Эроусмит - Льюис Синклер (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
— Опять весь день лечить поносы, которых и быть не должно! Эх, сражаться бы мне в великой битве, бок о бок с такими людьми, как Сонделиус! Тоска!
— Конечно, дорогой, — тихо поддакивала Леора. — Обещаю тебе, что буду умницей. У меня не будет никогда расстройства желудка, не будет туберкулеза и ничего такого, поэтому, пожалуйста, не читай мне нотаций.
Даже в раздражении он был с нею мягок, потому что Леора ждала ребенка.
Их ребенок должен был родиться через пять месяцев. Мартин сулил ему все, чего сам был лишен.
— Он у нас получит настоящее образование! — мечтал Мартин, сидя с Леорой на крыльце в весенние сумерки. — Будет изучать литературу и всякую штуковину. Мы сами немногого достигли — застряли на всю жизнь в этой дыре, но все же мы ушли, пожалуй, дальше наших отцов, а он пойдет много дальше нас.
Но за пылкой радостью крылась тревога. Леору слишком сильно тошнило по утрам. До полудня она бродила по комнатам серо-зеленая, нечесаная, с ввалившимися щеками. Мартин подыскал ей нечто вроде служанки и сам заходил домой помочь: вытирал посуду, подметал у крыльца. Вечерами он читал Леоре вслух — теперь уже не историю и не Генри Джеймса, а «Миссис Уигз с капустной гряды» — повесть, которую оба они находили очень занимательной. Мартин сидел на полу у грязноватого подержанного диванчика, на котором лежала ослабевшая Леора, держал ее за руку и вещал:
— Черт подери, мы… Нет, не надо «черта». Да, но что же можно сказать вместо «черт подери»? Ладно: мы когда-нибудь накопим денег и поедем месяца на два в Италию и во все эти места. Старинные узкие улицы, старинные замки! Там, верно, пропасть таких, которые стоят по двести лет и даже больше! И мы возьмем с собою мальчишку — даже если он, паршивец, окажется девочкой!.. И он научится болтать и по-французски, и по-итальянски, и по-всячески, как местный уроженец, и его папа с мамой будут им гордиться! Ох, ну и старички из нас получатся! Мы с тобою оба никогда не жаловали морали и, вероятно, лет под семьдесят будем сидеть на крыльце, и курить трубки, и подтрунивать над всеми почтенными прохожими, и рассказывать о них друг другу скандальные истории, пока не доведем их до охоты пристрелить нас, а наш мальчонка — он будет носить цилиндр, держать шофера, — ему стыдно будет с нами поздороваться!
Когда Леора, мертвенно бледная, корчилась от унизительной утренней тошноты, Мартин, усвоив напускную веселость врача, гремел:
— Вот и прекрасно, девочка! Без тошноты хорошего ребенка не родишь. Всех тошнит.
Он лгал, и он нервничал. Каждый раз, когда он думал о ее возможной смерти, ему казалось, что он умрет вместе с нею. Если рядом не будет Леоры, ему ничего не захочется делать, никуда не захочется идти. Пусть он получит весь мир, что толку в том, если нельзя показать его Леоре, если Леоры нет…
Он роптал на природу за обман, за то, что она потешными своими уловками — лунным светом, и белой кожей, и томлением одиночества — заставляет человека заводить детей, а потом делает роды такими бессмысленно жестокими и безобразными! Он стал резок и порывист с пациентами, которые звали его на дальние фермы. Их немощам он сочувствовал больше, чем когда-либо, потому что его глазам открылась грозная красота страдания, но он считал себя не вправе удаляться от Леоры.
Утренняя тошнота сменилась неукротимой рвотой. Неожиданно для самого себя, когда Леора до потери человеческого облика была истерзана мукой, Мартин послал за доктором Гесселинком, и в этот страшный день, в то время как степная весна буйно ликовала за окнами убогой, пропахшей йодоформом комнаты, они вместе приняли у Леоры мертвого ребенка.
Будь это возможно, Мартин понял бы тогда, чем объяснялся успех Гесселинка, оценил бы степенность и ласку, сострадание и уверенность, которые заставляли людей отдавать свою жизнь в его руки. Гесселинк был теперь не холодным судьею, но старшим, более разумным братом, полным сочувствия. Мартин ничего не видел. Он не был врачом. Он был напуганным мальчиком, и Гесселинку было от него меньше пользы, чем от самой бестолковой сиделки.
