Я весь отдался Северу (сборник очерков) - Писахов Степан Григорьевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Отобедал парень, а поп опять на работу гонит. Парень попу толком объяснят:
– Кто же после обеда работат? Уж тако завсегдашно правило заведено – тако положение: опосля обеда – отдыхать.
Лег парень и до потемни спал. Поп будит:
– Хошь теперича иди поработай.
– На ночь-то глядя? Посмотри-кось: люди добры за ужну садятся да спать валятся, то и мне надеть.
Парень поел, до утра храпел. Утром наелся, ушел в поле, там спал до полден. Пришел, пообедал и опять в поле спать. Спал до вечера и паужну проспал. К ужину явился, наелся. Поп и говорит:
– Парень, што ты севодня ничево не наработал? – Ах, Поп, поглядел я на работу: и завтра ее не переделать, и послезавтра не переделать, а сегодня и приниматься не стоит!
Поп весь осердился, парня вон гонит: – Мне еково работника не надобно. Уходи от меня! – Нет, поп, я хошь и за дешево нанялся, да деньги взял вперед за месяц. Я месяц и буду жить у тебя. Коли очень погонишь – я, пожалуй, уйду, ежели хлеба дашь ден на десять".
Артель так грохнула смехом, что чайки, нырявшие за рыбками, шарахнулись в сторону. Хохот далеко разнесся в светлой тишине по гладкой воде. Эхо в горах повторило его.
– Мастак, Савельич! Дак говорит парень – «Месяц жить буду так!»
И снова смех бородатых ребят.
Николаич оглянул курящих:
– Вы каку бумагу прирвали на цигарки?
Ответил скорый Варламка:
– Мы, дяинька, Троицки лиски рвали ["Троицкий листок объявлений" выходил в г. Троицке в 1908 г., позже – под названием «Троицкий вестник»], очень подходяче и душепользительно, и махорка хорошо тянется.
А том сочинений Пушкина Николаич разгладил рукой, наслаждаясь обладанием этой книги, и передал Варламке:
– Ну, пострел, унеси, положи ко мне в изголовье, да смотри, ежели ишшо…
Варламка досказать не дал:
– Дяинька, да я, да Пушкина… Да штоб прирвать? Пушкина? Ни в жизнь!
О.Э. Озаровская рассказывала о встречах с неграмотными пушкинистами на Пинеге. Пришла О.Э. Озаровская в избу к крестьянину-бедняку, – крестьянин, зная ее, поднялся навстречу и, указывая на беспорядок в избе, сказал:
– Извините, Ольга Эрастовна. Не прибраны «пожитки бедной нищеты».
В гостях у О.Э. этот же крестьянин отказывался от чаю:
– Боюсь, «как бы брусничная вода мне не наделала вреда», – как сказал Александр Сергеевич Пушкин.
О.Э. все-таки подала стакан чаю и спросила:
– Вы много Пушкина читали?
– Я неграмотный, где мне читать, а вот брат у меня грамотной, дак он наизусть без запинки отчеканивает и «Медново всадника», и «Евгения Онегина» и много знат стихов Александра Сергеича Пушкина, а я с голоса заучиваю.
Озаровская рассказывала мне, как была свидетельницей подготовки спектакля под открытым небом. Крестьяне одной из деревень на Пинеге готовили «Русалку». Выбрали подходящее место у мельницы. Руководил подготовкой студент, приехавший в родную деревню на каникулы (это было после 1920 года). Озаровская уехала накануне спектакля. Боялась, что река обмелеет, а пароход последний, придется ехать на лошадях. Хотелось сказать ей сердито: «Хотя бы пешком!» Лишить себя такой радости! «Русалка» под открытым небом, в светлую северную начь, в исполнении крестьян, из которых едва ли кто бывал в театре!..
Пушкина крестьяне знали даже в условиях прошлого темного времени.
Теперь и среди колхозников Северного края, и среди зимовщиков Новой Земли, и всей Арктики, как и по всему СССР, А.С. Пушкина будут знать полнее, шире, любовь к нему, издавна живущая в народе, вспыхнет еще ярче в нашу эпоху.
Ненецкие сказки
Как-то приходит старик ненец. Поговорил о том о сем попил чаю и спрашивает:
– Скази, худозник, ты знас, посему у тех людев, сто приезжают, две правды, а у нас одна?
