Вершина холма - Шоу Ирвин (полные книги .txt) 📗
Глава 18
Майкл отложил на неделю свой переезд в коттедж, объяснив Хеггенерам, что ему не хочется покидать Антуана до тех пор, пока француз не поднимется с кровати. Он ежедневно катался с Андреасом. Майкл с удивлением отмечал, какую радость доставляет ему видеть Хеггенера крепнущим с каждым днем. Они освоили все трассы, кроме «Черного рыцаря», и делали за утро три или четыре спуска, причем Хеггенер двигался все быстрее и увереннее.
Однажды ясным, солнечным утром они спустились четыре раза, и Майкл предложил на этом остановиться, но Хеггенер покачал головой и сказал:
– Я бы хотел съехать с горы еще раз.
Поколебавшись, Майкл согласился:
– Ну, если у вас остались силы…
– Конечно, остались.
Они снова сели в кресло подъемника. Паря над деревьями вместе с Майклом, Хеггенер спросил:
– Вы ничего не замечаете?
– Вы начали кататься в полную силу, – сказал Майкл.
– Нет, другое, – возразил Хеггенер. – Вы обратили внимание на то, что я сегодня ни разу не кашлянул? Вчера вечером я выбросил все лекарства. Не знаю, правильно ли я поступил. Но за эту неделю я поправился на два фунта. Возможно, это еще ничего не значит, но все же… – Он остановился.
Потрясенный его словами, Майкл с минуту помолчал, боясь выдать голосом свое волнение. Наконец он тихо спросил:
– Андреас, как будет по-немецки «Господь нас благословляет»?
– Почему по-немецки? – недоуменно спросил Хеггенер.
– На родном языке это может значить для вас больше.
Хеггенер слегка коснулся его руки, выражая этим не то признательность, не то удивление, и произнес вполголоса:
– Wir sind gesegnet.
– Wir sind gesegnet, – повторил Майкл и бросил взгляд на спутника.
По щеке Хеггенера медленно ползла слеза.
– Вы чуткий человек, – сказал Хеггенер. – Извините меня. Я старюсь раньше срока. Плачут только старики.
«Кажется, я приехал вовремя и в нужное место», – подумал Майкл.
Через неделю Антуан уже проворно скакал на костылях. Он перебрался в комнату, пристроенную к бару. Майкл решил воспользоваться днем, когда из-за дождя и оттепели кататься было невозможно, и отвезти свои вещи в коттедж. К сожалению, потеплело именно в ту субботу, когда предполагалось провести показательные выступления дельтапланеристов и лыжные соревнования, к которым готовилась Рита. И то и другое пришлось отложить. Узнав об этом, Рита сказала Майклу:
– Не знаю, плакать мне или смеяться. Всю неделю мне снились два сна. Первый – про то, как я победила и пью шампанское из огромного серебряного кубка. А во втором сне я падаю в самом начале трассы и слышу, как весь город смеется надо мной.
– В снах дело всегда доходит до крайности, – заметил Майкл. – Следующий раз, засыпая, представь себе что-нибудь умеренное – например, ты приходишь пятой и пьешь кока-колу.
– Странно, что вы произнесли это слово, – серьезно сказала Рита. – Мой папа говорит, будто я ни в чем не знаю меры. Он считает, что вы плохо на меня влияете.
– Неужели? – удивился Майкл.
– Вы не так меня поняли, – быстро произнесла Рита. – Вы ему нравитесь, он считает, ваше отношение к мистеру Хеггенеру свидетельствует о том, что вы – человек большой души. Но папа сказал, что любой дельтапланерист – дурной пример для молодежи. – Рита засмеялась. – Когда папа уедет отдыхать, я тоже попробую. Есть в городе пара домов, над которыми я хотела бы пролететь и сбросить на них бомбы.
– Я тебя понимаю, – улыбнувшись, сказал Майкл.
– Папа против того, чтобы я выступала в баре. Он считает, я еще слишком молода и успех может вскружить мне голову. А мама – за. Голос достался мне от нее, мы иногда поем в церкви дуэтом. Отец ворчит, но серьезно с мамой не спорит. С ней никто не спорит. Он хочет осенью послать меня с братом в колледж учиться на юриста. Папа говорит, что человек, который живет в современном мире, должен знать свои права и что юристу легче их отстаивать. Тем не менее мама уговорила его пойти в бар и послушать мое первое выступление.
