый дом осведомиться, как двигается дело. На стройке дома всегда было много народу. Разговор в основном шел о том, как заживет дядя Кмоль, не трудно ли ему будет привыкать.
Старого Рычыпа больше всего беспокоило отсутствие меховой занавеси.
– Вдруг тебе ночью захотелось глотнуть свежего воздуха,– рассуждал старик,– что будешь делать? Высунешь голову в форточку или в дверную щель? В форточку твоя голова не пролезет, а откроешь дверь – в комнату холода напустишь. Нет уж, в этом смысле наш чукотский полог куда лучше. Захотел освежиться – высунул голову в чоттагын, а вокруг шеи меховую занавесь наподобие воротника обмотал, чтобы в полог студеный воздух не проникал. Лежишь и наслаждаешься – все тело в тепле, а голова на холодке. И глазам нескучно – в чоттагыне собаки. Глядишь, какой-нибудь щенок-шалун лизнет тебя в нос теплым шершавым языком – и душа радуется.
– Комната – это не полог,– возражал старику дядя Кмоль.– В ней всегда будет свежий воздух. Жирников не будет, значит и воздух будет чистый. Главное в доме – чистота! На полу в комнате уже не будем спать, а только ходить ногами по нему будем. Хочешь сидеть – садись на табурет, спать – пожалуйста на кровать. И ешь высоко от пола – на столе. Нет уж, настоящий дом – это не яранга!
– Все же на подставке спать страшновато,– замечал старый Рычып.– Нехорошие сны будут сниться. Так и будет казаться, что лежишь на краю обрыва.
– Ничего, привыкнем,– храбро отвечал дядя Кмоль.
Печь для нового дома сложил учитель Максим Григорьевич, который славился в Улаке и как мастер печного дела.
Переселяться решили в праздничный день – седьмого ноября.
Накануне дядя Кмоль купил несколько одеял, простыни, настриженным оленьим волосом набил подушки, повесил занавески. Он был уверен, что все это он сделает лучше жены. Сотрудники полярной станции подарили платяной шкаф, учителя – книжную полку и висячую керосиновую лампу с новым, совсем целым стеклом.
Последний подарок был особенно ценным, потому что на улакскую электростанцию – особенно зимой, с ее непрерывной пургой, надолго выводившей из строя ветродвигатель,– мог надеяться только самый беспечный человек.