Пробую не понять:
– Как две правды, тоже одна.
– Нет, сто ты, у них и хоросо быват нехоросим, и нехоросо хоросим, а у нас нехоросо – нехоросо, хоросо – хоросо.
Много говорили, и в том ли году или в 1907 году, когда снова жил до осеннего рейса, рассказывали мне сказки. Две из них, как мне кажется, я запомнил. В себе хранил, как дорогой подарок. Теперь уже много лет прошло, можно и передать, как тогда записал.
Больше мне нравится мечта о счастливом крае, где нет злобы, вражды, где только любят:
«Если пройдешь льды, идя все к северу, и перескочишь через стены ветров кружащих, то попадешь к людям, которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы. Но у тех людей по одной ноге, и каждый отдельно они не могут двигаться, но они любят и ходят обнявшись, любя. Когда они обнимутся, то могут ходить и бегать, а если они перестают любить, сейчас же перестают обниматься и умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса. Если надо за зверем гнаться или спасаться от злого духа, те люди рисуют на снегу сани и олени, садятся и едут так быстро, что ветер восточный догнать не может».
Вторая сказка.
"Герой сказки нашел в лесу могильный сруб: четыре столба невысоких, вбитых в землю и околоченных досками, как ящик. Около сани с возом, опрокинутые, и олени в упряжке. Оглянулся герой, нет никого, стал звать:
– Есть ли здесь кто-нибудь?
Голос из могилы откликнулся:
– Здесь я, девка, похоронена.
– Зачем же ты похоронена?
– Да я мертвая.
– Как ты узнала, или кто тебе сказал, что ты мертвая?
– Я всю жизнь была мертвой, у меня не было души, но я об этом не знала и жила, как и все живые. А когда была невестой и сидела с женихом и родными у костра накануне свадьбы, из костра выскочил уголь и упал на меня. Я и родные мои, и жених узнали, что у меня нет души, а только видимость одна. Меня и похоронили, и со мной все, что было мое.
Герой сказал:
– Хочешь, я сломаю могилу и ты будешь жить.
– Нет, у меня нет души, мне нечем жить.
– Я дам тебе половину моей души, и ты будешь моей женой!
Девка согласилась. Герой сказки сломал могильный сруб, освободил девку и увез с собой".
Двое в полярной ночи
Пришлось быть в экспедиции по установке радиосвязи Югорский Шар, Вайгач, Маре-Сале. В первый год постройка не была закончена. На Югорском Шаре оставили двух сторожей, двух закадычных друзей. Оставили также обильный запас продуктов.
Оставшиеся вдвоем сторожа тяжело пережили зиму. Им многое казалось пугающим: и осенние ветры выли не по-хорошему, и снег о чем-то шуршал-говорил и будто сам переходил с места на место. Все ужасы, накопленные с детства из рассказов-сказок, оживали и тесно стояли кругом дома. И весной при солнце страх не ушел. Рассказывали позднее:
– Идем по снегу и слышим – кто-то след в след идет за нами. Светлынь, солнце во всей силе, а кто-то идет и идет; остановимся – и тот, кто идет, тоже остановится. А то еще как кнутом большим щелкает с присвистом.
Сторожа стали бояться один другого. За несколько дней до парохода стали охотиться друг за другом.
Чтобы не называть по именам, обозначу сторожей «добрый» и «злой». Оба схватили ружья. Злой выбежал из дому, ждал доброго, ходил около дома.
По счастью, ружье злого оказалось незаряженным. А добрый так и не смог прицелиться в своего бывшего друга. Размахивать ружьем – это одно дело, а чтобы выстрелить – руки не подымались.
Показался пароход – и разом пропали-ушли все страхи. Друзья помирились, обнялись и даже вместе приготовили обед для гостей.
– Как стены раздвинулись! Широко стало. Зимой-то нас как крышкой накрыло. Когда разговаривали – еще ничего, жили, а как говорить промеж себя перестали – вот тут худо стало. Думается о многом, о доме вспоминается и слышится такое, что хоть на стену лезь. И теперь вспомнишь, так страшно становится. А на людях и свет-то стал другим.
По ненецким суевериям дурная примета.