– Когда оно состоится?
– В следующую субботу. Мы с Антуаном готовим программу. Он замечательно чувствует музыку, этот одноногий француз. Никогда бы раньше не подумала, что он умеет сердиться, если не выполняешь его указания.
– Мистер Дэвид хорошо тебе заплатит?
– Я не знаю, что такое хорошо. В церкви я пою просто так. Он обещал мне десять долларов за вечер, я должна петь три раза в неделю. Это ведь неплохо, правда?
– Да, неплохо, – согласился Майкл и подумал: «Придется поговорить с этим скупердяем».
– Мне очень жаль, что вы уезжаете отсюда, – сказала Рита, провожая Майкла до места стоянки набитой вещами машины. – Без вас гостиница будет уже не та. Вы так человечно ко всем относитесь. Большинство приезжих и понятия не имеют о человеческом отношении. Нам, обслуживающему персоналу, есть что рассказать о некоторых из наших гостей, чьи имена и фотографии не сходят с газетных страниц, о тех, кого пресса называет общественными лидерами. У вас бы волосы встали дыбом.
Она улыбнулась, помахала рукой, и Майкл тронулся.
Чтобы уведомить хозяев о своем появлении, Майкл сразу подъехал к, главному дому, который явно претендовал на сходство с особняком, характерным для американского Юга: высокие белые колонны тянулись до второго этажа. Дом выглядел солидно, но плохо вписывался в суровый вермонтский пейзаж. Майкл видел дом впервые. Он нажал кнопку звонка. Дверь открыл Андреас Хеггенер. Утром Майкл предупредил его, что сегодня о лыжах и речи быть не может, а также сказал о своем переезде; Хеггенер попросил Сторза подъехать к дому и выпить с ним.
– Заходите, сосед, заходите, – сказал Хеггенер.
Он был, как всегда, со вкусом одет, седые волосы и бородка – расчесаны, успевшее загореть лицо – чисто выбрито. Майкл увидел на Хеггенере рубашку со стоячим воротничком, галстук, свободный вельветовый костюм и начищенные до блеска коричневые туфли. Возможно, семидесятилетняя служанка действительно плохо слышала и не владела другими языками, кроме немецкого, но чистила обувь она превосходно.
Хеггенер провел Майкла в гостиную, где одна большая стена была снизу доверху заставлена книгами; рядом стояла лестница-стремянка. Великолепный старый персидский ковер закрывал большую часть пола, а на противоположной стене, среди других картин, висели полотна Кандинского и Кокошки. Благодаря совершенным с Трейси походам в музеи и на выставки Майкл узнал работы этих художников, но чтобы не выглядеть в глазах Хеггенера человеком, претендующим на знание живописи, он лишь сказал: «Какая милая комната».
Перед застекленной дверью, ведущей на веранду из красного кирпича, находились столик для триктрака и два кресла с высокими спинками. Прибранная, скромно обставленная комната свидетельствовала о педантичности Евы и ее любви к порядку.
«Когда мне будет столько лет, сколько Хеггенеру сейчас, – подумал Майкл, – я соглашусь жить в такой комнате, но до тех пор – нет».
Хеггенер подошел к серванту, где хранились бутылки и бокалы, ведерко со льдом и серебряный кувшин с томатным соком. Майкл следил за тем, как Хеггенер бросил в шейкер кубики льда, залил их водкой и соком. Он действовал ловко и умело, ему явно нравился процесс приготовления напитка. Закрыв шейкер серебряной крышкой, он сделал несколько резких движений и налил коктейль в два расширяющихся книзу бокала. Протянув один бокал Майклу, он поднял второй:
– Ну что, мой любитель немецкого языка, – prosit.
– Prosit, – повторил Майкл.
– Да, – Хеггенер сделал первый глоток, – Ева считает этот напиток варварским, а мне надоело ее австрийское вино.
Никогда еще, даже в столь мягкой форме, Хеггенер не критиковал при Майкле вкусы жены.
– Она поехала к ветеринару, – сказал Хеггенер. – Бруно нужно сделать какой-то укол. Но этот скромный подарок – от нас обоих, на тот случай, если вы почувствуете себя одиноко в маленьком коттедже.