Когда Мартину стало ясно, что Леора поправится, он сидел рядом с нею и ластился:
— Мы только должны свыкнуться с мыслью, что нам нельзя заводить ребенка, и вот я хочу… Ох, я такой несуразный! И характер у меня гнусный. Но теперь… Ты для меня теперь все на свете!
Она еле слышно прошептала:
— Такой милый был бы малыш. Ах, я знаю! Я так часто видела его. Потому что я знала, что он будет похож на тебя, когда ты был маленьким. — Она попробовала рассмеяться. — Может быть, я хотела его, потому что я могла бы им командовать. У меня никогда не было никого, кто давал бы мне над собою командовать. Ну что ж, если я не могу иметь настоящего ребенка, придется мне воспитывать тебя. Я должна сделать из тебя великого человека, которому все удивлялись бы, как твоему Сонделиусу… Милый, я так беспокоилась, что ты беспокоишься…
Он поцеловал ее, и много часов они сидели вдвоем, не разговаривая, поняв друг друга навек, в сумерках прерии.
17
Доктор Кофлин из Леополиса славился рыжими усами, радушием и «максвеллом»: «максвеллу», правда, в мае исполнилось три года, и полировка на нем пришла в плачевное состояние, но Кофлин считал, что красотой и быстроходностью его машина затмевала все автомобили в Дакоте.
Он пришел домой в самом веселом настроении, поносил на закорках младшего из трех своих детей и сказал жене:
— Тесси, у меня чудесная идея.
— Да, и чудесный запах изо рта. Когда ты перестанешь, наконец, прикладываться к бутылке со спиритус фрументус в аптекарском магазине?
— Ну и женщина!.. Нет, право же, послушай!
— Не желаю! — Она его шлепнула. — С поездкой в Лос-Анжелос этим летом ничего не выйдет. Слишком хлопотно в такую даль с тремя пискунами.
— Конечно. Совершенно верно. Но я думал совсем о другом: давай уложим вещи, сядем в машину и поездим недельку по штату. Выедем завтра или послезавтра. Меня ничего здесь не держит, только вот к одной приглашали принимать ребенка, так я ее подкину Уинтеру.
— Отлично. Испытаем, кстати, новые термосы!
Доктор Кофлин с супругой и детьми тронулись в путь в четыре часа утра. Машина поначалу не представляла никакого интереса, пока в ней сохранялся полный порядок. Но через три дня, когда она приближалась к вам по ровной дороге, протянувшейся на много миль без единого поворота среди всходов молодой пшеницы, вы могли лицезреть врача в костюме «хаки», в роговых очках, в белой полотняной шляпе; его жену в зеленой фланелевой блузе и кружевном чепце. Все остальное было несколько туманно. Проезжая мимо на другой машине, вы заметили бы брезентовую флягу для воды, грязь на колесах и на крыльях, лопату, двух старших детей, с опасностью для жизни перевесившихся через борт и показывающих вам язык, пеленки, развешенные на веревке через весь кузов, растрепанный том «занятных рассказов», семь палочек с леденцами, домкрат, удочку и свернутую палатку.
Напоследок вы заметили бы два больших треугольных флага с надписями «Леополис, С.Д.» и «Простите, что напылили».
Кофлины встречали на пути приятные приключения. Раз они застряли в колдобине, наполненной жидкой грязью. К визгливому восторгу всей семьи доктор спас положение, соорудив мостик из жердей от изгороди. Другой раз у них отказало зажигание, и в ожидании механика, вызванного по телефону из ближайшего гаража, они осматривали молочную ферму с электрической доильной машиной. Путешествие расширяло их кругозор, они открывали чудеса великого мира: кинотеатр в Раундапе, где роль оркестра выполнял не только рояль, но еще и скрипка; питомник чернобурых лисиц в Мелоди; водонапорную башню в Северансе — говорят, самую высокую на всю Северную Дакоту.
Доктор Кофлин заезжал, как он выражался, «скоротать денек» ко всем врачам. В Сент-Льюке у него был закадычный друг, доктор Тромп — он встречался с ним два раза на ежегодных пленумах Медицинской ассоциации долины Пони-Ривер. Когда гость объяснил Тромпу, как плохи показались им гостиницы, Тромп вздохнул смущенно и совестливо:
